Как тяжело быть дипломатом
17 сентября 2020 г. в 11:19
Примечания:
Вдохновением для этого драббла послужил отрывок из книги воспоминаний эстонского дипломата Хейнриха Ларетеа «Saatuse mängukanniks», 1970.
Хейнрих Ларетеа устало вздохнул и посмотрел на часы. Эдуард должен был скоро прийти.
«Он же не скинет на меня все обязательства, как это сделало наше правительство?» - подумал он с отчаянием. Перед глазами всё ещё стояла картина, как министр иностранных дел Торис Лоринайтис публично обвинил его в бесчестии. На секунду ему показалось, что он хотел убить его.
Но ведь он не виноват! Разве Хейнрих виновен в том, что эти поляки решили подставить старейшину Страндмана?! Чёрт возьми, он же действительно не планировал произносить речь в Вильнюсе!
Его мысли прервал стук в дверь. Оказалось, что за это время Эдуард успел добраться до его гостиницы.
Он невероятно обрадовался.
— Эдуард! — воскликнул он взволнованно. Эстония улыбнулся в ответ и вошёл в комнату, на ходу снимая куртку.
— Я слышал, что тебе отказали в замене, — заметил он, — Что там вообще произошло?
— Ты понимаешь, я обещал литовцам, что наш старейшина не будет произносить речь в Вильнюсе, но эти поляки подстроили тот инцидент! И теперь все литовцы хотят моей смерти, особенно господин Лоринайтис!
На последнем слове его голос дрогнул, а потом он поднял на него круглые от страха глаза.
— Мне кажется, я видел у него в кармане нож.
Эдуард почесал затылок.
— Да, Торис действительно может напугать, — невесело усмехнулся он. Чёлка упала на его глаза, а потому Ларетеа не мог сказать, о чём он думает, — В общем. Мне кажется, тебе стоит принести извинения от лица нашего государства за этот инцидент в Вильнюсе.
И он развернулся, даже не дождавшись кивка.
— Уже уходишь? — спросил озадаченный дипломат.
— Да, мне нужно перекинуться парой слов с Феликсом, да и Торису не повредит меня выслушать, — мрачно улыбнулся Эдуард.
Ему уже порядком надоело, что из-за их (Польши и Литвы) разногласий страдают его люди.
Хейнрих почувствовал как волосы на его голове встают дыбом.
Кто бы что не говорил, но его друг страшен в гневе.