Дракон двух миров

* * * Мадрид, 1808 Он сдвинул тяжелую портьеру и вошел в зал. Некогда роскошный бордовый ковер привычно подставил ему потертую спину. Прихрамывая, он прошел к столу заседаний и устало опустился на один из массивных, обитых лоснящимся бархатом стульев. Вытянул нежданно разнывшуюся ногу, сунул ладонь за голенище сапога, растер давнишний шрам, успокаивая боль, и откинулся на высокую спинку. Хефе маэстро* задерживался. Медленно текли минуты, растворяясь в пустоте огромного овального зала без окон, освещенного сейчас лишь центральной лампой, отчего дальние края его утопали в темноте. Из лабиринта коридоров позади него донесся далекий глухой удар гонга, возвестившего о наступлении полуночи. Наконец едва видимый гобелен, скрывавший дверь в другом конце, всколыхнулся, и на грани света и тени появился высокий и стройный силуэт. Но это был не Хефе, а его дочь Сеферина, маэстра де ла пуэрта – магистр врат. Мгновенно забыв о боли, он встал и почтительно поклонился. – Вы должны простить моего отца, Лука, – как всегда, без приветствия, но с оттенком волнения в голосе произнесла Сеферина, протягивая ему прохладную тонкую руку, которую он не менее почтительно пожал, – встретиться с вами он не сможет. Болезнь прогрессирует. – Жаль слышать это, сенья* маэстра, – он удрученно покачал головой. – Я надеялся, что слухи о его болезни неверны. Могу ли я быть чем-то полезным вашей семье в столь трудную минуту? – Увы, это правда. И ваше сочувствие бесценно, Лука. Но вы пришли сюда не справиться о его здоровье. Я видела вашу записку. И хоть вы толком ничего не объяснили, но тон ее меня встревожил. Он в раздумье смотрел на ее слегка высокомерное, но смягченное волнением лицо. – Готовы ли вы, сеньор касадор*, – перешла она на официальный тон, – доверить мне свое сообщение или предпочтете созыв совета? Он хмуро вздохнул. Пусть в совете и осталось четыре магистра – лишь половина от прежнего, но чем меньше пока будут знать об этом деле, тем лучше. – Довериться вам – честь для меня, сенья маэстра. Тон его, чуть более почтительный, чем положено, заставил ее опустить ресницы, но лишь на мгновенье. Она указала на стулья и, когда они присели, внимательно посмотрела на него, ожидая объяснений. * * * – Один?! Сердце ударило остро, по плечам пробежал озноб. – Я не могу покинуть Мадрид. Но ты не останешься без поддержки. Властный высокий голос прозвучал в ночной тишине переулка, словно звенящий шелест шпаги, скользнувшей из ножен, вызвав новый приступ озноба. – Воле и слову покоряюсь, жизнь моя в ваших руках. Я сделаю все. Колени подогнулись сами. Показалось: мрак переулка влился в его онемевшую душу. Узкая и жесткая рука опустилась на плечо, точно меч благословляющего монарха. – Иди. И помни: я слежу за тобой. Я рядом. Шорох одежды во мраке. Шаги. Тишина. В голове пустота и давящая усталость. И пронзающий голос: «Я рядом». * * * Сеферина слушала молча и недвижно, не перебивая, лишь хмурясь все больше и больше то ли с досадой, то ли с недоумением. Руки сцепила в замок, голову чуть откинула, усталыми глазами следя за Лукой, словно стараясь прочесть в его мыслях то, что осталось недоговоренным. – Как давно он пропал? – голос ровный, но какой-то деревянный. Глаза Луки потемнели сочувственно: не слишком ли много обрушилось в последние дни на ее гордые плечи? Впрочем, он знал: сострадание она не приемлет и от поддержки откажется. Потому все тем же бесстрастным тоном ответил: – Хозяйка квартиры сказала, что не видела дня три. Возможно ли, что кто-то из магистров отправил его из Мадрида по делу? Сеферина лишь на мгновение задумалась и покачала головой: – Я бы знала. С тех пор, как отец слег, он передал все дела мне. Кроме тех, что положено решать совету. Она снова впилась в него взглядом и продолжила: – Могут быть разные причины исчезновения Маньяры. Характер у него беспокойный, бог знает, во что он мог ввязаться. Это, несомненно, проблема для «Хранителей», но я вижу: что-то беспокоит вас больше. Вы, кажется, уверены, что дело это связано именно с нами? Лука чуть скривил губы и пожал плечами. Доказательства его были спорны и могли иметь объяснение. Но чутье опытного охотника твердило: опасность! Что-то происходит, чего давно уже не было. А может, и никогда. Он покопался в кармане куртки и положил перед Сефериной на стол ремешок из драконьей кожи. Точно такой же, как он носил сам, не снимая. Точно такой же, как носят все хранители. Маэстра сверкнула глазами, враз сбросившими усталость, и резко отстранилась, откинувшись на высокую спинку стула. – Даже если его похитили и сорвали браслет, то это был тот, кто знал о «Хранителях», – медленно произнесла она. Лука повел головой. – Ремешок не разорван, а развязать такой узел только хранитель может. Маньяра не похищен. Он бежал. – Предательство? – голос сдержанный, но чужой, взгляд прожигает насквозь. – Немыслимо. Я просто представить себе не могу причину. Именно сейчас, когда от общества почти ничего не осталось? Когда не найти новых людей ни в стражи, ни в охотники? Когда даже мне уже не верится в драконов, хотя я видела его собственными глазами? Зачем? Что задумал Маньяра? Лука