я был на краю

олежек понимает, что что-то пошло конкретно по пизде, не тогда, когда в ванной начинает дрочить под тёплым душем, а когда в череде порнухи из воспоминаний проскакивает рома. блять, рома? олегу все же не показалось. рома сидит на задней парте и ни с кем из класса не общается. рома и на уроках почти всегда молчит — даже когда его спрашивают. рома не учится, но берет поведением. он не послушный, ему просто похуй. а ещё он, кажется, нравится олегу. олег потом всю неделю ищет общения, но все не выходит. то ли рома так старательно избегает любого чужого общества, то ли олег недостаточно сильно старается, но, в общем, запиздеться получается только в раздевалке. рома смеётся над какой-то олеговой шуткой вместе со всеми, курит в открытое окно, сидя на подоконнике полуголый, а олег внимательно, выпав из разговора, изучает худое белое тело с выпирающими рёбрами и тонкими загорелыми руками, контрастирующими с бледным животом. рома машет сигаретой, бросает её в окно и спрыгивает с подоконника, когда, кажется, в коридоре слышатся шаги, а потом олега неожиданно толкают. — ты че залип, олежа? — рома улыбается, наверное, впервые на памяти олега, а олег отшатывается и машет головой. — отъебись. на физре они оба освобождены. рома — хронически, олег — по болезни. рома на олега не смотрит, уткнувшись в доску планшета с древним программным обеспечением, а олег смотрит на рому. — ты гей? — рома поднимает голову неожиданно, олег даже не сразу понимает. — чего? — он хмурится, будто сердится, а сам думает: палюсь. — понял. рома снова зажигает экран планшета и чуть отодвигается, подгибая под себя ногу. он-то совершенно точно гей. в кабинете рома снова садится на самую дальнюю парту, выкладывает из рюкзака только газировку, тетрадь и ручку. все болтают, кто-то борется, девчонки смеются, а олег видит только его. но... ему же нравились девочки, он не может быть этим самым. только вот воспоминания о душе не пускают. рома первый шаг делает сам. решает, что савченко — ебанный сильный и смелый савченко — заебал со своей нерешительностью, потому на следующий день в коридоре тянет его за руку подальше из компании. — меня раздражают все они, — между делом замечает он, не объясняя, кто именно они, а олег покорно идёт за ромой. ладошка в чужой мокрая, надо взять удобнее, пальцы вложить в ладонь, красиво, как в фильмах, но рома уже отпускает. они в туалете, а рома садится на подоконник, ставит ноги на батарею и закуривает. худой, ноги-спички в узких чёрных джинсах, руки в полосатой толстовке, а чёлка заколота розовой заколкой. сестры?.. или его? — ты долго ломаться будешь? — рома выдыхает дым, прислоняясь спиной к заклееному непрозрачной плёнкой стеклу, и обнимает себя одной рукой, второй затягиваясь. сигареты вишнёвые, крепкие. приторные свиду и тяжёлые на деле. как рома. — чего? — олег тупит и сглатывает, смотрит на рому и в то же время избегает взгляда: изучает острые скулы, тонкие пальцы, худые щиколотки. — того, — рома хмурится и потирает ногу, чувствуя взгляд. — садись, — он чуть отодвигается, освобождая олегу нагретое место, и ждет, когда парень сядет. тот соображает долго, но все же залезает. рома кладёт черную голову на чужое плечо и вздыхает, затягиваясь. олег молчит. они начинают общаться. олег не знает, что у ромы внутри, но точно знает, что внутри у него самого: с каждым днем все больше тепла, с каждым случаем все больше уверенности в чужих чувствах. знает наверняка, что ему кажется, и на деле в него нельзя влюбиться так, как влюбляется он, но все же мысли не отгоняет: приятно думать, что что-то есть. а рома все меньше времени уделяет планшету. теперь они сидят вместе, на роминой последней парте, и вместе ни с кем не общаются. рома втягивает олега в мир своей музыки, на уроках лежит головой на чужом плече и порой — совсем иногда — берет под партой за руку. олег заметил: он обычно так делает на каких-то трудных контрольных, когда олега кидает только в отчаяние при виде заданий. самому роме ничего решать не надо — потому и без паники. олег привыкает, как домашний пес. к мятному запаху шампуня, к тяжести макушки на плече, к худым пальцам, часто быстро печатающим что-то в интернете, к которым может быть можно будет прикоснуться сегодня. привык к неожиданным объятиям на переменах, к теплу, к близости. так, что, наверное, не отвыкнет. он не разрешал себе влюбляться, дожидаться хорошего итога, но все равно что-то пошло не так. совсем поздней осенью, к ноябрю и снегу, рома стал чаще приходить в мокрых кедах и чаще чихать. к ноябрю, к его концу, рома стал чаще держать олега за руку — и уже без повода. дышал в ключицы, учил рисовать, держа олегову руку, смеялся над любыми тупыми шутками. олег в конце концов сдался, в конце концов решил согласиться: влюбиться было можно. все вышло как надо. и, наверное, не прогадал… черт его знает. первого декабря рома опоздал в школу. олег прождал весь первый урок, написывал в личку, и с каждой минутой, все дальше отодвигаясь во времени от последнего онлайна, все тяжелее было ждать. ко второму уроку он был как на иголках, а рома все не заходил в сеть. спит, наверняка спит. классная пришла в школу на четвёртый. пришла расстроенная, молчаливая, тихая, даже