Because I want You

*Donʼt give up on the dream Donʼt give up on the wanting And everything thatʼs true Donʼt give up on the dream Donʼt give up on the wanting Because I want you too Because I want you…

На самом деле во всем виноват дождь. Не долгий рабочий день, не застрявший между этажами лифт, не я, увёдший у тебя очередного парня, а холодный июньский дождь. Если бы он не начался как раз в тот момент, когда тебе надоело ждать автобус под козырьком остановки, мы бы не промокли. Если бы мы не промокли, ты не был бы на меня зол. Если бы ты не был на меня зол, мы бы не поругались. Если бы мы не поругались, мы не были бы собой. — Мы опоздаем на вечеринку к Дереку, — говорю я, хлопая ладонями по карманам штанов в поисках курева. — Это не детский утренник, чтобы приходить туда вовремя, — отвечаешь ты, сворачивая во дворы — так короче. Ты на несколько шагов впереди, так что фигуру из среднего пальца я показываю твоей равнодушной спине. В помятой пачке сиротливо лежит последняя сигарета. Прихватываю губами фильтр и выбрасываю мусор в урну около обшарпанной скамейки. Прикуриваю, закрывшись ладонями от ветра. Поднимаю голову и встречаю твой вопросительно-осуждающий взгляд. — Давно ты начал курить? — Раньше, чем ты думаешь. Я говорю неправду. Это моя первая пачка, купленная после нашей очередной ссоры. Даже затягиваться не всегда получается. Вот сейчас, например. Поперхнувшись горьким дымом, я начинаю кашлять. Останавливаешься, смотришь, как я плетусь вперед, пытаясь глотнуть свежего воздуха. — Жалкое зрелище, — вздыхаешь ты, когда мы оказываемся рядом. Хлопаешь меня по спине, гораздо сильнее, чем требуется, и отнимаешь сигарету. Демонстративно затягиваешься, выпустив мне в лицо идеальные кольца дыма, тушишь окурок носком кеда. Ты просто не мог не воспользоваться случаем, чтобы показать, кто здесь главный… — Нам не по этой дороге, Нэйт, — говорю я, когда городской пейзаж резко сменяется на совершенно незнакомый. — Мне по этой. Не нравится — иди другим путем, — отрезаешь ты, продолжая уверенно шагать вперед. Дождь застает нас врасплох на середине пути. Холодный, несмотря на то, что на дворе давно лето, и омерзительный, как улыбка Эрика Фридмана из соседнего дома. Задумавшись об избалованном соседском сынке, у которого зубы от сладостей начали гнить и покрылись черным налетом, я не замечаю тебя, присевшего на дороге, чтобы завязать шнурок, и налетаю на сгорбившуюся фигуру со всего маху. Оказавшись в луже почти всем телом, ты кроешь меня такими словами, которых я в свои семнадцать лет не слышал еще никогда. Поднявшись с колен, оборачиваешься на меня, чтобы я по достоинству оценил результаты своей рассеянности: по светлым джинсам стремительно расползаются серые пятна грязной воды, та же участь постигает рукава толстовки, еще минуту назад бывшие идеально белыми. — Прости, Нэйт, я тебя не заметил… Честное слово, это была просто случайность! Пропускаешь мимо ушей мои торопливые извинения. — Пойдешь за мной — придушу, — предупреждаешь ты. В голосе звенит нескрываемая злоба, в серых глазах — крупинки ненависти. Пытаться и дальше объяснять тебе, что я не виноват, так же глупо и бесполезно, как ждать, что этот проклятый дождь сейчас начнется где-нибудь в Сахаре. Я решаю не рисковать и возвращаюсь на остановку.

