Дуэль под двумя солнцами

      Когда каждый из них отсчитал ровно двадцать шагов, охотники за наградой остановились и застыли — две одинокие фигуры на скрипучем песке. Мандалорец и дурос стояли друг напротив друга по краям высокого и протяженного бархана, какие бывают только в Дюнных морях Татуина. Далеко внизу, на горизонте, пыльной полосой раскинулся Мос Эйсли, невзрачный и безжизненный, если смотреть свысока. Удушающий суховей не доносил ни единого звука из шумного портового города, оставив дуэлянтов одних в этой знойной кричащей тиши.       Дин Джарин стоял на гребне сыпучей кручи, осиянный белым Татуинским солнцем, а рядом, притихший в своей круглой колыбельке, сидел длинноухий зеленый малыш. Он внимательно глянул на своего большого, могучего защитника блестящими черными глазками, быстро-быстро заморгал, а потом перевел взгляд на стоящего поодаль дуроса. И мгновенно почуяв, что запахло жареным, торопливо ударил по кнопке, опускающей крышку его левитирующей люльки. Уже в темноте капсулы за надежной защитой, малыш сжался в комок и скукожился, закрывая личико лапками и кутаясь в складки одеяльца.       А наемники в свою очередь и не подумали прятаться. Знали, что не за этим пришли сюда. Лишь втянули воздух сквозь плотно стиснутые челюсти. У обоих песок хрустел на зубах.       Ветер плавно уносил пыль с холма. Кислород на палящем солнцепеке сгорал, шипя и искря. Над стрелками даже не реяли летучие мыши. Все вокруг замерло в напряженном ожидании. Оба помнили, что местные считали пустыню живой. Оба думали, что, возможно, те были очень недалеки от истины.       Наемники ждали, гадали, кто успеет атаковать первым? Или вернее, кому пустыня даст свое согласие? Но как назло, душная древняя старуха была безмолвна. Поблизости даже не кричали тускены, даже не проезжал вездесущий краулер джав.       У обоих стрелков руки чесались взять оружие и пальнуть на упреждение. Но они держались.       Дин Джарин застыл, спустив руки по швам в деланном равнодушии ко всему происходящему. Бескар его лат отражал белесый свет, и это было его преимуществом, равно как и темный визор шлема, отсекающий всякую возможность прочесть страх на лице Джарина. А он его испытывал. Чувствовал, что эта дуэль не такая, как остальные: если раньше ему могла помочь фортуна, то теперь он остался один на один со смертью. И у смерти были кроваво-красные глаза, огромные, злобные, холодные, занимающие чуть не половину трупно-синей головы. Дин Джарин даже не тянулся к оружию, зная что это лишь раззадорит Кэда Бэйна.       А тот просто стоял на песке, вальяжно расставив ноги, обутые в высокие кожаные сапоги, положив кисти на пояс и глядя на мандалорца исподлобья. Широкие полы шляпы отсекали от поля зрения оба Татуинских солнечных диска, и потому ничто на самом деле не слепило Кэда Бэйна. По глазам без зрачков нельзя было понять его эмоций, но Бэйн и не думал их скрывать. Его губы медленно разъехались в брезгливой, холодной улыбке. Зубы у дуроса были мелкими и острыми, будто сломанными. Кэд Бэйн с тихим хрипом втянул в себя воздух, тут же закруживший в воздухоочистительном русле легочного импланта. Охотник за головами беззвучно смеялся.       Кэд Бэйн ждал знака, чтобы выхватить бластерный револьвер и одним точным выстрелом пробить мандалорцу визор. Стекло — не бескар. Оно не выдержит пальбы. Тонкие синие пальцы еще на миллиметр скользнули к кобуре.       Оба уже устали. Их напряжение то взвивалось, то падало и снова поднималось, скользя все выше и выше, играя тончайшим лезвием по натянутым канатам нервов, снова и снова, словно бы подчинялось ритмичным стаккато, отбиваемым в висках током крови и ударами сердца.       Для первого выстрела им бы сгодился любой знак.       Дина Джарина освещало белое солнце, а Кэда Бэйна — красное. Это и был татуинский полдень. Когда оба светила в зените, и тени противников сходились друг с другом.       Где-то вдалеке заревел потревоженный крайт-дракон.