complementary

Они не встречаются. Их отношения, скорее, можно охарактеризовать как "друзья с привилегиями", с той лишь разницей, что друзьями они, вроде как, и не являются, а привелегии состоят вовсе не в сексе. Они просто много говорят и касаются. Хёнджин замечательный, у него в голове вселенные из слов и мыслей, которые жидким золотом сказываются по языку, с ним можно часами говорить о чём угодно, а потом столько же сидеть в уютной тишине. У Хёнджина, на самом деле, регулярно напоминающие о себе детские травмы, подступающая к горлу паника и липкое ледяное одиночество. Только не то одиночество, когда не с кем сходить на новый фильм и встретить новый год, а то, когда ни с кем не хочется этого делать из-за тупого ноющего чувства в груди и вечного желания уйти, отдалиться, закрыться, остаться одному. Хёнджин вообще обычно активный такой, подвижный, социальный, громко смеётся даже над тем, что и шуткой то не является (чтобы наверняка), окружающим всегда широко и ярко улыбается, но ему всё равно отчего-то очень тяжело. И очень очень холодно. А у Чанбина тёплые руки, которые мягко касаются кожи на хёнджиновом животе. Чанбину не бывает одиноко в принципе, он просто всегда один. Чанбиново одиночество совсем не такое, как у Хёнджина, оно не разъедает и не заставляет крепко обнимать себя дрожащими руками вдали от массы глаз. В отличие от Хёнджина, вокруг Чанбина нет такого количества людей, вокруг него, если быть точнее, вообще нет людей, и ему абсолютно нормально. Чанбину нормально, только вот у него иногда слишком много тяжёлых мыслей. И иногда — это чересчур часто, иногда — это, вообще-то, всегда. Он раньше пытался отвлекаться на книги, сериалы и ленту в социальных сетях, но в итоге это всё превращалось в абсолютный наркотик и начинало убивать его, а из зависимости выходить, как известно, долго, тяжело и больно. Они очень много говорят и очень много молчат, остаются друг у друга на ночь, вместе смотрят подростковые сериалы и комментируют действия главных героев, лежа где-то в одеялах на полу и касаясь друг друга. И в этих прикосновениях нет какого-либо подтекста, просто друзья обычно так не касаются. Друзья не проводят губами след от плеча до мочки уха, не зарываются пальцами в волосы, слегка отягивая их, не гладят бёдра друг друга. Чанбину нравится, а Хёнджину просто необходимо. Совершенно необходимо чувствовать тёплые руки на своей талии, которые потом забираются под футболку и, проводя по животу мягко дотрагиваются кончиками пальцев до рёбер. Он не вздрагивает и его сердце не замирает, рой бабочек не наполняет его внутренности и его дыхание остаётся ровным, но он откидывает голову и просто греется. Это, на самом деле, даже лучше бабочек. Он зарывается носом в изгиб шеи Чанбина, сидя у него на бёдрах, перебирая прядки его волос одной рукой и слегка обнимая за талию другой, пока сам Чанбин гладит его бёдра и вдыхает запах персикового шампуня. Чанбин часто готовит завтрак, если они ночуют вместе, и они обсуждают что-то совершенно отдалённое и неважное, шутят и танцуют под музыку из колонок. Иногда они заказывают еду вместо этого, а пока ждут доставки, Чанбин сидит на кухонном столе, ощущая длинные прохладные пальцы где-то под толстовкой и чуть выше колен, и размышляет вслух о новых вкусах рамёна, закинув руку на плечо громко смеющегося Хёнджина. Они целовались всего два раза, и только когда Хёнджина накрывало. В первый раз это был просто импульсивный порыв, он безуспешно пытался выровнять беспорядочное дыхание и остановить слёзы, а Чанбин был рядом, он вообще всегда рядом, и греет получше солнца в июле, потому Хёнджин провёл дрожащим пальцем по его губам и осторожно прижался к ним смвоими, смешивая во рту привкус земляничной жвачки, бальзама для губ и слёз. Второй раз, когда Хёнджин выглядел совсем разбитым и замёрзшим, Чанбин поцеловал его первым, мягко поглаживая его скулы и грея близостью своего тела. Они не стремились занять больше места в жизнях друг друга, не спешили искать название тому, что между ними происходит и не давали никаких обещаний. Они были одновременно и меньше и больше, чем друзья, и их обоих это более чем устраивало. Хёнджина до встречи с Чанбином трясло от холода даже в нескольких слоях одежды, потому что холодно было не снаружи, а изнутри. А теперь ему даже без отопления и шерстяных носков тепло, потому что Чанбин греет лучше любых батарей. Батареи греют только воздух, а Чанбин, кажется, все внутренности разом. Чанбин ненавидел то, что вечные попытки отвлечься от тяжёлых вязких мыслей, еле ворочающихся в его голове, только утягивают его глубже ко дну, и не капли не помогают. Он ненавидел то, что забываясь во всём этом и вечно переключая своё внимание с одной вещи на другую, он даже не жил в реальности, но ещё больше он ненавидел то, что не мог прекратить, потому что только так отвратительный шум в голове слегка приглушался, и на короткое время было даже хорошо. Пока это не начинается снова. Чанбин говорил себе, что его вечный уход из реальности превратился в наркотик и отравляет ему жизнь, что нужно срочно остановиться, но до Хёнджина никак не выходило. А тут вышло, почему то. И, смеясь ему в ключицу, Чанбин всем своим существом чувствует эту реальность, и Хёнджин вот перед ним тоже реальный, и в этой реальности вязких тяжёлых мыслей, как будто, никогда и не существовало, а вместо них разговоры о параллельных мирах и целые такие миры в хёнджиновой голове. Таким отношениям, кажется, ещё не придумали название, а может, и не придумают вовсе, но, пока Хёнджин комментирует действия героев на экране с тёплыми руками под своей футболкой, а Чанбин слушает его, иногда смеясь и добавляя что-то к хёнджиновым рассуждениям, им, наверное, всё равно.