* * *
— И что же? — во взгляде Алоиза явственно читалось недоверие. Впрочем, с еще большим недоверием он смотрел на тушеную капусту с сосисками. — Малер не взгрел тебя как следует за грязное надругательство над светлым образом члена Партии? — Не такое уж и грязное, — парировал Готтфрид, с аппетитом уничтожая свою порцию. — Меня спасла прекрасная валькирия. — Трудхен? — Алоиз расплылся в улыбке. — Эх, и пошто Шванцбреннеру(1) такая прелесть досталась... — он разочарованно уставился на капусту, но все-таки продолжил есть. — Она самая, — подтвердил Готтфрид. — Но вообще-то у меня для тебя отличная новость, дружище. Готтфрид многозначительно посмотрел на Алоиза и замолчал, принявшись, наконец, за еду — несмотря на бутерброды от Вальтрауд, он по-прежнему был готов сожрать все запасы провианта, до которых смог бы дотянуться. — Ну не томи, — пробурчал Алоиз. — Начал говорить — говори уже. А то как служащая Дома Удовольствий, право слово! — Пошел ты, — обиделся Готтфрид. — Я для тебя старался, а ты тут оскорблениями бросаешься! — Ну ладно, ладно... — Алоиз выпил в один присест компот. — Я это, еще возьму, тебе прихватить? Все еще сушняк... — Не, с меня хватит, — покачал головой Готтфрид. — А пока ходить будешь, подумай о том, что в ближайшую неделю будешь работать в моей лаборатории! — Врешь! — Алоиз аж остановился от неожиданности. — Не вру, — покачал головой Готтфрид. — Завтра тебя Малер вызовет, все подпишешь. — А ты дневник уже смотрел? — казалось, Алоиз уже и думать забыл про свою жажду. — Не-е... — разочарованно протянул Готтфрид. — Не успел совсем. Вот после обеда займусь. А там и ты присоединяйся, когда к нам направят. Малер разрешил на две с половиной недели, но мы же за это время не управимся, правда? — Готтфрид заговорщически подмигнул. — Ох и устроят тебе взбучку, Веберн, — проворчал Алоиз. — Ага, — согласился Готтфрид. — Малер так и сказал, мол, если за две с половиной недели не уложимся — под мою ответственность... — Играешь с огнем, дружище, — покачал головой Алоиз. — Не хочешь — откажись! — Ну уж нет! — возмутился Алоиз. — И славу, и хулу делить будем по-братски. После обеда Готтфрид, воодушевленный поддержкой лучшего друга, почти бегом побежал сначала к Вальтрауд Штайнбреннер — забрать завизированную копию заявления и копию приказа, — а потом в свою лабораторию. Он никогда не сомневался в Алоизе и сам бы ради него охотно пошел и в огонь, и в воду, но в очередной раз получить подтверждение их дружеской верности было приятно. — Агнета, зайдите ко мне, — бросил он на ходу и скрылся в кабинете, даже не обратив внимания на то, как многозначительно за его спиной переглянулись остальные коллеги. — Да, херр арбайтсляйтер, — Агнета осторожно прикрыла за собой дверь и вытянулась по струнке. — Во-первых, мы же договорились, — Готтфрид скривился, — что вы будете звать меня по имени. Во-вторых, садитесь, берите ручку и пишите... Пишите на имя хауптберайхсляйтера Малера рапорт, что с его приказом... — Готтфрид сунул ей под нос приказ. — Номер перепишете отсюда. Что вы ознакомлены. И что инструктаж назначен на завтра. — Это... — Агнета перечитывала приказ снова и снова, точно не веря своим глазам. — Вы... Я так благодарна вам... — она посмотрела ему прямо в глаза, и Готтфрид враз почувствовал себя значимым и важным. — Только вот что, Агнета... — Готтфрид сделал предельно серьезное лицо. — Кофе варить по-прежнему вам. Иначе, я боюсь, Айзенбаум меня попросту отравит, и на мое место вам прикомандируют кого-нибудь еще. — Как скажете... Готтфрид! — Агнета принялась выводить на белой бумаге