Сверхновая

— В убежище, крысы! В убежище! Ал бежал по узкому бетонному лабиринту укреплений. Хриплые крики тонули в металлическом голосе сирен — у них оставались считанные минуты, чтобы подготовиться к атаке с воздуха. Перед глазами мелькали испуганные лица рекрутов и озлобленные гримасы ветеранов, спины и задницы, спешащие слиться с бруствером, мельтешение теней и чьи-то посеревшие губы. Он продирался сквозь людской поток, спеша к командирскому пункту. Единственное, чего мог желать любой человек в эти минуты — провалиться сквозь бетон, под землю, хоть к ядру планеты, куда угодно. Если на них нацелили орбитальный луч, чертову «сверхновую», то им оставалось только жаться друг к другу в своих норах и молиться что было сил. Луч выжигал все на своем пути и усиливал и без того мощную артиллерию: свинцовый дождь прошивал легкие укрепления насквозь. Яркая вспышка загорелась в зените и заслонила собой горизонт от края до края. Ал продолжал бежать к своему блиндажу, хотя понимал, что вряд ли успеет. Серый саван неба сменился на голубое пламя, от которого все — солдаты, машины, линии обороны и укрепления — казались вырезанными изо льда. Он не видел вокруг себя людей, только резкие очертания, глубокие тени, а вместо глаз у каждого были лишь черные провалы. Не люди — манекены. Бетон кончился, и под ногами захлюпала грязь; он поскользнулся, устоял, но уже в следующую секунду кинулся на землю сам — и вовремя. Ал почувствовал, как задрожал воздух, земля и все его внутренности. Представление началось, и все, что он мог сделать, — вжаться в пузыряющуюся лужу. Звуковая волна накрыла его с головой. Внутри черепа нарастала боль, и вскоре не осталось ничего, кроме нее. Но он знал, что это только начало. Снаряды вгрызались в землю, грязь фонтанами била в льдистое засвеченное небо — и так на каждом участке боя. Горизонта больше не существовало, только огневая лихорадка на всем протяжении укреплений. Дикий свист, грохот, трясущаяся земля, тлеющий воздух, запах свинца — и посреди всего этого был всего лишь хрупкий маленький человек. Пальцы цеплялись за холодную землю. Ал твердил себе, как молитву, что нужно продержаться еще чуть-чуть, еще немного. Земляные насыпи сносило точно ураганом, а за спиной с грохотом падали снаряды, разрывая ленту бетонных укреплений. Все дрожало, горело, разлеталось на части. От ужаса он сам захотел стать почвой, отказаться от дара Творца: перестать чувствовать, осязать, ощущать — зачем ему все это, когда вокруг лишь смерть? Он кричал, но не слышал сам себя.

***

Каждый седьмой день в полдень они собирались на молитву. Бойцы приходили в общий зал, где из приемника лился знакомый всем голос. Они спешно занимали скамьи: каждый должен был выглядеть как нельзя лучше — словно перед проверкой у самого педантичного штабиста. Их форма должна была быть чистой, их лица должны были быть чистыми — как и руки, как и все металлические детали. «Начинается новый день, и я хочу исполнять все дела свои согласно воле Творца. Покровитель мой, будь со мною этим днем и убереги от главного греха, ибо завещал Он: никто из нас не смеет причинить вред его Творениям или допустить своим бездействием, чтобы Творения страдали. Творение суть есть сам Творец». Они слушали праздничные гимны, сидя плечом к плечу — и каждый чувствовал себя продолжением другого.

***

Ал был здесь так давно, что с трудом мог вспомнить самое начало — мира вне окопов словно бы и не существовало. Он помнил скользкие края земляной насыпи, чьи-то крики, стрельбу по мишеням, его, Ала, тупые вопросы и ор командира. Так все начиналось — и не заканчивалось до сих пор. Ничего не изменилось: те же насыпи, те же мишени, те же тупые вопросы — только командиром теперь был он. До его слуха доносились крики раненых и гул медицинского борта — «сверхновая» собрала свой урожай. В глазах рябило, строчки приказов пересекая друг друга крест на крест и становясь похожими на узоры колючей проволоки с нейтральной полосы. Возможно, ему стоило обратиться к санитару. Льдистое пламя взрыва словно очистило его сознание: почему он не помнил своего прошлого? Должно же было быть что-то до окопов и бесконечной войны? Он знал, что никто из его роты никогда ничем не интересовался. Обсуждали только настоящее, а будущее казалось еще одной формой настоящего, прогнозируемо улучшенной. Не три часа сна, а четыре; не пустая серая похлебка, а с белковым бруском. И не существовало никаких вопросов — просто не могло существовать. Ал чувствовал себя от этого ненормальным. Возможно, так оно и было, но сейчас на первый план выходило иное. Откуда они здесь? Откуда он здесь? Все, что было у Ала — это война. Поле битвы, окопы — и враг за нейтральной территорией, которого им никогда не удавалось захватить в плен. Прибывали новички, доходяги доходягами — но ни один не предавался воспоминаниям, для них сияли только лавры будущих побед. И их взгляды не менялись ни после первой ковровой бомбардировки, ни после первых ночей на передке, ни на самой крайней линии окопов. Малая часть становилась командирами. Он помнил своего — но не мог вспомнить, что с ним стало. Орущий, неистовый, мрачный, ожесточенный — в одну ночь он просто куда-то исчез. Ал трясся посреди изрытого снарядами поля. Виднелись оплавленные края глубоких рытвин, которые придется засыпать бойцам — но не ему. Он пытался, но не мог вспомнить, зачем он здесь? Был ли он кем-то до войны? И существует ли что-то кроме нее? Он хотел зайти за чертов горизонт. Он хотел увидеть свое отражение в глазах кого-то с той стороны.