***

— Если к утру это не будет чистым, у тебя станет на одного сына меньше, — говоришь ты маме, бросив в меня мокрым комком своих вещей. — Если я еще раз услышу что-то подобное, ваши летние каникулы станут на месяц короче, — сердито отвечает она, выставив на середину стола тарелку с гренками для супа. — Эри, грязным вещам не место на кухне. Унеси их в корзину. Скрипя зубами, я выхожу из-за стола и иду к чулану, в котором копится стирка. Если бы рядом не было мамы, уставшей от наших постоянных распрей и драк больше, чем мы сами, скорее всего, этот вечер мы встретили бы в ближайшем травмпункте. Оба. Ты не садишься ужинать с нами. Наскоро приняв душ, переодеваешься в сухое и звонишь Джуну, сказать, чтобы заехал за тобой по пути к Дереку, потому что дождь разошелся не на шутку. Заглянув на кухню, ты достаешь из шкафа печенье, направляешься обратно в нашу комнату. Наверное, Джун заедет не скоро, поэтому ты решил пересидеть там. Проходя мимо меня, будто бы нечаянно задеваешь кружку на краю стола, и весь кофе оказывается у меня на штанах. Мне не больно — все равно он давно остыл, — но до чертиков обидно. Ты решаешь подлить масла в огонь. Делаешь виноватое выражение лица и охаешь, прикрыв ладонью рот: — Прости, Эри, я тебя не заметил. Потрепав меня по макушке в качестве извинения, выходишь с кухни. Недолго думая, соскакиваю с места и бегу за тобой. Догоняю на лестничном пролете между первым и вторым этажом, хватаю за плечи, чтобы развернуть к себе и отвесить хорошую пиздюлину, но не учитываю того факта, что мы оба стоим крайне неустойчиво. Вцепившись друг в друга, как уличные коты в драке, мы кубарем катимся вниз. Из родительской спальни доносится ругань — снова мама. Торопливые шаги заставляют нас разбежаться по разным углам, но даже тот факт, что мы уже не деремся, не спасает нас от ее гнева. В этот раз мы, похоже, перегнули палку окончательно, потому что мать рассержена не на шутку. Загнав нас в комнату, она говорит, что мы наказаны — никакой вечеринки. А еще она говорит, что мы не выйдем отсюда, пока не договоримся, что будем жить мирно. Шорох проворачиваемого в замочной скважине ключа подтверждает серьезность ее намерений. И, да, никаких попыток вылезти через окно, или мы проведем остаток лета на ферме у тетушки Бэтти. Мы одновременно вздрагиваем от ужаса и переглядываемся — мама знает, чем напугать. Ссылка к тетушке Бэтти для нас страшнее атомной войны. Выбора нет. Переодену штаны и будем заключать перемирие.

***

Сказать легче, чем сделать. Переодеваясь в домашнюю майку и шорты, я спиной чувствую на себе твой прожигающий взгляд. Оборачиваюсь, чтобы спросить какого хрена уставился, но ты сразу же прячешь глаза за челкой и переключаешь внимание на унылый вид за окном. Я оставляю приготовленную для тебя порцию желчи на потом. В том, что она пригодится, сомневаться не приходится. Спустя час напряженного молчания, мы все еще не можем похвастаться успехами на пути к примирению. Попеременно косимся друг на друга из своих уютных и безопасных углов, и ни один не решается сделать первый шаг. В такие моменты мне меньше всего верится в то, что мы родные братья. Так проходит еще сорок минут, каждую из которых я считаю вместе с большой стрелкой на циферблате настенных часов. Она доползает до отметки «12», маленький маятник отстукивает десять ударов, и в комнате снова воцаряется гробовая тишина. Ты встаешь с насиженного места, видимо, что-то решив для себя, идешь в мою сторону и я уже готов праздновать победу, потому что ты сдался первым, но не тут-то было. Дойдя до кровати, на которой я лежу вот уже полтора часа, сворачиваешь в сторону шкафа. Порывшись на самой верхней полке среди зимних шапок и мешков с варежками, достаешь картонную коробку и выуживаешь из нее старые кеды. Натягиваешь их, не развязывая шнурки, накидываешь на голову глубокий капюшон кофты и направляешься к окну. Решительно забравшись на подоконник, опускаешь вниз щеколду, чтобы открыть створку. Тебе это почти удается, когда я понимаю, что ты собираешься