аккуратные крупные буквы — Готтфрид даже удивился, что люди вообще умеют так красиво писать. То, что Готтфрид предположил о реакции Айзенбаума на распоряжение, кажется, не отражало и десятой доли его впечатлений. Если бы Айзенбаум мог убивать взглядом, то на полу уже лежал бы хладный Готтфридов труп. — А если я не напишу рапорт? — осведомился Айзенбаум, поправляя узел галстука, и сощурил льдистые глаза. — Тогда вы отправитесь его писать к хауптберайхсляйтеру Малеру, — с напускным равнодушием Готтфрид пожал плечами. — Арбайтсляйтер Веберн, — Айзенбаум процедил это так, точно грязнее ругательства на этом свете еще не придумали. — Я не согласен с вашим решением. И, пожалуй, я и правда навещу хауптберайхсляйтера Малера лично. Готтфрид смотрел в широкую спину уходящего Айзенбаума и чувствовал, как его уверенность лопается, точно мыльный пузырь. Малер, на его взгляд, как-то чересчур легко согласился с его доводами. Что, если он сейчас так же легко согласится и с доводами Айзенбаума? Конечно, спорить с Готтфридом тот не стал, и Готтфрид понимал: Айзенбаум не станет метать бисера перед свиньей. А в том, что его считали свиньей, Готтфрид не сомневался. Чтобы отвлечься, он принялся читать принесенные Агнетой материалы, но сосредоточиться не выходило. Мысли уползали: что, если ему не удастся организовать работу так, как он считал должным? Что, если его основным помощником останется Айзенбаум? Конечно, он не станет воспринимать Готтфрида как хоть какой-то авторитет. Даже в партийной иерархии Готтфриду было до Айзенбаума далеко. Только почему-то, например, Вальтрауд Штайнбреннер и та же Агнета Мюллер плевать хотели на эти условности. Должно быть, ему стоило сформировать вокруг себя команду унтерменшей. Тех, кто будет рад уже тому, что их допустили до работы в подобном проекте. Исключением, пожалуй, был только Алоиз и несколько студентов из команды. Но и их повысят в звании, как только они защитят дипломные проекты, все они были арийцами. А он так и останется арбайтсляйтером не только в свои двадцать шесть, а, пожалуй, до глубокой старости, если вообще до нее доживет. Мгновения за мгновениями, минута за минутой, а прошло уже порядочно времени, и Готтфрид не на шутку разволновался: Айзенбаум так и не явился. Не появлялся он и в рабочей группе, а идти к Малеру Готтфриду не хотелось, чтобы не усугубить и без того шаткое положение. Наконец, когда в дверь его постучала Агнета и сообщила, что к нему пришел оберайнзацляйтер Берг, Готтфрид был неимоверно счастлив, что хоть с кем-то он может поделиться всем, что успело вывести его из душевного равновесия за каких-то пару часов. — Я подписал целую кучу бумаг у Малера, — начал Алоиз, садясь. — Угу, — кивнул Готтфрид. — И в каком он настроении? — В нормальном, — пожал плечами Алоиз. — После меня к нему этот из твоего отдела зашел... Зильбербаум... Штальбаум... — Айзенбаум, — поправил друга Готтфрид и тяжело вздохнул. — Что с тобой такое опять? Может, ты предложишь мне кофе, например? — Тебе с коньяком? — Еще спрашиваешь! — усмехнулся Алоиз. — Конечно! И тебе не повредит. Расскажешь, что у тебя на душе наболело с обеденного перерыва. Кофе Агнета варила и правда отменный. И коньяка налила в самый раз. — Айзенбаум не согласен с моим решением, — Готтфрид потер виски. — Не желает сдавать позиций. — Кто угодно бы не желал их сдавать, — усмехнулся Алоиз. — Но если ты уверен, что это и правда пойдет на пользу Империи... — Пойдет! Точно пойдет! — горячо воскликнул Готтфрид. — И мне удалось уговорить Малера. Но теперь к нему пошел Айзенбаум... — И ты боишься, что