Созданы друг для друга

«Презираю этот мир, Миром его называть не хочу, Ты со мною, я с тобою, Ты все болтаешь, а я все молчу»

      Роза – самый настоящий тайфун, баллов на пятьдесят из двенадцати возможных. Сносящий все на своем пути подчистую, опасный и незабываемый, он творил невероятное на силе только лишь своего энтузиазма и стойкой уверенности в том, что если переть вперед напролом – обязательно что-нибудь да выйдет. Многие бы сказали, что с таким человеком сложно, что он быстро теряет голову, что эмоции не контролирует, да и вообще неуютно с ним... только вот обычно после его ухода чувствовалась неприятная опустошенность.       Это не все умели оценить.       «Роз, блин, перед девчонками не позорь», «да слышали мы уже все твои байки беспонтовые… да, даже ту самую», «Роз, можешь заткнуться, тебя вся общага слышит». Роза не обижался, он знал, что он громкий, навязчивый, что руками вечно машет, волосы откидывает и обязательно попадает кому-нибудь в глаз, что много его слишком для этих стен. Пытался сдерживать себя, но открытое настежь сердце побуждало и дальше растрачивать направо и налево свои колоссальные энергетические запасы и заряжать атмосферу бурной деятельностью.       Его распростертые объятия были открыты для всех, он собирал вокруг себя толпы, но лишь на несколько часов, пока от него не устанут, а ему нужен был кто-то по-настоящему близкий, друг, которому он не надоест, который не будет его стыдиться, не воспользуется его доверием. Мало кто знал, сколько в нем нерастраченной нежности, которая изнутри рвалась, но так и не находила выхода. И он спотыкался, спотыкался и спотыкался о свое добродушие, прыгал с разбегу на одни и те же грабли.       И продолжал искать.       Яков – самый что ни на есть штиль. Прямо как в той самой песне. Такое напряженное, тягучее, давящее затишье, что стоит попасть под его влияние, убить кого-нибудь хочется, лишь бы он сказал что-нибудь или хотя бы эмоцию выдал. Его пытаются расшевелить, тормошат, кричат, да только все равно ему. Он выглядит угрюмо и угрожающе, так, будто все обо всех знает, хмурит брови и смотрит из-под рыжей челки, изредка поправляя темные очки. Он приходит в поисках места, где не чувствовал бы себя чужим, но все равно натыкается на неприязнь. Все, что его связывает с этими людьми – алкоголь и музыка. Хотелось бы чего-то большего, но он не любитель понапрасну сотрясать воздух, поэтому по итогу получает все то, что его ожидает по возвращении в родительский дом – разочарование и осуждение.       Но он продолжает упорно приходить в надежде связать себя хоть с одним человеком, который его по-настоящему заинтересует и которому он сам не будет безразличен даже тогда, когда молчит и смотрит в одну точку часами. Кто не посчитает его из-за этого полным идиотом.       Ему было чем поделиться, но ему казалось более целесообразным ничего из себя не строить... и игнорировать нападки.       Они не встречались ни разу, вертелись в разных кругах, посещали разные тусовки, но в один момент звезды все же совпали. Роза как всегда пришел, готовый заболтать кого угодно, но его почти сразу же турнули на кухню.       – Эт, короче, там Шершень, он амеба местная, молчит и нихрена о себе не рассказывает, – предупредили Розу, прежде чем открыть дверь. – Типа хер знает кто он, но он выбесил всех конкретно уже, ща посмотришь, че за кадр.       Роза не успел понять, чем некий Шершень заслужил такую характеристику, да и зачем при таком раскладе их вообще знакомить друг с другом, но его уже впихнули в комнату, крикнули Шершню для галочки «эт Роза-Робот, кароч» и удалились.       Роза краем мозга понял уже, что это какая-то идиотская шутка, но зачем и нахера – было непонятно. Поэтому он вздохнул и посмотрел на того, кого ему так лестно разрекламировали.       