***

Каждый седьмой день в полдень звучала проповедь. Бойцы рассаживались на привычные места, следуя обычному, уже рутинному распорядку — словно клетки какого-то огромного живого организма. Какая-то часть внутри Ала требовала того же, но он решил остаться в проходе — и стоял так до самого конца. «Я верно следую Твоим заповедям, ибо в этом есть мое призвание. Помоги мне верно исполнять свой долг и служить Тебе во всем, ибо нет для меня большей радости, чем помогать Тебе вершить Твой замысел».

***

Ал не знал, что покинуть их позиции будет так просто. И он точно не представлял себе, что вне их укреплений будет спокойно, тихо и безлюдно. Не было следов вражеских окопов и позиций — только пустая земля. Он шел давно и уже устал, но все же продолжал идти, кажется, даже во сне. Генераторы выросли на горизонте, как расстрельная группа. Они гудели ровно и спокойно — так мог бы дышать штабной генерал, у которого все шло по плану. Громады установок тянулись от края до края, выступая из утреннего тумана, как обсидиановые айсберги. Ал стоял напротив них, тупо оглядывая каждый сверху донизу, справа налево, по диагонали — и снова сверху донизу, справа налево и по диагонали… Он протянул руку, касаясь металла. По телу прошла короткая дрожь — и колени подогнулись. Ал не знал почему, просто в один миг ему стало трудно стоять и трудно дышать. Грудь сковало кольцо, а в глазах темнело. Казалось, чего проще: упасть, провалиться в беспамятство, позволить забытью укрыть его плотным одеялом, как это делали жалостливые медсестрички при эвакуации — но Ал не мог. Не хотел. С силой он оттолкнулся от генератора, оступился и припал на одно колено, как рыцарь со старых гравюр. Под ногами было все то же проклятое месиво — точь-в-точь как его в голове. Ал тяжело дышал. Легкие наполнялись сырой влагой и свежестью рассвета, который растворялся в смраде пожарищ и запахе опаленной земли. Черная махина застыла напротив его персональным путевым камнем, словно приглашая сделать выбор. Ал его сделал.

***

Каждый седьмой день в полдень звучала проповедь. Это был первый раз, когда Ал не слышал ее, но он знал слова наизусть — и каждый новый шаг вторил словам молитвы. «И я — глаза Твои и руки, и все, что имею я — даровано Тобой. Я клянусь перед ликом Твоим беречь этот дар и заботиться о себе до тех пор, пока Тебе не потребуется моя жертва».

***

Глаза слезились от яркого голубого света. Купол над городом был такого же цвета, как вспышка «сверхновой». Ал надеялся, что это мираж. Ал не мог поверить, что забыл такой город — скорее, он просто не знал о нем. Как и все, кого он оставил за спиной. Город встретил его разноголосым шумом и ярким светом: оживленные улицы, неоновые вывески, гигантские экраны с бегущими полосами новостей — и ни слова о войне! — тянущиеся ввысь стеклянные башни небоскребов, гладь панорамных окон, отражавших праздник жизни. По улицам текли толпы: людей было много — но цветов еще больше. Над головами проносились отполированные составы надземного метро, а из открытых дверей магазина играла веселая музыка. Никто словно бы и не знал о том, что творится за границей купола. Ал был лишним здесь. Люди оглядывались на него, хмурились, одна дамочка даже закрыла глаза своему ребенку — словно капитан был каким-то чудовищем, пришельцем… Но ведь он и был им: грязный, в нелепой здесь военной форме, с сапогами, на которых было больше глины, чем во всем этом городе — как им еще было на него смотреть? Он почувствовал себя бесконечно глупо и потерянно, но не успел сделать и шага. Кто-то огрел его по затылку; заверещала женщина, а неоновый мир закружился — и погас.

***

[Код доступа I-000 — Только для персонала лаборатории 012] Отчет об инциденте #0037 Объект AL-2130 покинул испытательный полигон X после запланированного запуска лучевой установки орбитального орудия класса А-19 ХХ.ХХ.2263. Указанный объект преодолел ограничители второго порядка. В ходе экспертизы было установлено, что данный инцидент вызван мощным и продолжительным электромагнитным воздействием. Периферийные системы объекта AL-2130 не выдержали нагрузок. Опрошенные свидетели, а также камеры видеонаблюдения показали, что AL-2130 проявлял спектр эмоций, сходных с человеческими. Согласно внутренним директивам проекта X, объект деактивирован с полной очисткой секторов памяти. Оболочка возвращена в лабораторию 001 на доработку.