он окажется убедительнее, — Алоиз сделал добрый глоток кофе и покачал головой. — Ответь мне только на один вопрос, Готтфрид... Почему ты до такой степени не веришь в себя, а? — Чего ты сейчас от меня хочешь? — ощетинился тот. — Мы вместе учились, Алоиз! И ты еще спрашиваешь... Его, готового разразиться гневной тирадой, прервал стук в дверь. — Да! Войдите! — рявкнул Готтфрид. Дверь открылась, и на пороге показался Айзенбаум, подтянутый, в выглаженном белом халате, с аккуратно подстриженными светлыми волосами. Он вошел в кабинет, смерив Алоиза изучающим взглядом, и положил на стол Готтфрида бумагу. — Я хотел бы обсудить с вами, херр арбайтсляйтер, — он опять выделил звание Готтфрида, — мои должностные инструкции. — Я готов, — пожал плечами Готтфрид, пробегая глазами заявление: похоже, Малер все-таки вынудил Айзенбаума согласиться на условия Готтфрида. — Садитесь. — Наедине, — Айзенбаум скривил красиво очерченные губы. — Вам нечего опасаться, — возразил Готтфрид. — Оберайнзацляйтер Алоиз Берг — инженер и член нашей рабочей группы. — Тогда в другой раз, — ноздри Айзенбаума раздувались при каждом вдохе, по челюсти ходили желваки. — Но я уверяю вас, херр арбайтсляйтер, вы очень пожалеете о таком опрометчивом для Империи решении. Он развернулся и вышел из кабинета, закрыв дверь с чуть более громким, чем того требовали правила приличий, хлопком. — Сраная жопная дырка, — выругался Готтфрид, отпивая залпом полкружки. — Зря ты так, — покачал головой Алоиз. — Я мог бы и выйти. А ты врага нажил. Тебе оно нужно в рабочей группе? — Срать я хотел! — вспылил Готтфрид. — Срать там, где работаешь — плохая идея, — с сомнением проговорил Алоиз. — Ты вообще представляешь себе, как можно вывернуть эту ситуацию, если хоть что-то пойдет не так? Тут и изменой Империи может запахнуть! И висеть тебе, подвешенным за яйца, в казематах гестапо. В лучшем случае. — Не нагнетай, — пробубнил Готтфрид. — И без тебя тошно. Давай лучше задержимся и почитаем дневник? — Знаешь, чем подкупить, чертяка, — рассмеялся Алоиз. — Давай, пиши заявление на дополнительные часы, я отнесу. Нам же нужен новый план работы твоего отдела? ___________________________________________ 1) нем. Schwanz — хвост, эвфемизм для обозначения мужского полового членаГлава 3
19 сентября 2020 г. в 19:21
Готтфрид проснулся от противного писка — надрывались наручные часы Алоиза. Со встроенным будильником. Свои аналогичные он опять забыл надеть. Голова гудела, ужасно хотелось пить, а тело бил озноб. Он потер лоб и огляделся — он лежал на жесткой софе в маленькой комнатушке, как был, в форме, спасибо, хоть сапоги стащил. На узкой кровати у противоположной стены храпел Алоиз. С легким злорадством Готтфрид рассмотрел, что тот перед сном даже не разулся.
Он с трудом сел, стараясь разогнать туман в голове: последнее, что он вспомнил, было лицо Марии, которая накрыла его пледом и что-то проговорила. Готтфрид вытер выступившую на лбу испарину рукавом кителя и поморщился: если его сегодня вызовет к себе начальство, хорош же он будет! Он натянул сапоги и, пошатываясь, встал. Ближе к окну, на небольшом круглом столике стояли два графина с водой, два стакана и небольшой штоф с прозрачной жидкостью — судя по запаху, со шнапсом. Готтфрид поморщился и едва сдержал рвотный позыв. Мысль о шнапсе казалась отвратительной. Он схватил графин с водой, понюхал для верности и, даже не дав себе труда налить воду в стакан, в один присест все выпил. Покосился на второй графин, потом на спящего Алоиза и с тяжелым вздохом поковылял в его сторону.
— Вставай, труба зовет.