Шершень показался гитаристу непримечательным, особенно при условии, что он даже не удосужился голову повернуть к нему, но все же худощавое телосложение моментально вызвало у Розы мысль «он святым духом что ли питается», а растрепанные рыжие волосы – «это хна или он реально такой». Роза вздохнул, сел на стул и притих. Что говорить и делать – опять неясно, доебываться к человеку не хочется, да и видно, что он явно на контакт идти не собирается.       Проходят минуты, они все еще одни, пустая кухня давит персиковыми обоями и тикающими настенными часами. Роза нервно ёрзает на стуле, поглядывает на нового знакомого, а тот прилип взглядом к окну, как будто там что-то в сто раз интереснее Розы есть. На самом деле он не понимает, зачем ему сюда засунули какого-то Розу... и что это за прозвище такое. Слишком уж сурово он выглядит для «розы». Смотреть Шершень толком боится, один раз ему хорошенько досталось за какой-то неправильный взгляд на одного ненормального, а ребра срастаются очень долго. Пока Шершень внутренне себя хоронит, Роза не знает, что делать.       Он человек приличный, несмотря на неловкую ситуацию просто так свалить не может, некультурно как-то даже перед таким безразличным сухарем. В конце концов напротив началось шевеление, Шершень трясущимися руками достал из кармана помятую пачку сигарет, вынул одну и вопросительно взглянул на Розу, так, из вежливости. Гитарист помотал головой, слегка отодвинулся от стола, и проследил, как рыжий затягивается.       Вдруг что-то ударило в голову, Роза издал несколько нечленораздельных звуков, привлекая внимание, нервно усмехнулся, когда Шершень немного повернулся к нему и вопросительно приподнял бровь, а потом не выдержал и затараторил. Шершень чуть не подпалил себе волосы после первого розиного «ю ноу».       Тот то краснел, то бледнел от пристального взгляда синих глаз из-под съехавших на нос очков, в то время как Шершень, сам от себя не ожидая, конкретно залип. Началось все с истории о том, как какой-то розин знакомый пытался прикурить от газовой плиты, а потом пошло дело, история сменяла историю, а у Розы такие были интонации, как будто Шершень был самым благодарным слушателем за всю его жизнь. Роза все вещал и вещал, порывался вскочить со стула, размахивал руками, временами смеялся над своими же шутками и убирал изо рта лезущие волосы, а Яков как был на одном месте, так и сидел, не двигаясь. Несмотря на это, гитарист видел (надеялся, что не внушил это себе), как на определенных моментах Шершень поджимал губы, редко моргал, почти задерживал дыхание, и при этом вообще не выказывал никаких признаков того, что Розе лучше закрыть рот и съебаться с его территории. За это рыжего хотелось сграбастать в объятия и не отпускать. Яков же с каждой историей проникался осознанием, что никто еще с ним так непосредственно себя не вел. Принимал не за отбитого торчка, с которым общались либо снисходительно, либо на отъебись, а говорил с ним, как с... нормальным?       Пусть это скорее было монологом, но это почему-то никого не смущало. Будто так и должно быть.       В какой-то момент Шершень вовсе забыл о сигарете и вспомнил только тогда, когда она дотлела до фильтра и обожгла ему пальцы. Но отвлекаться не хотелось, поэтому он тихо шикнул, затряс рукой и выкинул сигарету под стол, все так же не отрываясь от гитариста. Ему казалось, что если Роза прекратит трепаться, то у него сердце к чертям остановится. Но Роза прекратил, потому что ему жизненно необходимо стало сдернуть безвольное тело Якова со стула, потащить к раковине и сунуть его руку под кран с холодной водой, сообщая о том, что он вообще кисель. Это «кисель» не было каким-то злобным и оскорбительным, а скорее взволнованным. Он без задней мысли не только держал руку Якова, но и оценив его шатание из стороны в сторону, еще и за поясницу его придерживал, беспрестанно причитая и, кажется, извиняясь. Эта непонятная забота выбила из Яшки весь дух, он почувствовал, как дрожат колени и понял, что точно наделает глупостей, если позволит этому продолжиться. Он кое-как смог выпутаться из розиных рук, выключил кран и снова уселся на свое место, подтянул ногу к груди и забито буркнул «спасибо».       