Больно ли мне было умирать?
Больно. Отвратительно больно. Все смешивается в какой-то безумный калейдоскоп ощущений и мыслей, где главная в этом вихре боль, что окутывает меня липкими черными лианами, впиваясь в мое тело своими шипами. Я просыпаюсь в разных мирах, в разных телах; единственное что было неизменно — боль. Я не могу справиться со всеми ощущениями, миры сменяются мирами: где-то я задерживаюсь на несколько минут, чувствуя приближение смерти, где-то я остаюсь на года, искренне веря в то, что я в своем мире, и все наконец прекратилось. Однако несмотря на все мои надежды, меня все равно настигает боль и отвратительная тошнота. Я не помню кто я. Я не помню какого пола. Я не помню свой изначальный мир. Мне нужна лишь зацепка — что-то, что вытащит меня из этого безумного водоворота тошноты и боли. Миры уже меняются настолько быстро, что сливаются. Где-то внутри, я знаю, что мое тело ещё живо, что мне нужно вернуться. Однако я настолько погружаюсь в эту боль, что понимаю — мой разум не справляется, разрушается. Я отчаянно желаю жить. Я желаю очнуться, чтобы не попадать в этот вихрь боли и тошноты.«Жить»
В тело входит нож, я выгибаюсь плача от несправедливости…«Жить»
По щекам текут слезы от того, насколько мне холодно. Белый снег окрашен в алый цвет…«Жить»
Разрывающая боль между ног, от чего я ору, срывая голос и хрипя от всепоглощающей боли…«Жить»
Кожа слезает отвратительными кусками, и я тихо вою, остатками уничтоженного сознания пытаясь осознать вопрос, заданный холодным требовательным тоном…«Жить»
Крылья ломаются, их выворачивает наизнанку, от чего я верещу во весь голос, но как всегда не слышу голоса. Маленькое птичье тельце летит неопрятной кучей вниз…«Жить»
Меня хватают за волосы, что отдается вспышкой боли и я хриплю что-то, шевеля разбитыми губами. Голова дёргается от пощёчины и звук удара как-то слишком громко отдается в голове…«Жить»
Визг вырывается из моего рта, сменяясь хриплым сипением. Горло раздирает, как и мое сознание. По кусочкам, на лоскутки.«Жить!!!»
Мое желание все такое же яркое, но такое тихое, придавленные плитой боли, к которой невозможно привыкнуть. Только не к ней, не к холоду и не к тошноте. Это невозможно. Мне так больно. Я хочу свернуться в комок и тихо плакать. Не хочу. Не хочу. Не хочу! Жаль, что мои молитвы не услышаны. Это все продолжается. Очередной мир, очередная жизнь, очередная смерть — боль, холод, тошнота. «Спасите» Я протягиваю руки к огню в тщетной попытке согреться, но не могу дотянуться. Я больше не могу. Я не хочу помнить, чувствовать, быть… «Пожалуйста, помогите» Почему я молю о помощи? Почему протягиваю руку вперед, видя отвращение и страх? Сладковатый запах разложения окутывает меня полностью, вызывая рвоту. Струпья снова обнажают мои раны и гной и я плачу, сжавшись в клубок. «Мне так больно» Я не понимаю за что? Почему? Что я делаю не так? Я чувствую глухие удары и меня окутывает запах тухлятины. Они смеются надо мной, показывают пальцем. Я закрываю глаза и открываю их уже в другом месте. Я протягиваю руку вперед и касаюсь деревянной поверхности. Снова боль, эта проклятая тошнота и холод. Я царапаю дерево обломками ногтей, раздирая их в кровь и вою от отчаяния. «Умоляю… Я хочу жить. Я хочу ж и т ь!» Мой крик отчаян. Настолько, что это мои последние слова, больше нет смысла бороться. Остаётся лишь забыться окончательно, стирая свою суть. «Милый» Я неверяще замираю, прислушиваясь. «Пора проснуться, мой дорогой» Я