Алоиз заворчал, потянулся, посмотрел на часы и изменился в лице:
— Дерьмо! Мы должны быть на работе через пятнадцать минут!
Он сел на кровати и взъерошил жесткие волосы. Готтфрид смотрел на друга и думал, что если он выглядит так же, то стоило сказаться больным — или сразу мертвым. Иначе на партийном собрании в конце недели стоять им перед всеми и краснеть за антиобщественное и безответственное поведение, совершенно недостойное членов Партии.
— Попей вот, — Готтфрид, который уже худо-бедно держался на ногах, сунул Алоизу в руки кувшин с водой.
— А похмелиться нечем? — скривился Алоиз. — Новые дрожжи уж всяко не так смердят, как старые...
Готтфрид смолчал и сунул другу штоф со шнапсом. Тот выпил примерно половину, утер губы рукавом и расплылся в улыбке:
— Другое дело! А ты напрасно отказываешься!
Готтфрид с завистью посмотрел на Алоиза — выглядеть тот и правда стал лучше. Но перебороть отвращение не смог.
— Знаешь что, погнали. Меня ждет слишком интересное дело, я не могу его откладывать. И потом, какой врач нам сейчас выпишет больничный, а?
— Ну и рожа у тебя, Готтфрид, — хохотнул Алоиз. — И форма мятая, точно ты всю ночь... Эх, а я ведь так и не помню, присунул я официанточке или нет...
— Нет, — мстительно ответил Готтфрид, открывая дверь и выходя в коридор. — Ты сам-то на ногах не стоял, что уж говорить о...
Он замолчал, столкнувшись в коридоре с Марией. Она была одета в простое серое платье под горло, светлые волосы заплетены в косу, а на лице — ни следа краски. Готтфриду она показалась еще красивее, чем в своем серебряном платье — эта Мария была куда как больше похожа на обычного человека, чем на мифическое существо, и оттого казалась более осязаемой и доступной.
— Как вы себя чувствуете?
Готтфрид прищурился, вглядевшись в ее лицо, но, кажется, подвоха не было: Мария абсолютно искренне интересовалась их — или его — самочувствием.
— Великолепно! — Готтфрид натянул на лицо беспечнейшую из улыбок.
— Хорошо, — ему казалось, что она не поверила. — Хотите кофе с гренками?
При мысли о кофе и гренках у Готтфрида заурчало в животе.
— Увы, прекрасная фройляйн, — пробасил Алоиз, — мы вынуждены отказаться. Опаздываем, — пояснил он.
— Жаль, — Готтфрид не понял, насколько искренне она это сказала. — Вам здесь всегда рады.
— Мы всенепременно вернемся! — покивал Готтфрид, и они почти бегом помчались на выход.
— Дерьмо! — Готтфрид в очередной раз повернул трясущимися руками ключ зажигания — "БМВ" завыла электроприводом угольных стержней, потом раздался глухой треск, и все смолкло.
— Что будем делать? На холостом ходу мы с места не сдвинемся, — Алоиз нахмурился. Он не разбирался в флюквагенах. Он великолепно разбирался в системах радиосвязи, относительно неплохо — в оружии и взрывчатке, но флюквагены ему были совершенно не интересны.
— Погоди, — Готтфрид подергал рычаги, чтобы открыть себе доступ к нутру машины, подхватил из кармана двери тестер и вылез вон.
Проблема обнаружилась быстро. Отошел контакт на одном из высоковольтных проводов, потому и стержни не поднимались и второй контур совершенно не желал запускаться. Готтфрид кое-как зафиксировал провод, отметив, что вечером надо бы заняться проблемой как следует.
— Мы опаздываем, Готтфрид, — покачал головой Алоиз. — У нас три минуты. Ты уверен, что эта колымага заведется?
Вместо ответа Готтфрид снова повернул ключ — привод взвыл, но второй контур все-таки запустился.
— Держись, приятель, — Готтфрид поджал губы и резко рванул вверх и вперед.
Ровно в восемь Готтфрид выпрыгнул из-за штурвала флюквагена на посадочную площадку. Алоиз, пошатываясь, вывалился следом.
