Дома ему холодно

Когда к ним подселяют «остальных» Юнги чувствует, как его медленно начинают накрывать сомнения. Намджун говорит: «Это еще не точно, хен» Но Чонгук занимает верхнюю полку его кровати, боясь даже взгляд неправильный поднять выше, чем положено. Судя по всему, съезжать даже не собирается. «Хосок будет читать реп вместе с нами» — радуется Намджун. Но в зале по двенадцать часов Юнги видит запыхавшегося Чимина, отрабатывающего новую хореографию и сваливающегося с ног, стоит лишь голове коснуться старого матраса. «Возможно, у нас будет подходящий концепт» — Намджун вновь пытается. Но Джин смотрит на него глазами, подведенными углем, и морщится, занимая место на полу рядом с открытым окном. Намджун приходит снова сказать что-то, но Юнги его останавливает. Он уже все знает и понимает все тоже. Заказывает две порции соджу на поминки их светлого прошлого, а вместе с ним и будущего, хочет уткнуться и расплакаться в плечо нынешнего монстра, но, конечно же, не делает этого — слишком по-гейски. Плюет себе под ноги и гуляет всю ночь, не желая никого больше видеть. Желательно, никогда. Друзья у Юнги спрашивают, интересуются «как чувствует себя наш любимый хен», но Мин лишь машет рукой, мол нечего тут рассказывать. А потом жалуется на странного Чимина, что как девочка с утра тонны кремов и макияжа наносит да на диетах ради красивой талии сидит. Упоминает мелкого Чонгука, который слово сказать боится, и вообще весь из себя такой паинька-зайка, а ноты так красиво тянет, что аж через уши блевать хочется. Не забывает про большого Сокджина — мамочку, ведь как самый старший следит за ними словно кухарка и пальцы свои кривые на коленях слишком изящно складывает. Правда, отмечает Юнги, Хосок — классный парень, нормальный самый. После Намджуна, конечно. Сережки не носит — считает не по-мужски это. Реп старается читать, ноты высокие, как некоторые, ага, не тянет, в меру все делает. За гигиеной следит — чистюля, но не слишком. И вообще весь из себя такой тонсен идеальный, что грех про него не упомянуть. Друзья смеются, говорят, что деньги не стоят того и вообще не продавайся, Юнги-я, возвращайся к нам, как нормальный пацан будешь. «И все будет круто, » — говорят. Юнги важно кивает, соглашается, понимает все. Допивает последнюю рюмку соджу и возвращается. Разве что не к друзьям, а в общежитие. Денег на транспорт по-прежнему не хватает. Жизнь у Юнги крутится, вертится, и он успевает лишь головой по сторонам мотать и кивать, когда потребуют. Рот закрывать, а открывать по ночам, разговаривая с Намджуном, жалуясь в текстах новых и никогда не вышедших песен, в своих мыслях, которые только в пределах его черепушки храниться должны. И Ким слушает его всегда, соглашается, ведь и сам такой: неудавшийся революционер, что мир хотел перевернуть, да сам под него и прогнулся. У Намджуна такая же дырень в груди и рана, казалось бы, не залечиваемая — того гляди навечно останется. Он прикрывает глаза, облокачиваясь насколько возможно о кровать, на которой один из их «семьи» спит, размышляет о жизни и как-то так незаметно, непривычно даже, улыбается. И как-то незаметно у Намджуна случается Сокджин. Тот, у которого и мамочка и готовка, и слежка и, как оказалось, в нос дать вполне может. Злиться он умеет. Петь, возможно, пока что нет, но это временная мера. Зато злость у него лучше всех вместе взятых получается. А еще поддержка. И забота. И вообще Намджун не хотел быть лидером и тому подобное, но этот новый «хен» улыбается ласково, убрать комнату помогает, в студии записывает вместе с ним что-то, за младшенькими присматривает и даже, о боже, как-то стонет для новой песни. После правда смущается безумно, но по лицу видно — довольный, а все потому, что пригодился, полезным стал. И Намджун, честно, души в нем теперь не чает. Не то, чтобы Юнги чувствовал себя брошенным, но он, возможно совсем капельку, тоже хотел бы. Чтобы с ним кто-нибудь случился. Юнги бросает вопросительный взгляд на Хосока, но тот лишь виновато мотает головой, глазами стреляет в младших и на все того же Сокджина. Говорит мол, прости хен, но работы с этими ребятами море по самое горло и горы до небес, не, совсем никак не получится. Ну, а что остается, Юнги вздыхает тяжело, устало немного, кивает понимающе «Да-да, Хосок-и, хорошо, я понимаю все», а потом снова уходит на всю ночь _подышать свежим воздухом_ и желает