тянусь к ласковому голосу, чувствуя, как он унимает мою боль. «Просыпайся, милый. Мы уже заждались» Я тянусь навстречу этому голосу, зная, что вот оно — мое место. Мой мир. Мое тело. Мне так хорошо, и я наконец чувствую, как моя тошнота отступает, не смея осквернить истерзанную подлеченную душу. «Братик, мама с папой ждут тебя. Просыпайся уже» Этот голос отличается. Мне хочется плакать. Неужели…я нашел свое место? Неужели я теперь кому-то нужен, кому-то дорог? Неужели я смогу согреться? Я делаю последний рывок, рвя сковывающие меня путы боли. Вздох получается рваным, с остаточным болезненным ощущением. Я боюсь. Откровенно боюсь открыть глаза. Возможно это иллюзия? Если это так — больше у меня нет сил. Мне так плохо. — Рас? — осторожный голос и я таки открываю глаза. — Братик! Я дергаюсь, ожидая боли, однако эти объятия такие нежные. Мне неудобно, что на меня так наваливаются, но я чувствую тепло в груди. Как давно я его не ощущаю? — Бра-а-атик! — я чувствую как ткань, что на мне, намокает. В лицо лезут темные волосы, такие мягкие на вид, но заставляющие чихнуть. — Сиэль, дай брату прийти в себя, — мягкий, но в тоже время строгий голос, что позвал меня. Так может только…мама. Меня отпускают и я всматриваюсь детское лицо. Такое…красивое, с яркими синими-синими глазами. — Как ты себя чувствуешь, милый, — я перевожу взгляд на человека…маму. В ее глазах столько беспокойства и нежности, что я не выдерживаю — по щекам текут слезы, чувствую, как дрожит нижняя губа. — Мама, — я шепчу это тихо, неверяще, боясь, что она уйдет, откажется от меня. — Расиэль, — я совершенно обескуражен, потому что она плачет. Касается моей щеки дрожащей ладонью и шепчет-шепчет, — милый, ты жив. Как же я рада. Мамочка скучала, милый. Не пугай больше так нас. Мы переживали. О боже, мы так переживали, Расиэль. Пожалуйста, мой дорогой, не поступай так больше. Прошу. Умоляю… — она вытирает слезы рукавом своего платья, целует мои щеки, снова что-то шепчет, а я замираю, не в силах пошевелиться, чувствуя нежный аромат ее духов. Все так непривычно-привычно. В голове мелькают какие-то смутные воспоминания, однако я не до конца верю им, всё ещё страшась иллюзий. — Все в порядке, мама, — я касаюсь её щеки своими маленькими ладошками и тихо улыбаюсь, — не стоит плакать, мама. Я перевожу взгляд на ребенка, что стоит рядом. Мы — близнецы. Я чувствую это. Чувствую нашу связь. Он не сдерживается, действует порывисто, как и подобает ребенку. — Бра-а-атик Ра-а-ас, — он ревёт с чувством, тянясь ко мне, — Я и-испуга-а-лся. Прости-и-и. Это из-за меня-я, — Сиэль устраивается у меня в ногах, обнимая их и плача. Было ощущение, что я попал в плакательный филиал, потому что глаза снова заслезились и я зашмыгал носом. Такими нас и нашел глава семейства. Пожалуй я был ему благодарен, рыдать надо мной отец не собирался. Память восстанавливалась медленно, тяжело, словно бы была повреждённой. И пожалуй, могу сказать, я и сам был поврежден и искалечен, потому как понимал — я мыслю как-то не так, неправильно. В комнате с прибытием отца, запахло мужским одеколоном, но что удивляло, он гармонично смешивался со шлейфом маминых духов, не напрягая нюх резкими рецептами. — Я вижу Сиэль наконец пришел в себя, — он улыбался краешком губ, но я все равно вижу его облегчение. Честно говоря, я не могу оторвать своего взгляда от своей семьи, потому что она идеальна. Идеальна настолько, что я в восхищении задерживаю дыхание.Мы — семья Фантомхайв.