сбежать, и стаскиваю тебя на пол, в момент соскочив с кровати и оказавшись рядом. — Не будь эгоистом, Нэйт! — восклицаю я, хватая тебя за рукав. — Я не хочу торчать тут целый месяц только из-за того, что ты не можешь сделать вид будто мы помирились! — Тебе лучше не злить меня, Эри, — предупреждаешь ты. — Я собираюсь уйти и сделаю это независимо от того, согласен ты или нет. — Да никто не заставляет тебя сидеть дома! Скажи матери, что мы поговорили и уйди через дверь, как нормальный человек. Просто притворись, что у нас все в порядке! — Нет уж, — твои губы кривит злая полуулыбка. — Хватит с меня. Семнадцать лет притворяюсь. Не знаю, чем именно вызвана такая реакция, но твои слова сбивают меня с толку. Настырно держусь за рукав кофты, пытаюсь найти подсказку в печальной глубине льдисто-серого взгляда — такого же холодного, как и мой собственный, но тщетно. — Так я и думал. Как всегда, ничего не понимаешь, — вздыхаешь ты и сбрасываешь мою руку, дернув плечом. — А сам-то ты много понимаешь? — усмехнувшись, спрашиваю я. — Заботишься только о своих интересах, с другими даже не считаешься. А обо мне вообще никогда не думаешь. В следующий момент происходит то, чего я меньше всего мог ожидать — ты хватаешь меня за грудки, встряхнув, как тряпичную куклу, и срываешься на крик: — Да я только о тебе и думаю! Каждый день, каждый гребаный час! «Где Эри?». «С кем Эри?». «Все ли с ним в порядке?». Я с ума схожу, если с тобой что-то не так или тебя нет рядом дольше пяти минут! Но и находиться рядом с тобой постоянно — хуже самой страшной пытки, потому что я еще никогда и никого в своей жизни так не любил и не хотел! На последней фразе ты сбавляешь обороты, видимо, выплеснув необходимую часть накопившегося за день негатива, и отталкиваешь меня от себя. Прячешь ладони в карманах кофты, чтобы не было соблазна снова распустить руки. Мне стоило бы попробовать разрядить обстановку, но я иду на поводу у эмоций и тоже почти кричу: — А сказать ты об этом пробовал?! Конечно же, нет! Как, по-твоему, я должен был догадаться, если ты двадцать четыре часа в сутки провоцируешь меня на ссоры и отпихиваешь от себя всеми возможными способами! Скажи мне, как?! — Никак не должен был, — пожимаешь плечами ты. — На это я и рассчитывал. Взвыв в голос, я хватаюсь руками за голову. — Черт возьми, Нэйт, где во всем этом логика?! — А сам не видишь? — Стал бы я тогда спрашивать?! — Да для тебя я старался, идиот! Боялся представить, что с тобой будет, если признаюсь. Сдерживался, как мог, каждый раз, когда мы оставались наедине, чтобы не наделать глупостей. Заводил себе кого-нибудь доступного и безотказного, пытался отвлечься от мыслей о тебе. И что ты делал? Ты уводил его в первый же день, чтобы тут же бросить! Так что не тебе упрекать меня в эгоизме. Я молчу, потому что правда на твоей стороне, и мне нечего больше предъявить. Зато тебе есть. И раз уж мы пришли к этому разговору, сегодня я услышу все и сразу. — «Двое парней не могут быть вместе!». «Это неправильно!». «Подумай, что скажут люди!», — ты зло бросаешь мне в лицо все то, что я говорил когда-то, уводя очередную твою пассию, якобы во благо доброго имени. На деле причина была в другом. Нет, они вовсе не были мне нужны, но и не страх перед общественным мнением толкал меня на такие поступки… — Как я, влюбленный в собственного брата, мог признаться тебе после таких слов?! Для меня не было и нет ничего страшнее, чем думать, что, узнав правду, ты возненавидишь меня! Выговорившись, ты на какое-то время отворачиваешься к окну. Наблюдаешь за тем, как ветер гнет ветки цветущей яблони, сбивая белые лепестки на грязный асфальт, а потом добавляешь спокойно и как-то обреченно: — Я честно старался, но именно из-за тебя, Эри, у меня ни черта не получилось. Я снова ничего не говорю. У меня попросту нет подходящих слов. Глядя на твою чуть ссутулившуюся фигуру, я надеюсь, что буря утихла, но нет. Фраза: «А сейчас дай мне выйти отсюда, или я не знаю, что с тобой сделаю!» убеждает меня в обратном. Я не успеваю