Type after Tharn

i. первый час       Сорок лет тщательного контроля над тем, что другие видят в его любви к Тарну, не сделали ничего, чтобы подготовить его к этому моменту. Он смыт, отшвартован от самого себя. Бурлящий океан его горя тащит его вниз, но все же безжалостно отказывается дать ему утонуть.       Он позволяет оттащить себя от кровати. Ему кажется, что он подписывает какие-то бумаги. Он пьет кофе, который сует ему в руки Танья, и налитые кровью опухшие глаза не скрывают ее мягкого беспокойства. Оставшись один, он прикасается к своим глазам. Он не может вспомнить, когда в последний раз пил что-нибудь: какое-то незнакомое действие. Он не помнит, когда в последний раз пил что-нибудь, кроме порошкообразного кофе из больничного автомата; его пальцы больше не дрожат от его кипящего жара, просачивающегося сквозь тонкий бумажный стаканчик. Глаза у него совершенно сухие.       Чья-то рука ложится ему на плечо. Он возвращается в палату в последний раз. Рука в его руке. Рука его мужа, но не его мужа. Все, что у него осталось от Тарна, но это вовсе не Тарн.       Рука Пи’Торна оказывается у него под мышкой еще до того, как он сползает вниз, мягко усаживая его в кресло. Она крепко сжимает его плечо, и Тайп думает, что это единственное, что удерживает его в вертикальном положении, единственное, что удерживает его от полного распада. Он резко соединяет свою руку с рукой Пи’Торна, двигаясь, сам того не сознавая. Поворачивает голову, утыкается лицом в тыльную сторону их сцепленных рук. С трудом соображая, что у него вообще есть лицо. Слегка отстраняется, чтобы сделать глубокий вдох.       Он начинает приходить в себя, совсем слабо, из-за приглушенных голосов по ту сторону двери. Снаружи, должно быть, начали прибывать их самые близкие друзья, новости волнами доходили до них после месяцев тревожного затишья и ожидания. Снаружи там вся их большая семья, готовая поделиться своей болью, но отгороженная от этой самой непосредственной, интимной ее части. Снаружи там Танья, превратившаяся из сияющей девушки в женщину с самой потрясающей способностью к бескорыстной любви, которую он когда-либо видел, что уступает только одной другой, которая, должно быть, сейчас держит весь мир на расстоянии.       Тайп делает еще один судорожный вдох. Костяшки их с Пи’Торном пальцев мокры от его слез. Он снова утыкается лицом в их руки, побелевшие от напряжения, и плачет. ii. первый месяц       В первый раз, когда его снова вытаскивают из дома после похорон, требуются общие усилия Но и Чампа в течение целого дня — умопомрачительная череда настойчивых, заботливых, льстивых и спокойных разумных предложений — чтобы заставить его хоть немного подвигаться.       Все, что он может надеть на себя, даже после душа, который Чамп ненавязчиво заставил его принять, — это его самые мягкие (и самые потрепанные) старые штаны от спортивного костюма и футболка с полинявшим логотипом, происхождение которой он не помнит.       Наверное, это последний раз, когда от нее пахнет им, — думает он маленькой, едва ли контролируемой частью себя. Его собственное цитрусовое мыло и шампунь уже подавляют этот тонкий янтарный запах.       Но смотрит на него и вздыхает, но это тихий вздох, а потом они садятся в машину и едут в находящуюся в какой-то дыре забегаловку, чтобы съесть груды дымящейся, успокаивающе острой еды, а затем выпить по стаканчику пива — по два, три-семь? восемь? — в теплом, убогом баре по соседству.       Должно быть, ностальгическое настроение, вызванное их выбором места и занятия, спустя добрых тридцать пять лет после того, как они перестали быть голодными студентами, вечно ищущими дешевого пьяного веселья, возвращает его назад, в то время, и провоцирует тот болезненный, рвущий сердце момент.       Чамп обнимает его за плечи, мягко помогая ему войти в комнату и безопасно направляя его слабое тело в кровать. Он откидывается назад, чтобы натянуть одеяло на Тайпа, вес его рук давит вниз, его широкое, крепкое тело темным силуэтом выделяется на фоне прикроватной лампы позади него.       Тайп реагирует на этот вид и ощущения инстинктивно, по привычке сминая затхлые, месячной давности простыни и громко ворча:  — Ай’Тарн, я не пьян, я просто выпил пару стаканчиков пива, не суетись!       