не возвращаться. И снова никогда. Под конец третьего месяца к ним присоединяется Тэхен. Ну как присоединяется, скорее «происходит» — любит повторять про себя Юнги, — одним словом, случается прямо в хореографическом зале. Просто однажды пришел туда Джин, а малой уже стоял там со своей улыбкой и дурацкими неуместными танцами вокруг костра, если точнее хена. Он тогда лишь сморщился и как-то поведал Мину про то, что тот довольно странный и сам себе на уме, а вообще какой-то подозрительный. «Сторонись его» — посоветовал тогда Сокджин. «Все ради группы» — попробовал напомнить тогда Намджун. И Юнги решил к одному прислушаться, а Наму с его проповедями лишь пожелал удачи в будущей карьере. Он группу эту не хотел и с самого начала бы избавился от нее, но ведь принципы, черт их дери, желания и эти ваши все «вставай, если упал и терпи, если не нравится». Он обиду на друга проглатывает и только под нос бурчит тихое: «предатель». И ту уж непонятно к кому больше обращается: к Намджуну или к себе. Юнги в музыку и в андеграунд любимый все еще пытается, но не выходит как-то. Его не пускают, говорят, что совсем кукухой поехал, зачем такие слова жестокие пишешь. А Мин плюется только да закрывается в себе — нахер ему сдались ваши сраные пони, единороги и бабочки. Подросткам помогать они хотят, очень смешно, себе бы помочь сначала. Он мечты свои с треском и по полной. У него трагедия всей жизни. «Мы хорошие, хен» — Тэхен говорит. «Мы делаем все правильно» — Тэхен говорит и смеется. А у Юнги солнце на коже отражается. Ему хочется мелкого в кучу и никуда не отпускать, даже если тот врет нагло и обманывает. «Совсем как Намджун» — думается Юнги, а после раздумывается, потому что нет — это вообще разные вещи. Тэхен искренен до всех и для всех. Ему показываться нельзя пока что, а потому он из тени сначала для лидера любимого, для самого старшего хена, что заботится о них, для «Хоби-хена», который вдруг надеждой им стал, для ласкового и милого Чимин-и, такая булочка грех за щечки не потрогать, а потом и для маленького Гуки, что за этим всем мечту всей жизни видит и выкладывается по полной, даже если хенов своих побаивается пока что. И для Юнги. Для Юнги, который устал от всего этого дерьма, который просто хотел делать классную музыку, менять мир и не прогибаться под систему, а по итогу лишь работает на камеру и против своих же принципов идет. Тэхен и для него тоже. Улыбается, ходит как за хвостиком, несмотря на холод, и повторять не устает «Мы делаем все правильно, хен. Мы всего достигнем.» На Тэхена злиться не получается от слова совсем, и Юнги ему почему-то верит. Обнимает однажды, когда никто совсем не видит и хочет сказать: «Спасибо, что случился со мной», но понимает, что не сейчас. Может быть позже, через несколько лет, когда они пробьются через барьеры и будут спокойны, Юнги обязательно ему письмо напишет, поблагодарит, скажет какой замечательный и «я тебя люблю» — мелким почерком через всю страницу. Но это все потом, не сейчас. А пока он заканчивает съемки и возвращается в общежитие, где они все вместе на полу спят — потому что так легче все переносить — вместе. «Друзья» смотрят презрительно, хмурятся и говорят, что он продался и вся эта косметика да участники смазливые — удел слабых и фальшивых. Юнги усмехается, кивает «понимающе» и говорит: — Мне похуй. У него Тэхен-а рядышком с кроватью сидит, смотрит добрыми глазами и улыбается теплее всех на свете. У него Намджун — лучший друг, ждет, когда хен придет, чтобы записать новое и послать весь мир в задницу. У него Хосок-и взбалмошный, наверняка рядом с мелкими сидит, уверенный и строгий, когда дело касается танцев, но отдается всегда всем сердцем. У него Джин — самый старший — хен, что не мамочка ни черта, а поддержка и опора для каждого из них. Он что угодно из-под земли достанет ради своих тонсенов. У него Чимин-и теплым комочком под боком и готов своими объятиями любого больного излечить, надеется, что завтрашний день будет лучше. У него Чонгук-и мальчишка совсем еще юный, но полный желаний, амбиций и силы, которой двигает их всех вперед. У Юнги дома целая семья и целая куча желаний и целей на ближайшую жизнь, что обязательно сбудутся по одному его велению. Его вчера уже давно оказалось за спиной, а будущее стоит прямо перед ним и смотрит настоящим. «Мы все сможем» — снова говорит Тэхен. И Юнги ничуть не сомневается.