продумать план действий, когда говорю, что никуда не пущу тебя. И, кажется, очень зря… Сердито сверкнув глазами, хватаешь меня за горло, резко развернув, впечатываешь спиной в оконное стекло и заносишь руку для удара. Я даже не пытаюсь увернуться, просто закрываю глаза и жду: секунда, две, три. Давай же, Нэйт… Вместо сжатого кулака ты касаешься меня губами. Горячими, ласковыми, чуть сухими. Шепчешь мне на ухо: — Ну, почему ты такой глупый?.. По телу пробегает легкая дрожь. Мне хочется думать, это из-за того, что я просто замерз у окна. Дело не в твоем голосе, не в мимолетном ощущении твоих губ на моей коже, и уж точно не твоя близость заставляет мое сердце биться через раз. Сильный дождь за окном остервенело стучит по крыше. Мы оба молчим, дышим взволнованно, отводим взгляды друг от друга. Твои пальцы, наконец, разжимаются, соскальзывают с моей шеи. Вниз по груди, останавливаются на полпути и комкают мою майку. Прислонившись лбом к моему виску, закрываешь глаза. — Нэйт, — осторожно зову я. — Стекло холодное. Разжимаешь кулак, выпуская смятую ткань домашней одежки, отходишь на шаг назад, предоставляя мне свободу действий. Мне это кажется неправильным. Ты должен был сделать что-то другое. Обнять, согреть — не знаю, чего я ждал, но точно не бегства, после всего, что ты наговорил мне сейчас. Покусав губы изнутри, делаю шаг тебе навстречу, снимаю капюшон с головы и провожу ладонью по слежавшимся прядкам, придавая им привычный взъерошенный вид. Твой взгляд полон сомнения, но ты все равно обнимаешь меня за талию и привлекаешь к себе. Нерешительно обнимаю в ответ и чувствую, как замирает сердце, когда рушится граница между нами, как самыми близкими врагами, между нами — мужчинами, между братьями. Ты испытующе смотришь мне в глаза, и я не выдерживаю, отворачиваюсь в сторону, приковав все внимание к половицам. Прохладными пальцами берешь меня за подбородок, не грубо, но настойчиво заставляя повернуться к тебе лицом. Улыбнувшись, касаешься губами моей щеки, уголка рта и, наконец, целуешь. Нежно, осторожно. Отстранившись, смотришь на меня, будто хочешь убедиться, что все в порядке. Прижимаюсь к тебе ближе, и мы возобновляем поцелуй. Твой упругий язык касается моего, подразнив, проходится по небу, а затем и по губам. Чуть сжимаешь зубами нижнюю, проделываешь тоже самое с верхней, вновь проникаешь языком в мой рот, откровенно развращая каждым движением. Целуешь уверенно, жадно, нетерпеливо, но мне нравится. Кажется, что воздух в легких сбивается в плотный теплый ком и медленно опускается вниз живота, отчего мне становится страшно. Так страшно, как не было, пожалуй, еще никогда. Я не могу объяснить самому себе, откуда берется этот страх, не могу ничего с ним сделать, равно как и с усиливающимся желанием обнять тебя крепче. Мы похожи на туго натянутые струны, звенящие и вибрирующие от малейшего прикосновения, готовые вот-вот порваться. Мы опасно близко, и от этого мне кажется, что в комнате становится жарко, будто температура воздуха резко поднялась градусов на десять. Ты накрываешь ладонью мою руку, лежащую на твоем бедре, ведешь вверх, останавливаешься на уровне груди, ровно на том месте, где оказывается изогнутая собачка замка на твоей кофте. Взявшись за нее двумя пальцами, тяну вниз, распахиваю мягкие полы. Снимаешь кофту и бросаешь ее на пол, закидываешь мои руки себе на плечи и вовлекаешь в поцелуй. Куда более несдержанный, чем прежние. Короткие, едва ощутимые касания губ чередуются с долгими, головокружительными танцами языков, и мне кажется, что мы сейчас упадем, если не увеличим площадь опоры. А ты, ко всему прочему, еще и прижимаешься ко мне пахом так настойчиво и сильно, что я дурею от того, каким податливым ощущаю себя в этот момент. Словно прочитав эти мысли, размыкаешь кольцо моих рук, кладешь ладони мне на плечи и, несильно надавив, двигаешься вперед. Вынуждаешь меня отступать. Через несколько шагов мне под колени упирается мягкий бок кровати. Присаживаюсь на край и забираюсь на нее с ногами. Стянув кеды и отправив