Отец не долго стоит у порога, вскоре присоединяется к нам. Это такое восхитительное чувство, что я забываю все страхи, отдаваясь ярким эмоциям. «Я — жив» «Я — жив» «Жив!» Мне хочется поделиться счастьем со всем миром, поэтому я чуть подтягиваюсь, приняв положение полусидя, а потом улыбаюсь ярко-ярко. — Я люблю вас! — Я тоже люблю братика! И маму, и папу! — кричит Сиэль, блестя яркими глазами. — Мы вас тоже любим, — отец обнимает маму, а я, приглядываясь, вижу серебристую прядь у ее виска. Мама быстро прячет ее, замятив мой взгляд, улыбается мне, смотря чуть покрасневшими глазами, а потом выдыхает: «Сильно» «Вероятно я никогда не смогу понять ее эмоций» — мелькает к меня в голове, но вскоре я лишь отдаюсь этому теплу, что даёт мне моя дорогая семья. Доктор приходит ко мне позже, когда первый страх потери проходит, осматривает меня, слушает мое дыхание и лишь качает головой. Результаты неутешительные. Я не слышу как он разговаривает с отцом, лишь слышу всхлип матери и чувствую вину. Мое тело слабо. Я понимаю это, содрогаясь в кашле. Он навязчивый, раздражающий, он зовёт свою напарницу-тошноту, но я лишь сжимаю губы в тонкую линию, сдерживаясь. «Ни за что не проиграю болезни! Вылечусь, чтобы порадовать матушку» — решаю я и покорно принимаю невкусные лекарства. Мое решение твердое, как и моя воля к жизни.* * *
Дни сливаются, но несмотря на это, я очень рад, что жив. Пока я лишь видел бесконечные лекарства, надоевшую постель и лучик надежды в виде брата. Лежать мне предстояло ещё долго, восстанавливая здоровье что я так неаккуратно подорвал, в тихую с братом пробравшись на кухню и съев много мороженного, приготовленного к празднику, поэтому от нечего делать, я читал книги. Это было сложно. Мое тело, тело пятилетнего ребенка, хоть и было сковано болезнью, однако все ещё требовало движений и выплеска энергии. Мой старшей же брат, более активный, более здоровый — жил обычной жизнью графского наследника. Изредка, когда никто не видел, я не выдерживал — открывал окно и вдыхал чистый воздух, с завистью глядя на семейные игры без меня. Я и правда завидовал ему, вынужденный лежать в кровати, пить невкусные лекарства. День за днём, лёжа в своей комнате, я как никак мечтал о том, что я когда-нибудь смогу ступить в сад особняка, чтобы пробежаться наперегонки с Сиэлем. Чтобы отец подхватил меня на руки, и мы смеясь, вместе бежали по саду. Меня любили. Хоть я и сильно болел, семья про меня не забывала, я часто играл с отцом в шахматы, а с матерью мы изучали этикет. Несмотря на загруженность, брат не оставлял попыток заботиться обо мне. Перед сном он перебирался ко мне на кровать, и лёжа голова к голове, я слушал его рассказы. Мне было интересно все, потому что я чувствовал себя запертым, забытым, и немного, совсем чуть-чуть покинутым. Брат рассказывал о своей невесте Лиззи, о новых знакомствах, о новых знаниях. Пожалуй я был по-настоящему им восхищён. Мы были абсолютно похожи внешне, но такими разными внутри. Он — активный, разговорчивый, харизматичный и главное — здоровый. Воплощение лидерства, он был истинным наследником семьи Фантомхайв. Я же был его бледной копией. Тихий, трусливый, жутко робкий и больной. Неудивительно, что немногие знали, что у Фантомхайв два сына, а не один. Я боялся людей. Пожалуй я мог доверять лишь маме, папе, старшему брату и дедушке Танака. Даже с тетей Анджи мне было сложно найти язык, она тяготела к Сиэлю, потому как он был полной копией отца внутренне, ему оставалось лишь повзрослеть и набрать величия. Я не сомневался, что брат вырастет великолепным графом. Обо мне же знало мало людей. Отец с матерью слишком боялись, что кто-то может воспользоваться моим ослабленным состоянием, поэтому на людях всегда был Сиэль. Чуть выздоровев, я смог гулять по поместью, заново знакомясь с ним. Одному было страшно, но меня поддерживал брат и дедушка. Мне даже позволялось посидеть с отцом в кабинете, за счёт того, что я был более спокойным и тихим, чем старший брат. Удивительно, но у нас на самом деле было одно имя на двоих — Сиэль. Родители решили так назвать своего сына и какого же было удивление, когда нас было двое. До тех пор, пока не начала прогрессировать болезнь, нас не могли различить. Лишь потом, когда выяснилось, что слабое материнское здоровье передалось мне, было решено дать мне имя Расиэль, чтобы хоть как-то различать. Хотя отец все же всегда называл меня так же как и брата. У нас было одно имя на двоих, словно мы были двумя половинками целого. Дни шли неспешно, и потихоньку, я смог наконец принять, что моя жизнь реальна. Каждый мой день был наполнен теплотой и любовью. Хоть все и были заняты делами, я ощущал их незримую поддержку, искренне полюбя свою семью и свой дом. Я действительно был счастлив.* * *