опустил голову. Он не большой специалист по древнейшей литературе, но если он прав, впереди их ждут трудные времена. Он вновь запустил руку во внутренний карман и к ремешку на столе добавил сложенный вчетверо лист. – Эти книги исчезли из библиотеки примерно в то же время, что и Маньяра. Она медленно, словно нехотя, протянула руку и развернула лист. Прочла, уронила короткий список на стол и уставилась невидящим взглядом в пространство. – Если он сделает это… Я сама уничтожу его вместе с драконом, которого он собрался призвать. * * * Двенадцатью годами ранее. Сьерра-де-Аййон* В тот день стемнело слишком рано. Остаток пути до врат им пришлось идти почти на ощупь, прижимаясь к осыпающейся стене вдоль узкого – на двух пеших – серпантина. Страж Пакорро ждал их у входа, держа за кольцо поскрипывающий на ветру фонарь. Магистр врат первый вступил под неровный свод крохотной пещеры, служившей стражу чем-то вроде прихожей. Здесь было совсем пусто, если не считать длинной скамьи справа от входа и медвежьей шкуры, служившей дверью и сейчас откинутой. Вслед за магистром в пещеру втиснулись еще четверо: Хефе маэстро, два охотника и двенадцатилетняя дочь магистра, несмотря на возраст сопровождавшая его повсюду. Убедившись, что на тропе больше никого нет, страж задернул шкуру и, стащив с головы потертый катит*, почтительно поклонился. – Останься здесь, Сеферина, – непререкаемым тоном произнес магистр. – Пакорро, отдайте ей фонарь. – Слушаюсь, сеньо Воладор, – чуть сипловатый голос стража был на удивление мягок для его грузной, широкоплечей фигуры. Он подвесил фонарь на крюк и сделал приглашающий жест в сторону слабо освещенного прохода внутрь скалы. Сеферина устроилась на скамье, достав из походной сумки очередную брошюру то ли со стихами, то ли с политическими воззваниями, какие она читала десятками, и флягу с водой. Дон Эстебан пристально посмотрел на дочь и снова первым вышел из прихожей. Остальные молча последовали за ним. Проход в центральный зал, к вратам округло загибался внутри скалы, подобно тому, как серпантин охватывал ее снаружи. В двух или трех местах он освещался факелами, чей свет едва доставал до ближайшего поворота. Когда до зала осталось совсем немного, старый охотник Хоакин Тевес обогнал магистра, а молодой Лука Кинтера встал между доном Эстебаном и Хефе. Еще несколько шагов, и они вошли в округлый зал, четко разделенный по вертикали ярким светом ламп на высоте роста двух человек и мраком, уходящим в недостижимую высь. Зал был абсолютно пуст. Не считая полуживой твари, распластавшейся в его центре. Хоакин остановился напротив головы дракона, Лука занял место у его хвоста, магистры встали с одного бока, а страж – с другого. Чудовище при падении успело оборотиться лишь наполовину, обретя человеческое тело и оставив драконью морду, хвост и несколько острых тяжелых шипов на спине. Вид частично окровавленной, частично обугленной при падении твари вызывал у тех, кто возвышался над ней, чувство глубокого омерзения. Дракон лежал с закрытыми глазами, приоткрытой пастью и вывалившимся синеватым языком. Дыхание его было настолько медленным, что временами казалось, что он совсем издох. Несколько мгновений мужчины созерцали своего врага, словно явившегося напомнить им о давней и непримиримой войне, ужасе беззащитности и неутолимой мести. Затем один за другим они достали из ножен короткие клинки, блеснувшие отсветом ламп, подобно молниеносным точкам в конце вынесенного приговора. Хоакин сделал шаг к дракону. Внезапно тварь открыла глаза и испустила долгий свистящий стон. Охотник уронил клинок, схватился за голову и упал на колени. Дальнейшее произошло настолько быстро, что никто даже не успел пошевелиться. От стены отделилась невысокая тень и метнулась к клинку. Дракон перевел взгляд на нового врага, светлые человеческие глаза скрестились с темно-синими искрящимися глазами дракона. Дон Эстебан заледенел от ужаса, глядя, как Сеферина, не отрывая завороженного взгляда от твари, бросилась на него и вонзила клинок в глаз. Первым пришел в себя охотник Лука, в два прыжка перескочивший через безвольную тушу и подхвативший падающую перед драконьей пастью Сеферину. Он отбежал к стене, а остальные довершили казнь, так внезапно начатую то ли безумной, то ли отчаянно смелой девочкой. Когда с тварью было покончено, дон Эстебан выхватил из рук Луки дочь и принялся трясти ее, остервенело восклицая: – Что ты здесь делаешь? Что? Где ты должна быть? Лука ухватил разошедшегося магистра за плечи, заставив отпустить дочь. Тот поник головой и тяжело дышал. – Ты могла погибнуть, – совсем тихо произнес наконец он и утопил Сеферину в крепком и нежном объятии. Лука смотрел на отца и дочь и именно тогда понял, что если она потребует, то он будет верно и вечно служить ей. Ни «Хранителям», ни этому миру – ей. Ей одной. Но… ей не нужны были ни душа его, ни тело. Став магистром врат после отца, она брала от него не более, чем от любого другого охотника или стража: знания, опыт, верность «Хранителям». Ничтожно мало. И он смирился. Кто он такой, чтобы надеяться на любовь магистра, дочери нынешнего Хефе Маэстро? Прах у ее ног.