— Берг, я смотрю, ты на ногах не стоишь, — Штайнбреннер был тут как тут.
— Укачало, — пробубнил Алоиз, вытирая пот с бледного лба.
— Твой лучший дружок так же кошмарно водит, как выглядит? — осклабился Штайнбреннер. — Фридляйн, в какой помойной яме ты провел ночь?
Готтфрид только кивнул Алоизу и спешно направился к своей проходной: во-первых, он и так опаздывал, а во-вторых, уповал на то, что Штайнбреннер не учует перегара.
В восемь часов и четыре минуты Готтфрид, наконец, вбежал в лабораторию, оттуда в свой кабинет и сел за рабочий стол, чтобы перевести дух. Хорошо, что вчера он не убрал часть рабочих бумаг и теперь, если кто-то войдет, у него будет оправдание, что он не просто так штаны просиживает.
— Арбайтсляйтер Веберн, разрешите, — в приоткрытый кабинет сунулась Агнета Мюллер, его ассистентка. — Я собрала для вас материалы, о которых вы просили...
— Сядьте, — он небрежно указал ей на стул напротив своего. — Давайте сюда, я сегодня посмотрю. Это же свежие исследования, так?
— Есть еще немного архивных. Из того, что сохранилось со времен до Катастрофы, — добавила она торжественным шепотом. — Разумеется, это копии, оригиналы лежат в засекреченном архиве, но хауптберайхсляйтер Малер оказался очень любезен и подписал для меня разрешение, — Агнета вся светилась и была чрезвычайно собой горда.
— Благодарю вас, Агнета, — Готтфрид искренне улыбнулся. — Что бы я без вас делал... — он положил ладонь на папку. — А вы сами прочитали все материалы?
— Еще не все, херр арбайтсляйтер, — понурилась Агнета. — Архивные не успела, к сожалению. Зато по части новых даже сделала конспект. Правда, вряд ли вы хоть что-то там разберете, — она пожала плечами и засмеялась.
— Давайте договоримся так, — Готтфрид наклонил голову. — Вы возьмете то, что не успели прочитать, скажем... на пару-тройку дней, успеете? А потом мы все обсудим.
Агнета подскочила, ее лицо зарумянилось, а глаза заблестели.
— Да, конечно! Спасибо вам огромное, херр арбайтсляйтер! Раньше меня не допускали к такой работе... Говорили, что мое дело стенографировать да реактивы подавать... А ведь я окончила университет!
Готтфрид встал и улыбнулся:
— Вам нужно заниматься исследовательской деятельностью, Агнета. Я здесь совсем недолго, но вы подали огромное количество идей, замечали мелочи, на которые другие исследователи не обратили внимания. Я уверен, мы с вами найдем способ, как продвинуть наши исследования. Не зря же меня сюда перевели... Вот, держите, — он протянул ей две объемистые папки.
— Это счастье, что вас сюда перевели, херр арбайтсляйтер! — Агнета сияла, прижимая к себе заветные папки.
— Нам предстоит много работы, Агнета. И, кстати, зовите меня просто Готтфрид, — он покивал. — Жду вас через два дня.
— Я постараюсь успеть. Еще определение и фиксация изотопного состава и пересборка теплового контура...
— Оставьте, — Готтфрид махнул рукой. — На пересборку я вызову инженера из смежного подразделения. А определением и фиксацией пусть занимается Айзенбаум.
— Но... — Агнета поджала губы.
