Солнца больше не будет

- Знаешь что? – солнечным маревом дрожат блики на стекле окна, и дымится остывающий кипяток на самом дне чашки… - Знаешь, солнца больше не будет, наверное. - Ты хочешь сказать – этой осенью? - Нет, - Мелькор поднимается, подходя к окну. – Просто: не будет. Маятник качается медленно, мерно; в самой глубине квартиры печально пахнет увяданием и ещё – яблоками… Раскачивание, слияние волн – время сочится по капле, замирая и шурша опавшими осенними листьями – грядёт сырость и свежесть, расколотый асфальт и лужи, и застывшая морось у окна, и горько-гулкая печаль… - Если уходишь, забери меня с собой. - Никуда я не ухожу, - Мелькор не поворачивается, но руки, тонкие, как у музыканта, взлетают к волосам. – Я здесь всё равно заперт и привязан… Вечером Саурон достаёт старую скрипку – порыжевшую, с облупившимся лаком и чуть поскрипывающим грифом – когда на струны ложится смычок, она тихо стонет: хрип и пыль вырываются из изогнутых, тонко вырезанных эфов и оседают на пальцах… Музыки не слышно, хотя они вместе старательно создают её подобие – вечер тих и золотист, вечер тонет в медовом мраке, задыхаясь… А солнца больше не будет. Впрочем, это ненадолго: прибой уходит в закат, солёные волны неба катятся в ладони и раскрытые глаза… Саурон опускает скрипку. Холодно. Или напротив – слишком жарко? Они бредут по улицам, торопясь вперёд в потоке прохожих, и тротуар клонится под ногами, и оседают листья в медленном кружении. Саурон берёт за руку Мелькора – она холодная и полумёртвая. Огромные здания наваливаются на них, закрывая солнце. - Пойдём домой, - Саурон тянет Мелькора за воротник пальто, прижимаясь с непривычной неловкостью. – Скоро зайдёт солнце… - Ты так боишься темноты? Саурону ответить нечего: он прижимает руки к сердцу и долго слушает его мерное биение – как маятник. Они подходят к реке, стоят, облокотившись на парапет, считая птиц, садящихся на волны. Солнце ныряет в низкий качающийся туман, и ели на другом берегу темнеют, глядя зло и остро. - Ты помнишь? – спрашивает Мелькор, и Саурон видит перед собой прошлую осень – костёр на лесной прогалине, еловые пахучие шишки, веселую серость неба… Запах белых цветов – и сладкую отраву маков. И иван-чай, и рыже-зелёные низины, и болотные топи, и потом – кипы исписанной витиеватым почерком Мелькора бумаги, и ещё много чего… - Если уходишь, возьми меня с собой. - Перестань, прошу тебя. Маятник останавливается в полночь: Саурон соскакивает с кресла, на котором уснул – плед падает на пол – не Мелькор ли укрыл вечером? Знойно и горько пахнет еловыми ветками, а ещё – лекарствами, а ещё – солнцем, которого никогда не будет, уже никогда, никогда… И когда взгляд наконец останавливается на кровати, и руки находят чужие ладони, Саурон уже знает, что Мелькор говорил правду. Почему? Чего ему не хватало? Что его держало и привязывало? Саурон ложится рядом, крепко сжимая ледяную ладонь Мелькора. Стакан рядом с кроватью наполнен густым медовым питьём: вблизи кажется, что в стакане плещется последний луч солнца. - Если уходишь, возьми меня с собой. Ибо здесь больше не будет солнца.