— Ай! Про́клятый пёс! — я покачиваюсь вместе со стулом, но с трудом удерживаюсь, неприязненно посмотрев на Себастьяна. Он явно меня недолюбливает, потому что вечно толкает меня своей мордой в спину. По сравнению с ним я кажусь совсем маленьким, что меня уж совсем не устраивает. — Чего тебе? Откровенно говоря, наша «нелюбовь» была взаимной, потому что моя уязвленная гордость не могла принять поражение от какого-то пса. Но стоило признать, что и Король может погибнуть от пешки, а потому насчёт пса я не обольщался. И не доверял ему. Вот не зря он пытается подстроить мою смерть, явно не зря. Я вечно повторяю матушке с отцом, что за псом надо смотреть внимательно, а они лишь смеются, говорят, что Себастьян нашел себе подопечного. Полный абсурд. — Гав! — он снова подтолкивает меня, отчего я чуть не падаю. — Не мешай! — я смог наконец-то добраться до окна, и забравшись на несчастный стул, я с завистью гляжу на сад. Лиззи радостно смеётся сидя прямо с моей мамой, когда как Сиэль пребывает на руках отца. От брата, я слышал, что Элизабет гений в фехтовании, от чего ему даже завидно. Когда он такое сказал, мы минут пять смеялись вместе, переплетая пальцы рук. Так удобнее, так спокойнее. — Молодой господин, вам не стоит так долго сидеть у открытого окна, простудитесь, — мягко журит меня дедушка, качая головой. Он прекрасно понимает мои чувства, и всегда меня поддерживает. Я очень люблю его за это. — Дедушка, ты не постучался! — дуюсь я и все-таки слезаю со стула. — Прошу меня простить, молодой господин, однако сегодня прохладно, вам действительно не стоит так долго сидеть у окна. — Гав! — лает Сабастьян, и я вздрагиваю, что не укрывается от дворецкого. — Вам надо привести себя в порядок, молодой господин, скоро обед. Я киваю, видя как Себастьян крутится вокруг дедушки Танака, напрашиваясь на ласку. Презрительно фыркаю и отварачиваюсь — наглый пёс. Однако Сиэлю он безумно нравится, поэтому я его и терплю. Пока служанки меня переодевали, в комнату вбежал брат, сразу принявшись играть с Псом, я даже почувствовал укол ревности, однако все же был рад Сиэлю. — Пока будет обед, можно со скуки умереть, пошли прогуляемся, — он ярко улыбается, на что я лишь киваю, смущённо пряча глаза. И почему он возится со мной? — Кстати, это тебе, мой милый брат. Я чувствую, что на голове что-то лежит, так что касаюсь кончиками пальцев подарка. Венок. Он так сладко пахнет, что кружится голова. — С-спасибо, — я теряюсь, а потом счастливо смеюсь. За столько лет я не могу привыкнуть, что меня так любят. Я уже почти и не помню, как больно в той пустоте. Остаточные ощущения есть, но они не такие уж и яркие — все благодаря маме, папе, брату и дедушке. Все благодаря им. — Пошли скорее, — Сиэль хватает меня за руку, что-то рассказывая. Это так приятно, что хочется плакать от счастья. — Я слышал, что к отцу приедут гости, его друзья — доверительно шепчет брат и я заинтересовано смотрю на него. Слушая его рассказы, я действительно считал, что новые люди — очень интересно. Однако папины друзья немного пугающи. — Наверное это хорошо, — я неуверен, но теплая ладошка старшего брата придает уверенности. — Кстати, надеюсь ты сыграешь со мной в шахматы, честно говоря, только ты и отец способны нормально играть, — Сиэль кривится и я чуть улыбаюсь. — А господин Дитрих? — я хихикаю, вспоминая друга отца, который несмотря на то, что вечно кричит на него, всегда приезжает, как только отец его просит. — Дитрих отвратительно играет в шахматы, — фыркает отец и мы взвизгивает от его неожиданного появления. — Кто бы говорил, — ворчливый голос сразу отвлекает меня от отца. — Фантомхайв! Мы втроем поднимаем руку, на что Дитрих презрительно фыркает. Однако это не обидно и даже смешно. — Я о тебе, старик. Отец обиженно дует губы, говоря, что Дитрих никогда не называет его по имени. Это