Сдавленный вздох и напряженная тишина. Тайп, моргая, смотрит вверх, в лицо Чампа, пораженное жалостью. Когда реальность вновь проносится над ним той коростой, внезапно вырванной из всего его тела, он сворачивается в клубок и рыдает. Он не слышит, как за ним закрывается дверь. Когда через некоторое время она тихонько открывается, он засыпает, завернувшись в простыни, и не чувствует ни мягкой руки, откидывающей назад его волосы, ни встревоженных глаз, глядящих на его лицо, ни новых морщин под глазами, ни впалых щек.       На следующее утро он просыпается с сухими глазами, пересохшим ртом и отчаянной жаждой. Он находит Чампа и Но, спящих вместе на большом диване в гостиной, где Но неловко свернулся калачиком в изгибе руки Чампа.  — Я все еще могу пить, как тинейджер, но у мой спины больше нет способности тинейджера делать это, не каясь на следующий день, да? — стонет Но, когда встает, хотя он снова каким-то образом неудержимо энергичен после десяти минут драматического перечисления всех своих новых болей в спине Тайпу, позвонок за позвонком. Он наконец-то добрался до своей шеи, когда Тайп, благодарный за сверхъестественную способность Но знать, когда ему нужно время, чтобы собраться с мыслями и пустой болтовней прикрыть его молчание, наконец заговорил.  — Я возвращаюсь на остров, — произносит он.  — О… Окей. Домой? То есть, я имею в виду, в твой старый дом? — Но выпаливает это с волнением, но и с нежностью. Это вполне понятно. Это первая тема для разговора, начатая Тайпом за последние двадцать четыре часа, которые они провели вместе.  — Мне нужно там побыть. Одному. Мне нужно побыть одному, но не здесь. Мне нужна… перемена. Но знакомая перемена, — запинаясь, объясняет Тайп с большим, чем обычно, терпением. — В этом есть смысл, — тихо говорит Чамп, все еще лежа на диване и закрывая глаза рукой, чтобы не видеть света. — Да, Тайп, это… имеет смысл? — Но запинается, слегка сбитый с толку, обрывая все, что хотел сказать сам, соглашаясь с Чампом.  — И мне нужно, чтобы вы остались здесь и разобрали его вещи, — продолжает Тайп, торопливо произнося слова, прежде чем он успеет подумать об этом. — Я? — нерешительно переспрашивает Но.  — Да. Ты. Вы оба. Но особенно ты, Ай’Но. Пожалуйста. Я не могу… я не могу их выбросить. Но если я вернусь в этот дом, и он все еще будет нашим домом, я не знаю, как я буду жить с этим, я правда не знаю, — говорит он.  — Хорошо, — отвечает Но, — мы сделаем это.       Он на краткий миг сжимает руку Тайпа, и всё. Помогает ему упаковать маленький чемоданчик для путешествий и заказывает ему билет на самолет в последнюю минуту («Тайп, ты мудак, если ты еще раз попытаешься всучить мне деньги, я сдаюсь и оставляю это тебе и моему все еще едва проснувшемуся мужу, чтобы урегулировать последние сорок пять лет счетов между нами прямо сейчас!»).       В тот же день они с Чампом провожают Тайпа на такси до аэропорта, махая ему рукой, когда он выходит из жилого комплекса, а они возвращаются внутрь, чтобы начать работу по упаковыванию в коробки целой жизни их самого дорогого друга.       На протяжении многих лет, думает Тайп с приливом благодарности, который оставляет его дрожащим и слабым, они были такими стойкими перед лицом его самых гадких и трудных моментов, никогда не задумываясь о цене этой стойкости. Как и многое другое, что он крепко держит в себе, он знает, что не заслуживает их, но будь он проклят, если когда-нибудь отпустит их. iii. первый год       Забавно, как легко новое превращается в рутину, а прошлое — в мечту, которая все реже вторгается в его жизнь, перестраивающуюся на глазах.       Он идет на работу. Он уже давно отказался от академической практики. Именно Тарн вдохновил его на этот шаг, поддерживая его долгие годы напряженных исследований и низких стипендий. Тарн, который заверил его, когда он запаниковал, что он будет хорошим и терпеливым преподавателем для студентов университета, каким был он для своих уже много лет. Теперь его студенты — это компания, разговоры и разнообразие, блаженно отвлекающая масса мелкой, но невероятно драматичной студенческой суеты, занимающей большую часть его будних дней. Когда он рискует отступить, его исследования предоставляют способ продолжать использовать его мозг, уводя его мысли от многих коварных путей, по которым он может блуждать, когда предоставлен сам себе.       