Готтфрид усмехнулся — Айзенбаума продвигали все: и предыдущий координатор их рабочей группы, на место которого теперь поставили Готтфрида; и хауптберайхсляйтер Малер; и еще в Мюнхене Готтфрид был наслышан об Айзенбауме как о молодом и чрезвычайно перспективном ученом. Однако личное знакомство разочаровало Готтфрида донельзя: не то чтобы Айзенбаум был глуп, отнюдь нет, глупец не окончил бы кафедру физической химии в Берлинском университете. Но он умел работать только по инструкции, его интерпретации выглядели грубыми и топорными, а творческого подхода он чурался. Агнета выглядела куда как более перспективной, но она была женщиной. Тот факт, что ей удалось попасть в университет, окончить его и устроиться работать в подобную группу, был сам по себе уникальным. Даже более уникальным, чем то, что его, Готтфрида Веберна, обладателя далеко не арийского фенотипа и чрезвычайно низкого партийного чина, назначили руководителем этого проекта. Впрочем, партийные чины теперь вообще значили мало, временами вносили чудовищную путаницу, и подчас Готтфрид не понимал, зачем они нужны — вот с какой бы стати он, будучи всего-то арбайтсляйтером, имел в подчинении тех, кто стоял выше его по иерархической лестнице? Но тем не менее, это все равно уязвляло его самолюбие.
— Я подпишу распоряжение относительно этого, вам не о чем беспокоиться, — отмахнулся Готтфрид. — Зайдите ко мне после обеденного перерыва, напишете заявление о том, что с личным приказом ознакомлены. Но я сначала утвержу все наверху.
— Так точно, херр арбайтсляйтер, — Агнета нахмурилась. — Вы уверены, что мне... вам... позволят...
— Уверен, — Готтфрид улыбнулся — он покривил душой. Он понятия не имел, пойдет ли на это Малер, но намеревался стоять до конца. — Я позову вас, как только улажу этот вопрос.
— Спасибо вам!
Агнета закрыла за собой дверь, а Готтфрид с тяжелым вздохом потер затылок. Невыносимо хотелось есть и пить, до обеда оставалось больше двух часов. Видимо, все-таки придется тащиться к Малеру. Но сначала надо было выпить хотя бы кофе. Его предшественник бремя приготовления кофе возложил на плечи Агнеты, но именно сейчас Готтфриду не хотелось тревожить ее таким пустяком. Она и правда была очень умна и талантлива, и им стоило, по его мнению, держаться друг друга — они оба не вписывались в образ идеального арийского ученого.
Он взял лист и убористым почерком — чем-то похожим на почерк отца, только менее аккуратным — написал заявление на имя Малера о перемене должностных обязанностей сотрудников его отдела и просьбе направить к нему в отдел Алоиза Берга из седьмой инженерной группы, и направился к начальнику. В конце концов, вряд ли его примут сразу, а кофе наверняка предложит Вальтрауд Штайнбреннер. Может, если повезет, даже с парой бутербродов с сублимированным мясом. Или синтетическим сыром.
Вальтрауд Штайнбреннер и правда предложила кофе с бутербродами и как-то чересчур понимающе покачала головой.
— У хауптберайхсляйтера Малера совещание. Вы можете подождать здесь, думаю, они должны закончить относительно скоро, — проговорила Вальтрауд, ставя перед Готтфридом чашку горячего кофе и тарелку. — Вы не возражаете, если я присоединюсь к вам? — она вытащила из шкафчика еще одну чашку и вопросительно посмотрела на него.
— Нет, что вы, — после глотка кофе жизнь заиграла новыми красками. Осталось не слишком рьяно набрасываться на бутерброды, чтобы не выглядеть вовсе неотесанным дикарем.
— Возьмите еще вот это, — она достала из низкого металлического шкафа маленькую бутылочку темного стекла. — Помогает справляться с абстинентным синдромом и нейтрализует запах, — пояснила Вальтрауд. — Малер терпеть не может, когда к нему являются в таком состоянии, а если вы еще пришли просить о чем-то... — она кивнула на заявление в его руках.
— Все настолько плохо? — обреченно осведомился Готтфрид, но бутылку взял и принялся рассматривать этикетку.
— Могло бы быть и лучше, — уклончиво ответила Вальтрауд. — Но вы не переживайте. Эта штука мертвого подымет.
Готтфрид открутил крышечку и принюхался — алкоголем не пахло.
— Пейте-пейте, — подбодрила его Вальтрауд. — Медики расстарались на славу.
И правда — после первых же глотков характерную вялость как рукой сняло, голова перестала кружиться. Но аппетит только усилился.