Роза этого не услышал, пребывая в ступоре от собственных спонтанных действий, внутренне пытаясь оправдать свою ладонь на чужой спине и благодаря судьбу за то, что ему за такое не прописали по лицу. Он в очередной раз тряхнул головой, закашлялся в кулак и понял, что что-то тут не так. Голос через раз срывался на хрип, что было не характерно, потому что он, конечно, был любителем поболтать, но такой роскоши, чтобы не прерываться и не извиняться за свою логорею, не было у него никогда. Чувствовался подвох. Может, он все-таки внушил себе все, а его уже прокляли сто раз. Он выжидающе посмотрел на Шершня, как будто ждал, что тот, наконец, безразлично отвернется, на самом деле все это время даже не слушая, скажет саркастичное «закончил, наконец?» или еще что-нибудь, привычное Розе.       Но Шершень, поймав взгляд, слегка смутился и неловко потер предплечье. Ничего такого он говорить, конечно же, не хотел, без розиного голоса вдруг стало пусто и холодно. Пальцы неприятно болели. Шершень подул на них и зябко поежился, подумав, что видимо сейчас Роза точно скажет ему, что он заторможенный или тупой, раз ни слова еще толком не сказал, еще и обжегся. А что делать, если для него чуть ли не пределом возможностей было так на кого-то уставиться и забыть обо всем на свете? Но Роза молчал, даже прерванный рассказ не продолжал, поэтому Шершень решил, будь что будет, прочистил горло и спросил:       – А... что д-дальше было?       Роза оторопело глянул на него, плюхнулся обратно на стул, снял с себя темные очки и захлопал глазами.       – Нихрена се, ты, блин, разговариваешь? – не подумав ляпнул он и осекся. Шершень за подобной репликой впервые не почувствовал злую насмешку, но и ответить ничего не мог, внимательно изучая глаза напротив. – То есть... тебе че, блин, реально интересно?       – К-конечно, блин… я з-зачем тут сижу, по-твоему... – он почувствовал себя незащищенным под этим взглядом, под своим накатившим смущением. Хотелось, чтобы Роза так вечно был рядом и говорил обо всем на свете своим обволакивающим, словно теплое одеяло, голосом. – А что с котенком…       – Да… – Роза тяжело сглотнул и попытался собраться с силами, потому что в первый раз в жизни тяжело вдруг стало говорить. – Достал я его в итоге.       – Повезло ему.       – Ага, блин…       Они снова посмотрели друг на друга и так же синхронно отвели взгляд. Роза потер шею, почувствовав, как сердце колошматит о грудную клетку. Шершень вцепился руками в собственные плечи и снова обратил взгляд к окну, хотя хотелось смотреть только на Розу, снова ощущать его заинтересованность в своей скромной персоне.       Их колени под столом соприкоснулись, но никто не посмел дернуться в сторону.       – З-знаешь... – внезапно сказал Шершень, привлекая внимание Розы. Когда это оно успело стать для него таким необходимым? – У м-меня, блин, было чет похожее...       Через два часа, подумав, что Роза и Шершень друг друга как минимум поубивали, зачинщики решили все же их проверить. Картину застали неоднозначную, Роза обеими руками подпирал подбородок и улыбался, глядя на рыжего, а Шершень что-то увлеченно рассказывал ему, понизив голос. У половины если и не коллапс случился, то челюсти точно поотвисали, ведь где это видано было, чтобы Роза-Робот молчал, а Шершень говорил. Тем временем оба от внезапного вторжения вздрогнули и отстранились друг от друга, как подростки, которых застали за чем-то неприличным.       – Да вы созданы друг для друга просто, – саркастично заметил кто-то.       Шершень опустил голову, ожидая, что Розе даром не нужен знакомый, который испортит ему репутацию, но Роза вскочил, матерясь выпихнул всех с кухни и захлопнул дверь.       – Нахер они все идут, слышишь, Шершняга, блин? – сказал Роза и, не сдержав порыв, ласково потрепал его по макушке. – Дадим им еще прикурить, нахрен.       Однако оба в тот момент поняли, что шутки шутками... а, может, действительно созданы.