Он возвращается домой. Он готовит и ест свой ужин, а также тщательно упаковывает остатки еды на следующий день. Если не считать той единственной трапезы с Чампом и Но, он полностью избегает острой пищи. Он готовит мягкую пищу — западную еду, совершенствует свою лазанью и несколько других блюд из пасты. Он старается не думать о тех случаях, когда Тарн пытался вытянуть из него подобные блюда, но либо терпел неудачу перед лицом усталости в конце дня, либо сладко уступал, как он часто это делал, и вместо этого потакал вкусам Тайпа.       Он видится с друзьями. Случайное упоминание Тарна в разговоре больше не приводит к немедленному и виноватому обрыву на полуслове, и это помогает. Они тоже начинают травить старые байки о Тарне, поначалу несколько скованные после долгого молчания о нем. Это тоже помогает. Тайп пока не может заставить себя присоединиться. Но он знает, что потихоньку начинает жить настоящим моментом, а не каким-либо еще.       Он встречается со своим психотерапевтом. Она тревожно молода и спокойно жизнерадостна, и неприятно быстро справляется со всеми его тактиками избегания. Он уже четвертый раз идет на терапию, но первый раз без Тарна. Каждая из трех предыдущих была вызвана тем, что его муж в течение нескольких месяцев осторожных и уважительных бесед — несмотря на попытки Тайпа превратить каждый из этих разговоров в пламенный скандал или, потерпев неудачу, отвлекающий секс — позволил ему увидеть, что его здоровье нуждается в этом. На этот раз потребовалось всего шесть месяцев панических атак каждый раз, когда он внезапно просыпался в своей спальне один, прежде чем тихий голос Тарна в его голове убедил его поступить так, как будет правильно для его здоровья.       После особенно утомительных сеансов Тайп убегает в большой «Старбакс» рядом с кабинетом своего психотерапевта и до позднего вечера сидит молча в своей помятой рабочей одежде, попивая ярко-розовые тонизирующие фраппучино с сахаром и собираясь с мыслями. Тайп знает, что его муж гордился бы им, независимо от того, насколько он устал в данный момент, независимо от того, как мало прогресса он испытывает в том, что делает, независимо от того, насколько маленьким и нелепым он иногда чувствует себя, возвращаясь к чертежной доске со своими неукротимыми мыслями в свои шестьдесят.       Он видится со своей семьей. Танья и ее непоколебимая скала-муж, в частности, стали его прибежищем. Визиты в их дом означают, что в любой момент ему могут поручить присмотр за маленьким ребенком, или приставать к школьным занятиям его старших племянниц и племянников, или внезапно стать ответственным за ужин, когда несколько кастрюль угрожают закипеть, а Танью зовет на помощь один из ее поразительно многочисленных детей в другой части дома. В их доме так тепло, несмотря на этот маленький хаос, и там невозможно чувствовать себя одиноким.       Ему требуется почти год, чтобы вновь увидеть Пи’Торна. В те первые недели они едва ли были разлучны, объединенные страшным грузом горя, а потом не могли больше видеться, не возвращаясь мысленно к тому времени. Но в то первое Рождество, когда Киригуны собрались у Таньи, он смог увидеть Пи’Торна, поговорить с ним, хоть и коротко, и даже снова обнять его. Он не сразу вспоминает руку мужа, холодеющую в его собственной, плечо, покрытое синяками от пальцев Пи’Торна, или нечеловеческие вопли, в которые он погрузился в объятиях Пи’Торна, когда они наконец заставили его покинуть тело Тарна. Ни одна из этих мыслей не одолевает его в данный момент, и только когда он, наконец, ложится спать поздно ночью, они толпятся в его голове, заставляя его смотреть ясными глазами в потолок для того, что, как он знает, будет полностью бессонной ночью. Он считает, что это своего рода тоже прогресс. iv. десять лет спустя — Ты можешь поверить, что я наконец-то ухожу на пенсию, Тарн? Там устраивают большую вечеринку для меня и будет целая речь о моем выдающемся вкладе в университет, я готов поспорить, — Тайп улыбается, когда говорит это. Он медленно упаковывает последние вещи из своего кабинета в коробки, немного сдерживаемый легким тремором в пальцах. — Он всегда появляется в сезон дождей, Тарн, не волнуйся. Я думаю, что это из-за более прохладной погоды. Помнишь, когда ты думал, что сорокалетие — это катастрофа, ты, мой взрослый малыш? Поверь мне, семьдесят — это когда всё действительно начинает идти как надо.       