— Ешьте, — усмехнулась Вальтрауд. — Если что, я дам вам еще пару бутербродов. Вы, видимо, не успели позавтракать?
— Угу, — кивнул Готтфрид. — Благодарю вас, вы меня выручили.
Кофе показался напитком богов. Бутерброды — изысканным деликатесом. Готтфрид внезапно почувствовал себя очень счастливым: он был в Берлине, координировал группу ученых по разработке нового супер-оружия, у него было хорошее жалование, крыша над головой и — несмотря на фенотип — партбилет. В его команде были работоспособные люди, ассистентка оказалась девушкой очень светлого ума, Вальтрауд Штайнбреннер напоила его прекрасным кофе и прикрыла его задницу перед начальством. А внизу, в одном из баров, его и его лучшего друга — самого лучшего из всех возможных друзей! — всегда ждали две очаровательные девушки. И плевать, что беспартийные.
Деревянная дверь кабинета Малера скрипнула, и оттуда вышло несколько партийцев чином не ниже хауптабшнитсляйтера. Готтфрид встал и вскинул руку в привычном приветственном жесте, дождался, пока все они пройдут мимо него и в приемной, наконец, появится сам Малер. Он окинул Готтфрида хмурым взглядом и недовольно спросил:
— Веберн! Вам чего?
— Добрый день, хауптберайхсляйтер! — отчеканил Готтфрид. — У меня заявление о некоторых пертурбациях в отделе, которые позволят оптимизировать и улучшить работу!
Малер устало вздохнул:
— Посидите еще минут пятнадцать. Я вернусь, и все обсудим, что вы там думаете наоптимизировать. Вальтрауд, налей Веберну еще кофе. И коньяку предложи.
Он вышел прочь.
— Полчаса его точно можно не ждать, — развела руками Вальтрауд. — Вы же не слишком торопитесь?
— Не слишком, — Готтфрид помахал заявлением. — Все равно от его подписи на этой заветной бумаге зависит очень многое.
— Будете еще кофе?
— Буду, — легко согласился Готтфрид. — Только, пожалуй, без коньяка.
Вальтрауд понимающе усмехнулась и налила ему кофе.
Малер и правда появился только через тридцать пять минут. Все это время Готтфрид обсуждал с Вальтрауд то, что Берлин был куда выше Мюнхена, и как же здорово, что им дали служебные квартиры — а уж Штайнбреннерам и вовсе с отдельной кухней и душем прямо в квартире. И выделили денег на флюквагены — только Штайнбреннеры купили новый "Опель" прямиком с завода, и только Готтфрид распорядился дотацией так по-дурацки и взял какую-то развалюху. И вообще, работа в Берлине куда интереснее, хотя и напряженнее: через руки Вальтрауд проходит куда как больше документов, а Готтфриду вверили целую группу ученых, с которыми они работают на благо Арийской Империи.
Готтфрид в конце концов поделился с Вальтрауд желанием произвести рокировку в обязанностях своей группы, и та, кажется, прониклась тем, как он радел за собственное дело.
— Веберн!
Готтфрид едва не подавился глотком кофе из очередной кружки, когда услышал над ухом голос Малера.
— Пойдемте скорее. Надеюсь, ваше дело не задержит меня надолго.
Малер прошел в кабинет, и Готтфрид, подхватив свое заявление, спешно направился за ним.
— Удачи! — прошептала Вальтрауд и улыбнулась.
На этот раз кабинет выглядел как-то обнадеживающе. Лепнина не нависала над головой с присущей ей ранее неумолимостью, кресло не стремилось поймать в тиски, а фюрер с портрета смотрел по-доброму снисходительно, как на младшего товарища. Ровно до того момента, как Малер не пробежал несколько раз глазами Готтфридово заявление, не нахмурился и не изрек с важным видом:
— Вздор! Веберн, я поражен! — Малер встал и принялся мерить кабинет широкими шагами. — Вы всерьез предлагаете перевести Айзенбаума на вспомогательные работы?! Вы еще заставьте его варить кофе и делать бутерброды, право слово!