настолько привычно, что уютно. Дитрих частый гость в нашем особняке. Его вполне можно считать за члена семьи, он хоть груб и ворчлив, но все равно очень добрый. При первой встрече, я очень смущался, однако Дитрих заставил задуматься о моем будущем. Брат станет графом, а я остаюсь неудел. Даже тетушка Фрэнсис это заметила. Я бы хотел иметь фабрику игрушек. Потому что много игрушек — это поистине здорово и красиво. Несмотря на то, что я частенько сижу в комнате, это не мешает мне создать с помощью игрушек мой собственный мир. Я пока не говорил о своей мечте брату, но я уверен, ему понравится. — Так зачем звал меня? — немец весьма недоволен, отчего мы с братом хмыкаем. — Поговорим в более подходящей абстановке, — мягко улыбается отец. Честно говоря, я не хочу идти с ними. Их разговоры смутно понятны, но немного неприятны, не знаю откуда эти ощущения, однако я провожаю убежавшего за отцом Сиэля взглядом, а потом иду в совершенно противоположную сторону. Может мне удастся получить от кухарки что-то вкусное? Однако вместо сладкого, я сталкиваюсь с другим гостем. Он странный, с длинными серебристыми волосами, в черной мешковатой одежде. — П-простите, — мне правда неловко, поэтому я склоняю голову. — Ну и ну, это же Фантомхайв. Пожалуй мы встречаемся уже второй раз, — этот гость немного пугающий, но вроде бы не опасный. В первый раз я столкнулся с ним при не слишком приятных обстоятельствах, я все ещё понимаю, что я не стану графом, но от этого не так обидно, как тогда. Тем более тетушка Фрэнсис начала немного хвалить меня на фехтовании. — Ты без брата, один из Фантомхайв? Неужели храбрости набрался? — гость говорит немного непонятно, но это не слишком мне мешает. Однако я все же немного краснею. Мне немного стыдно за свою робость, поэтому вскинувшись, я смотрю прямо в лицо этого мужчины. Интересно, а какого цвета у него глаза? И как он вообще через волосы видит? Мама вечно повторяет, что челку надо подрезать, а иначе глаза будут в разные стороны смотреть, бррр… — Я же не беспомощный! — я машинально дую губы, понимая как это по-детски, но не прекращаю. Отец всегда говорил, что внешностью ребенка можно пользоваться. — Неужели? — он хохочет. Странно как-то, не по человечески, хоть и тихо. От этого человека вообще веет холодом. Знакомо так, из-за чего я ежусь. — Вы ведь умирали? — вопрос слетает с губ непроизвольно, из-за чего я вздрагиваю, — Простите! — Ха-а-а? — он наклоняется ко мне, отчего я чувствую себя ещё меньше, потому что его лицо такое большое. От него приятно пахнет, нежный запах. Словно бы…персики в йогурте? Сложно подобрать ассоциации, однако этот запах такой нежный, свежий. Но в тоже время веет холодом. Странный мужчина. — О чем ты, Фантомхайв? — он склоняет голову набок и я вижу что у него шрам на переносице, однако его сложно разглядеть, волосы густые, блестящие. — Умирать больно, а ещё вечно тошнит и холодно, — краснея бурчу я, — от вас чувствуются тот холод. Мне вас жаль. Я кладу ладошку мужчине на голову и глажу его, как делает это мама. Мне безумно страшно так поступать, но мне действительно жаль этого красивого и пугающего мужчину. Волосы у него гладкие, белоснежно-серебристые и чуть прохладные. Это приятно, кого-то гладить. Однако я быстро прихожу в себя и испуганно отпрыгиваю от ошарашенного гостя. Я не знаю, что на меня нашло. Поэтому мне стыдно, я скомкано извиняюсь и спешу на кухню, чувствуя, как горят уши и щеки. Так смущающе. Устремившись вперёд, я совершенно не обращаю внимания на дорогу, от чего снова с кем-то сталкиваюсь. — Юный господин, вы куда-то спешите? — Танака меня немного успокаивает, хоть мои уши ещё горят, но мне легче. — Брат! Не уходи без меня далеко! — Сиэль, вышедший из-за поворота выглядит немного запыхавшийся, от чего я хихикаю. — Дедушка, хочу сладкого, — мы смотрим на дворецкого умоляющим взглядом, зная, что он не сможет противостоять нашему обаянию. И действительно, он вздыхает и качает головой. Я чувствую, как брат переплетает наши пальцы и то фантомное ощущение холода отпускает меня, уступив место теплу. Мы переглядываемся с Сиэлем и хихикаем. Пусть я не граф. Пусть. Но это же не мешает мне считаться Фантомхайв. Я из семьи Фантомхайв, и я безумно люблю свою семью. Спасибо Боженьке, что помог мне выжить и познать эту любовь!