Тайп много разговаривает с Тарном в эти дни, когда они одни. Он знает, что он здесь. Это не похоже на ранние годы, на волны желания, которые накатывали на него, когда он жаждал, чтобы его муж снова физически присутствовал рядом с ним, чтобы его смерть никогда не случилась. Он уже давно смирился со всем этим, а сейчас все по-другому. Во-первых, это знание, а не отрицание. Он знал это уже некоторое время, молился этому и думал об этом. Тарн с ним и присматривает за ним. Он не делает ничего, чтобы заполнить глубокое одиночество внутри Тайпа. Это все равно что ожидать, что человек, отчаянно нуждающийся в воде, утолит свою жажду картиной с изображением моря. Тем не менее, для него это своего рода утешение.       Тайп задается вопросом, что думает Тарн о том, как он изменился, поскольку он знает, что он изменился. Он изменился даже в том, как теперь разговаривает с Тарном, он стал мягче и понятливее, лишь изредка демонстрируя свою прежнюю остроту. Отчасти из-за этого, думает он, он начал забывать плохие вещи. Резкие слова, драки, разногласия, казавшиеся неразрешимыми в момент их возникновения, — все это отступает в однообразную серость в самых дальних уголках его сознания. Между тем, хорошие времена — смех и озорство, занятия любовью, нежное общение при выполнении рутинных обязанностей вместе — возвращаются к нему снова и снова. Он не торопится отпускать их, когда они приходят к нему, нежно и любовно лаская их, пока каждая из них не полируется до сияющего блеска — теплая светящаяся масса памяти, которая живет прямо под поверхностью его мыслей.       В последнее время он все реже видится со старыми друзьями. Чамп и Но теперь живут со своей дочерью, оба слишком слабы физически, чтобы справляться в одиночку. Это счастливый дом, но Тайп ненавидит вторгаться в него и создавать для нее больше работы, и поэтому их время вместе становится все более редким и драгоценным для него. Когда они все же встречаются, то обнаруживают, что чем дальше идут годы, тем больше их воспоминания возвращают их в самые ранние годы их знакомства. Они находят бесконечное удовольствие в том, чтобы любовно смеяться над своими смешными младшими «я», поочередно невежественными, горячими и полностью уверенными в своей собственной правоте. Тарн постоянно присутствует в их разговорах, его смерть уже стала знакомой болью, которая идет рука об руку с яркой радостью воспоминаний о его жизни.       Тайп потчует своих растущих внучатых племянниц и племянников рассказами об их легендарном дядюшке Тарне. В их широко раскрытых глазах, невежественном благоговении перед рассказами об их красивом дяде и его подвигах, и мягкой боли, которую он видит в глазах Таньи и Пи’Торна, даже когда они присоединяются к этим рассказам, Тайп находит свое горе, гордость, несчастье и любовь настолько смешанными и запутанными, что он клянется прекратить причинять себе боль таким образом. Пока он не поймет, что на следующем семейном собрании его умоляют рассказать еще одну историю, пожалуйста, дядя Тайп, еще одну историю о дяде Тарне, пожалуйста, только одну, — и поймает себя на том, что каким-то образом сдается.       Все с трудом завоеванное утешение, которое он собрал для этих тихих дней своей старости, рассеивается ночью, когда он остается одиноким и нетронутым.       Прошло так много времени с тех пор, как он дотрагивался до другого человека больше, чем на несколько секунд за раз. Десять лет прошло с тех пор, как его муж прикасался к нему, занимался с ним любовью, крепко обнимал его и целовал в затылок, пока Тайп не перестанет дрожать и не заснет в его объятиях.       