не прикрикнула ни разу. удивились все тридцать человек. а она вышла к доске, прямо так, в пальто, как пришла, и сказала: — рома попал под машину. рукой махнули все, но не олег. опять поспешил, опять шёл в наушниках, поскользнулся, не увидел, не услышал. дурак, ромка, еп твою мать, дурак. роман был в сети пятнадцать минут назад. «живой я блять. навестишь?» олег срывается с уроков на перемене, даже не отпрашивается у классной. рома его научил сбегать незамеченным. через пятнадцать минут олег уже в автобусе, а через полчаса пытается пройти фейсконтроль на входе в больницу. «к больному я, роман сащеко, очень срочно» его наконец пропускают, и четыре пролёта лестницы остаются позади за две минуты. олег не спортик, но на эмоциях. какого хуя травмотология на четвёртом, долбоебы? он врывается в палату как ветер, ожидает увидеть рому под капельницам, всего перебинтованного, немощного и во сне, а видит ромку, сидящего в постели в его любимой футболке, уткнулся в планшет. обернулся на стук двери. — блять. рома улыбается. олег чувствует, что если сейчас не сядет, то у него откажет сердце и разорвется голова. кажется, он сейчас заплачет от напряжения. — я тебя ненавижу, ублюдок, блять, — он машет рукой, бросает рюкзак к казенной тумбочке и садится рядом. рома откладывает планшет и сползает вниз по постели, глядя на олега снизу вверх. улыбается. олег успокаивается через несколько минут. рома просит протянуть ему руку, потому что своей загипсованной и обезболенной он не особо может шевелить, впервые переплетает пальцы с олеговыми и смотрит с улыбкой, будто так и надо. олег сдаётся, глубоко вздыхает и придвигается, укладывает голову на чужое плечо. если бы рома мог, гладил бы его по волосам. он объясняет ему все. шёл в школу, даже по переходу, даже со светофором, даже сняв наушник. не заметил, не воспринял всерьез легковушку. или она его. водитель, в общем, просто-напросто не затормозил. врачи говорили, ему повезло, что отделался только парой переломов, люди от такого столкновения в кому впадают. олег улыбается мыслям: хрупкий эмобой, а стойкий. мама приехала тут же, как только его доставили в больницу. наблюдала как гипсуют, как везут в палату, плакала сидела. обещала приехать ещё в обед, если получится уйти с работы, привезти поесть... но я не её хотел видеть. рома замолкает и скашивает взгляд на олега. тот дышит чаще. рома сжимает чужие пальцы в руке и неуверенно начинает: — ты слышал, что перед смертью человек видит всю свою жизнь? олег тут же поднимает голову и смотрит хмуро. — не надо про смерть, — негромко и серьёзно говорит он. — все обошлось. — я не об этом, — тут же вставляет рома и закусывает губу, думая, как сказать. олег смотрит непонимающе. все он понимает, просто не хочет себе признаваться. — я вижу, на меня летит эта шестёрка. я не успел сообразить отойти. я не догадался дернуться, отпрыгнуть, что угодно сделать. я... я подумал: сейчас умру, а... а тебе я так ничего и не сказал. ему заметно с трудом удаётся не уводить взгляда от олеговых глаз, а олег чувствует, как сводит под ребрами. они же обнимаются как друзья, и только. нельзя... нельзя влюбляться в друзей. кому он пиздит, он сам уже. рома сглатывает, откидываясь на подушку, и снова смотрит на олега. просит негромко: — можешь пододвинуться немного? мы с тобой знакомы несколько месяцев, но ты... ты так... блять, — рома улыбается, усмехается и закрывает глаза здоровой рукой. приподнимается в постели, снова садясь, и утыкается лбом в чужой, глядя теперь уже без вариантов в глаза. — я никогда не целовался. и я не хочу облажаться. олег в ответ молчит, чувствуя, как мокнут ладошки. он ведь, по большому счету, сам тоже не особо в жизни сосался. в щёчку не считается. — мы можем не целоваться пока, — явно шутит он, смеясь. — но это будет неправильно, — рома отвечает серьёзно. — ведь... ты мне, а я тебе... ну... ты понял. олег понял. олег застыл с улыбкой и смотрит в зелёные глаза напротив, не в силах отвернуться. он, наверное, был последним дураком, когда сомневался в том, что происходило. — когда я увидел, что на меня едет машина, я подумал только о том, что сейчас меня не станет, а ты так и не узнаешь, что нравишься мне. меня сейчас не станет, и у нас с тобой ничего не получится. я хочу умереть, я режу вены, но я не хочу, чтобы это произошло именно тогда, когда мне стало хоть с кем-то интересно, понимаешь?.. олег понимает. и олег сам становится инициатором своего первого поцелуя.

***

рому через пару дней отправляют на домашнее лечение, и олег ходит к нему каждый день. они вместе делают домашку, рома уже не выпускает олеговой руки из своей, а олег не может прекратить думать о поцелуях с ним. и рома, будто читая мысли, после каждого сделанного предмета отталкивает книги и тянет к себе парня. мы достаточно поебали мозги, теперь пора лизаться. проходит первое полугодие, и олег чувствует себя одним из самых счастливых людей. рома больше не говорит о смерти, на руках его не заметно свежих порезов, а бледное тело теперь можно трогать руками. он засыпает с ним в обнимку под вечер, когда темнеет, а в объятиях оказывается теплее, чем в холодной квартире. и во сне видит: ванную, тёплую воду и рому. теперь уже рядом, а не в мыслях.