их туда же, где уже лежит кофта, ты садишься рядом. Теплая ладонь ложится мне на шею, ласкает кожу, а затем ты привлекаешь меня к себе. Снова этот доминантный жест, от которого у меня перехватывает дыхание… Пропутешествовав к моему затылку, твоя рука останавливается, сжав в кулаке пригоршни волос, тянет вниз. Я откидываю голову назад, открывая шею обжигающим поцелуям, нашариваю руками край твоей рубашки и впиваюсь в него, словно утопающий в соломинку. Придвигаешься вплотную ко мне, так, что я чувствую стук твоего сердца через одежду, и только сейчас для меня наступает момент осознания. — Что же мы делаем, Нэйт?.. — сокрушаюсь я, тая от движений твоих губ по коже. — То, что хотим. Разве нет? — настойчивые руки скользят по моим плечам, спуская рукава растянутой майки. Губы ласкают податливый рот, и поцелуй на несколько секунд сбивает меня с мысли. — Это неправильно, — настаиваю я торопливым шепотом, в противовес своим словам притягивая тебя ближе. Я не хочу останавливаться, просто ищу себе оправдание, чтобы сказать потом «Я пытался». — Идти на поводу у других — тоже неправильно, — неожиданно серьезно говоришь ты, обняв мое лицо ладонями. — У меня одно желание — быть с тобой. Я имею на это право, кто бы что ни говорил. И я хочу тебя… сейчас. От этих слов у меня на руках появляются толпы мурашек. Стянув с меня майку, укладываешь спиной на постель и опускаешься сверху. Прижавшись ко мне бедрами, подаешься вперед, и я явственно ощущаю, как сильно ты этого хотел. И не ты один, если быть честным. Костяшки пальцев, сжатых в кулак, скользят по моей груди и напряженному животу. Останавливаешь руку на завязках штанов, ловко расправившись с узелком, забираешься под ослабленную резинку. — Нэйт, а давай сначала скажем маме, что мы помирились! — панической скороговоркой выпаливаю я. — Зачем? — спрашиваешь ты, приспуская с меня штаны. Упругий язык скользит по шее, добирается до уха. Губы прихватывают мочку, тянут вниз. — Мы собирались к Дереку и вообще… а-ах, Нэйт, прекрати! — умоляю я, когда твои пальцы, любовно обхватив мой член, делают несколько убийственно-медленных скользящих движений. — Боишься? Твой шепот прохлестывается через меня мелкой дрожью, горячее дыхание пьянит, и я понимаю, что попался, что каждое твое действие заставляет меня тонуть в желании, словно волнами уносит в открытое море — головокружительно, страшно, неумолимо. Что, если мы не остановимся сейчас — а мы не остановимся, я знаю — произойдет самое страшное и самое потрясающее, что могло с нами случиться. «Надо сказать, пока я еще что-то соображаю», — проносится в голове и я снова зову тебя по имени, стараясь отвлечься от того, что вытворяют там внизу твои руки. — Послушай меня, Нэйт, — серьезно прошу я, насколько это вообще возможно в такой ситуации. Ты в момент прекращаешь все ласки и нависаешь надо мной, глядя разочарованно и обеспокоенно одновременно. — Тебе совсем не нравится? Так и знал, что ты воспримешь это не правильно… — Нет, что ты, нравится, — отвечаю я, чувствуя, как щеки заливает румянец. — Я хочу сказать тебе кое-что. Ты заметно напрягаешься, ожидая чего-то исключительно неприятного, а я продолжаю: — Мне стоило признаться раньше, но я не мог. Все парни, которые уходили от тебя ко мне… в общем, я делал это не потому что боялся дурных слухов. Выражение твоего лица становится недоумевающим. — Я ненавидел их. Ненавидел всех, кто к тебе прикасался, кто говорил с тобой, был рядом. Я ревновал и не мог справиться с собой. Прости меня, Нэйт. Я правда не нашел другого способа… Ты не даешь мне закончить объяснение, накрывая рот благодарным поцелуем. Улыбаясь, ты говоришь что-то о моей глупости, своей слепоте и несправедливости жизни. В сумбурном потоке твоих мыслей, подаваемых вместе с поцелуями, я успеваю уловить только то, что теперь все плохое позади, теперь все обязательно будет хорошо, а мы — два конченых идиота. Я решаю оставить все подробности для более удачного раза и с головой отдаюсь процессу. Улучив момент, в который твои руки на