Готтфрид от тона Малера ощутил невероятное желание сжаться — желательно, до точки, или, того лучше, сменить агрегатное состояние на жидкое и утечь от греха подальше, но переборол себя, встал и, выпрямившись во весь свой незначительный рост, выпалил:
— Так точно, херр хауптберайхсляйтер! Две недели работы в данной группе позволили мне составить впечатление о потенциале каждого из членов команды... — он полез во внутренний карман кителя и извлек оттуда видавший виды блокнот. — Я исправно записывал все, херр хауптберайхсляйтер. Каждую мелочь, каждую идею. И решение, которое я принес вам сегодня, является в полной мере взвешенным!
Он выдохнул. На самом деле идея о том, чтобы дать больше полномочий Агнете и допустить ее до более тесного сотрудничества с ним самим, возникла у него лишь сегодня. Но с Айзенбаумом он не сходился с самого начала. Упрямый, как тысяча чертей, самодовольный молодчик — настоящая заноза в заднице! И, что самое главное, истинно арийская заноза! Айзенбаум не желал работать с Готтфридом. Он подвергал сомнению каждый его шаг, каждое решение и каждую гипотезу. При этом упирал исключительно на инструкции, так что ждать от него альтернативных идей или оригинальной интерпретации уже имеющихся предложений не приходилось.
— Вы предлагаете дать шанс женщине? — брови Малера поползли вверх. — У вас есть мужчина, имеющий те же интеллектуальные показатели. И вы предлагаете дать шанс той, кого уже наблюдают на этот счет и кто, с вероятностью, в ближайший год покинет команду и на неопределенный срок переселится в Центр Арийского Материнства?
Готтфрид поджал губы. Об этом он даже не подумал. Ну и хорош бы он был, если бы начал обсуждать с Агнетой такие вещи!
— Да, — упрямо продолжил он. — На текущий момент ее изыскания имеют больший потенциал. Больший потенциал для того, чтобы послужить Арийской Империи! — веско добавил он.
— И вы запрашиваете временный перевод к вам Алоиза Берга, — покачал головой Малер, достал из портсигара папиросу и жестом предложил закурить и Готтфриду. Тот жестом же отказался. — Алоиза Берга, чей профиль — радиотехника...
Малер закурил, побарабанил пальцами по столу и продолжил:
— Арбайтсляйтер Веберн... Готтфрид... Ваша наглость не знает границ.
— Так точно, херр хауптберайхсляйтер! — улыбнулся Готтфрид.
Вдоль позвоночника скатилась противная капля пота. Сейчас Малер пошлет его куда подальше. И, пожалуй, будет не так уж и неправ. Готтфрид мысленно возблагодарил Вальтрауд и в очередной раз пожалел, что она — жена Штайнбреннера. Иначе бы он обязательно принес ей цветы. И конфет. Выручила же она его со своей целебной жидкостью — Малер даже ничего не заметил! А ведь Готтфрид легко мог оказаться героем вечера на пятничном партийном собрании...
— Я подпишу заявление по Мюллер и Айзенбауму, — проговорил наконец Малер, сминая в тяжелой латунной пепельнице окурок. — Берга я, так уж и быть, прикомандирую к вам на две с половиной недели, слышите? Если не управитесь в этот срок — отвечать вам, Веберн! Перепишите заявление, их должно быть два: одно по вашей группе, второе по Бергу. Хотя я бы на вашем месте искал кого-то более подходящего по профилю. Но вы же руководитель, вам виднее, — он покачал головой и усмехнулся. — Посмотрим. Не забывайте о важности вашего проекта для Империи, Веберн!
Готтфрид кивнул и встал.
— Нет уж, пишите здесь, — Малер придвинул к нему несколько листов бумаги. — А то изомнете и принесете мне невесть что! Достойное не арийского партийца... — он поморщился. — А годное разве что на посещение уборной! И пишите разборчивее, Веберн. И крупнее! В следующий раз к вашим отчетам и заявлениям придется требовать у вас прилагать лупу!
— Так точно, — отозвался Готтфрид, старательно выводя аккуратные буквы на бумаге. Эту битву, похоже, он все-таки выиграл.