Нет лекарств - найдется яд

— Вы злитесь, Томиока-сан, — обычно беззлобно посмеивалась она, когда он останавливался в ступоре. — Потому что вас никто не любит? Или потому что вы давно всех раздражаете? Томиока Гию долго смотрел на нее, пытаясь понять, серьезно ли она говорит все это — летнее солнце бьет в глаза, но потом обычно качал головой и старался отвести от нее взгляд. Шинобу была необыкновенно красивая в такие моменты — смех на кончике языка, как на кончике ее меча, шутки пропитаны ее же ядом, но этот же яд целебный в малых дозах. Томиоке сложно было описать словами — тот же Танджиро сказал бы правильнее и точнее, если бы был тут. Томиока думал — Танджиро в качестве объекта изучения подошел бы Шинобу в миллион раз больше, но она все равно находила время найти его на миссии или после нее, сказать какую-нибудь колкость и обработать аккуратно его раны. Такой она была. — Чертова ведьма! — буркнул Шинадзугава, когда Томиока однажды спросил его, что он думает о Кочо. — Бедное дитя, обреченное на тяжелый труд, — лил слезы Химеджима. — Она моя лучшая подруга, — наивно утверждала Мицури. — Наш товарищ, — восклицал Ренгоку. Все это сливалось в единый образ светлой летней бабочки — и Томиока вовремя оборачивался — она целилась в него, будто бы играя, и всегда оказывалась на полшага позади. — Мы бы никогда не подружились бы с вами, Томиока-сан, — с улыбкой говорила она. — Почему? — спрашивал он, хотя никогда и не предлагал ей дружбу. — Мне не хочется дружить с вами, — шутила она, и Томиока думал, что никогда еще не встречал человека столь странного и столь обычного одновременно. Ничего в ней такого. И столько в ней разного… Запутаться можно. Многоликая. И простая одновременно с этим. Танджиро наивно улыбнулся, когда Томиока решил для интереса спросить и у него о Кочо, потом подмигнул — впервые они говорят о чем-то с Томиокой-саном, надо бы запомнить этот день, как и любой — он может оказаться последним. — Она замечательная, — честно сказал он. — Сильная и красивая. И очень одинокая. Внутри нее много боли. Но и надежды много. Я бы хотел поверить, что все у нее получится обязательно. И сейчас, и потом. — Что потом? — Томиока не сразу понял, что Танджиро о Кочо так говорит — он знает ее так недолго, но успел изучить лучше всех их вместе взятых. — Когда война закончится, и мы победим, — пояснил добрый малый. — Чтобы Кочо-сан смогла выращивать свои цветы и радоваться солнцу. И никаких демонов… Ничего другого для нее я и не хотел бы. Как и для себя. Он с нежностью посмотрел на Томиоку — так смотрят на самых любимых — и улыбнулся. Слова, как драгоценное лекарство, струились по ладоням между пальцев. — И для вас, Томиока-сан… — добавил он. Томиока обдумал эти слова и много позже, когда она в очередной раз сказала, что его никто не любит — шутила, разглядывая рваные раны, которые он принес к ней в ее поместье бабочек — главная бабочка жалила почти как пчела, но белый фартук надела еще до того, как он постучал в дверь… — Любят, — хотелось ему поправить ее. — Любят. Все любят. И вы любите. И я люблю. И вас тоже. Он долго рассматривает аккуратно наложенные ею швы и не чувствует боли от полученной раны и страха тоже больше нет. Яд в малых дозах полезен, а любое лекарство в большом количестве — яд, так говорят… Шинобу знает это лучше других, раз позволяет ему рассматривать ее длинные ресницы и даже касаться их кончиком пальца — рана Томиоки интересует ее куда больше. — Глупый, глупый Томиока-сан, — напевает она, чтобы он не заметил, как она краснеет — но уже поздно. Уже давно поздно. Томиоке хочется верить, что в следующий раз она сумеет улыбнуться ему по-настоящему, и сам долго думает, что скажет этой замечательной, сильной и красивой женщине. Или как там Танджиро о ней сказал?.. То, что Шинобу не суждено увидеть счастливые мирные дни, позже станет для него величайшим открытием и самой страшной в мире тайной. Ее целебный яд превратится в опасное лекарство — и застынет на острие ее меча. Такой, наверное, он ее и запомнит.