Было совсем нелегко позволить Тарну прикоснуться к нему когда-то. Позволить себе по-настоящему почувствовать его и найти в нем удовольствие, а не просто исчезнуть из этого мгновения, чтобы справиться с ним. Сорок лет совместной жизни принесли много радостей. Одной из величайших из них для Тайпа было научиться любить ощущение рук Тарна на себе и ощущение своих рук на Тарне, пока это не стало глубокой и инстинктивной частью его самого таким образом, который он никогда не мог себе вообразить или представить как радостный и удовлетворяющий, будучи погруженным в детскую травму.       Теперь он понимает, и уже много лет, что он гей. Как только он научился быть честным с самим собой в своих желаниях, он понял, что желает только мужчин. Но это понимание пришло в тот период его жизни, когда у него уже был Тарн, ставший для него единственным человеком, с которым он мог когда-либо быть, как в этой, так и в любой другой жизни.       Когда Тарн умер, Тайп понял, что никогда больше не прикоснется к другому мужчине. Он нисколько не жалеет об этом. Он не хочет быть с мужчиной, который не является Тарном, но каждую ночь он сгорает от желания быть в объятиях Тарна, пока неудовлетворенная пустота в животе не становится для него такой же привычной, как сам сон. Он держит себя в собственных руках, гладит вверх и вниз ладонями и сильно сжимает. Он покупает все более тяжелые одеяла, чтобы почувствовать их тяжесть на себе, чтобы ощутить себя в безопасности, окруженным и удерживаемым. Но это не работает.       Остальная часть его горя смягчается и принимает новую форму его жизни. Эта его часть ухудшается с каждым месяцем и годом, пока Тайп не просыпается каждое утро, удивляясь, что он не задохнулся под тяжестью этого во сне. v. двадцать лет спустя Тайп садится, разбуженный человеком, сидящим в кресле у его кровати. — Тарн? — удивленно спрашивает он. Почему Тарн сидит здесь, а не в постели с ним? — Нет, дядя, это я, — нелепо отвечает Тарн. Тайп не знает, что происходит в голове его мужа, и он чувствует себя слишком усталым — он так устал, почему он так устал? — чтобы играть в игры. — Не глупи, Тарн, возвращайся в постель, — раздраженно говорит он и тянет Тарна к себе. — Нет, дядя! — Стой! Дядя! Дядя! Мама! Помогите! Что-то не так! — кричит Тарн, и его голос срывается на крик. Тайп отстраняется, смущенный и внезапно испуганный. Что делает Тарн? Почему он притворяется? Внезапно в дверь врывается женщина. Это же…       Его теща? Но этого не может быть, что-то не так. Что она делает в его доме? — Где же он? Чем больше он смотрит на нее, тем больше понимает, что это не она, а потом он снова поворачивается к Тарну, и тот оказывается другим, и теперь Тайп держит себя, обхватив руками. Он начинает в панике скрести ногтями по рукам, а потом Тарн-не Тарн — удерживает его руки подальше от него, и его… — кем бы ни была эта женщина — склоняется над ним, гладит его волосы и говорит успокаивающе, и они оба плачут, почему они плачут, почему он плачет?.. ///       Тайп садится, разбуженный человеком, сидящим в кресле у его кровати. К его радости, это его любимый внучатый племянник. Тайп говорил ему об этом много раз — если у преклонного возраста и есть какое-то преимущество, так это то, что он может быть таким навязчивым, каким хочет быть, и ему это сходит с рук, — и это каждый раз заставляет мальчика краснеть от застенчивого удовольствия. Он мил и очень музыкален, совершенно серьезен в своих манерах, и, учитывая, что у него также большие глаза и острый подбородок его биологического двоюродного дедушки, предпочтение Тайпа его компании вряд ли может быть удивительным.       Тайп благодарен за то, как о нем заботятся, теперь, когда он не может по-настоящему заботиться о себе физически, с тех пор как упал на лестнице в своем собственном доме. У него есть собственное просторное крыло в доме Таньи и преданные опекуны. Тихие вечера с книгами и чаем в солнечном свете у окна. А еще лучше — общество молодых родственников, призванное уберечь его от одиночества. Когда их визиты заканчиваются, он с удовольствием беседует с Тарном о том, как поживает следующее поколение Киригунов.       Танья приходит, когда может, хотя в последнее время у них было несколько напряженных разговоров. Она вбила себе в голову, что с его памятью что-то не так — как будто он ничего не заметил! Он любит ее так же сильно, как и прежде, но он видит беспокойство в ее глазах, когда она смотрит на него, и это напоминает ему о том, как она смотрела на него, о, должно быть, это было двадцать лет назад, и он чувствует себя неловко. /// Тайп садится, разбуженный человеком, сидящим в кресле у его кровати. — Тарн? — удивленно спрашивает он. Почему Тарн сидит здесь, а не в постели с ним? — Да, Это я, д… я Тарн, — говорит его муж несколько неуверенно.  — Почему ты уже встал с постели? — спрашивает его Тайп с улыбкой.  — Я, э-э, я должен работать, дя… Тайп. Мне скоро надо идти на работу. Но сначала я хотел попрощаться, — отвечает Тарн.  — Ну, это было ужасно мило с твоей стороны, — поддразнивает он, ложась обратно. Тарн улыбается и ничего не говорит. Он выглядит расстроенным, и Тайп удивляется этому, но по какой-то причине он очень устал — гораздо более устал, чем обычно, и ему трудно держать свои мысли под контролем.  — Я мог бы… не вставать… чтобы присоединиться к тебе сегодня, если не возражаешь, — говорит он. Он чувствует, что его глаза уже закрываются. Должно быть, вчера у него был тяжелый день. Но разум подсказывает ему — Тарн расстроен. — Ай’Тарн, — говорит он, поворачиваясь в постели лицом к мужу, и обнаруживает, что его тело немного болит, когда он делает это. — Не грусти так. Помни, я тебя ненавижу, — похоже, его обычная шутка сегодня утром не слишком понравилась мужу. Тарн все еще хмурится и теперь смотрит на свои руки. — Фу, не дуйся, Ай’Тарн. Помни, что Пи’Тайп любит тебя очень, очень сильно, — говорит он своим лучшим уговаривающим голосом, глаза сияют любовью к его глупому, угрюмому мужу. Тарн смотрит на него снизу вверх, прямо в глаза. Он выглядит почти пораженным, и Тайп думает, не ошибся ли он и не сказал ли опять что-то не то. Прежде чем он успевает подумать об этом, Тарн протягивает руку и очень нежно берет Тайпа за руку. — Я тоже люблю тебя, Тайп, — говорит он, и глаза Тайпа закрываются от тяжести его усталости, но он слышит слезы в голосе Тарна. Мой глупый, сентиментальный муж, думает он.  — Не плачь, глупыш, не плачь, потому что я люблю тебя, что бы ни случилось дальше, — вырывается у него, голос замирает на последних словах, и Тайп засыпает. ///       Тайп садится, разбуженный человеком, сидящим в кресле у его кровати. — Тарн? — удивленно спрашивает он. Почему Тарн сидит здесь, а не в постели с ним? — Да, Тайп, это я, — говорит Тарн, протягивая руку и вплетая свои пальцы в пальцы Тайпа. Тайп знает, что он стар — он почему-то не может точно вспомнить, сколько ему лет, но он знает, что он старик. Тарн перед ним не совсем молод, но Тайп знает, что он не такой старый, как он. — Тарн, почему ты не в постели со мной? — неуверенно спрашивает он. — Ты знаешь почему, Тайп. Время пришло, — отвечает Тарн с самой нежной из улыбок. Поначалу Тайп смущается, но Тарн выдерживает его взгляд, и постепенно он начинает понимать. Хрупкость его тела. Изнеможение, отягощающее его конечности. Борьба каждого вдоха. Туман в голове, который теперь стал болезненно ясным впервые за много лет. Тарн прав. Время пришло.  — Я так скучал по тебе, — говорит он, и его горло сжимается от слез, когда он начинает понимать всю чудовищность того, что наконец-то произойдет. — Я считал каждый день, пока был способен на это.  — Я тоже скучал по тебе, — отвечает Тарн хриплым голосом. — Двадцать лет, Тарн, — выпаливает Тайп. — Мне пришлось прожить двадцать лет без тебя, и я должен был прожить их хорошо, потому что знал, что иначе ты никогда меня не простишь, — слезы свободно текут по его лицу, и он не думает, что сможет остановить их, даже если захочет.  — Я всегда прощал тебе все, — говорит Тарн, — но ты был таким хорошим в последние годы, родной мой. Мой хороший мальчик. Я так горжусь тобой, — и почему-то этого достаточно.  — Я люблю тебя, — тихо говорит Тайп и снова ложится спать, в последний раз крепко сжимая руку Тарна.  — Я тоже тебя люблю, — тихо произносит Тарн, когда наконец-то довольный Тайп покидает этот мир.