безопасном расстоянии от моего паха, наспех натягиваю штаны. Ты не замечаешь этого, поглощенный безумным поцелуем, а значит, я могу выполнить задуманный маневр: обняв тебя за шею и закинув ногу тебе на талию, резко переворачиваюсь на бок и оказываюсь сверху. Нависаю над тобой, уперевшись ладонями в матрас по обе стороны от твоей головы, и победно улыбаюсь. Ты удивленно вскидываешь брови, но не говоришь ни слова против. Уверенно сжав руками мою задницу, подтягиваешь к себе. Приподнимаешь бедра и вжимаешься в мой пах крепким стояком, скрытым под штанами. Теплый ком внизу живота скручивается в тугой узел, начинает ныть, требовать больше, жарче, сильнее. Поцеловав в губы, сажусь на твои бедра, добираюсь до воротника рубашки и принимаюсь за первую пуговицу. Расстегнуть ее до конца получается раза с десятого, потому что трясущиеся пальцы никак не могут вытолкнуть пластиковый кружок из маленькой прорези. К тому же твои шаловливые руки то и дело забираются под резинку моих штанов и своевольничают там, зная, что я занят и не смогу ничего сделать. Кое-как справившись со своей задачей, наклоняюсь к твоему впалому животу и черчу круг кончиком языка, прижимаюсь губами и поднимаюсь наверх дорожкой поцелуев. Оставив на твоей шее основательный засос, целую в губы. Не прекращая исследовать языком мой рот, крепко обхватываешь руками бедра, и повторяешь мой трюк с переменой мест слагаемых. Я снова оказываюсь под тобой. Торопливо стянув с тебя рубашку, прижимаюсь к обнаженной груди, изучаю ладонями спину. Для твоего самообладания это становится последней каплей. Избавив от штанов меня и себя, садишься передо мной на колени. Положив ладони на мои лодыжки, неторопливо перебираешь пальцами, поднимаясь выше. Разводишь ноги в стороны, и, запечатлев на колене нежный поцелуй, опускаешься вниз. Закрываю глаза и откидываюсь на подушки, приготовившись к приятной пытке. Ты делаешь все нарочито-медленно, часто целуешь живот и бедра, скользишь языком по ложбинкам паха. Мне хочется стонать в голос и подаваться навстречу влажной глубине твоего рта, или умереть от того, что мне хорошо и стыдно одновременно, как только ты перестаешь терзать меня нежностью и максимально ускоряешь темп. В момент, когда ты доводишь меня до ослепляющей вспышки в голове и мелкой дрожи в коленях, мне кажется, что я все-таки выбрал второе. Влажный поцелуй в живот, подтверждающий, что все закончилось, и ты вытягиваешься рядом со мной. Подперев голову рукой, лениво гладишь меня ладонью по бедру, ждешь, когда я буду в состоянии продолжить. Ты даешь мне достаточно времени, чтобы прийти в себя, и, когда мы оба решаем, что готовы, увлекаешь меня в изножье кровати. Поставив на колени, раздвигаешь мои ноги чуть шире, чем на ширину плеч и прижимаешь спиной к своей груди. Твой пульсирующий член упирается мне между ягодиц. Вцепляюсь пальцами в округлую металлическую дужку кровати, чтобы было удобнее, и прогибаюсь в спине. В зеркальной двери шкафа отражаются наши сплетенные нагие тела. Ни одна лампа в комнате не горит, но света уличных фонарей достаточно, чтобы я мог видеть откровенную сцену во всей красе. Это притягивает и отталкивает одновременно. Поцеловав меня в плечо, подносишь к моим губам свои пальцы, чуть нажимаешь, и я послушно открываю рот. Кончиком языка касаюсь кожи, испещренной замысловатыми узорами, и обнимаю их губами. Мне нравится слушать твои старательно сдерживаемые вздохи, когда я откровенно играю с тобой, лаская пальцы, словно член во время минета. Уверен, ты думаешь о том же. Отпускаю твою руку, напоследок проходишься подушечкой большого пальца по влажным губам. Вполоборота обнимаю тебя одной рукой и тянусь за поцелуем, и ты целуешь, одновременно касаясь обильно смоченными слюной пальцами моих ягодиц. Я снова поворачиваюсь к тебе спиной и до белеющих костяшек впиваюсь пальцами в дужку, приготовившись к новым ощущениям. — Расслабься, Эри, — просишь ты, целуя в чувствительное место за ушком. Я киваю. Помогаю тебе, как могу, пока ты поочередно вводишь в меня пальцы. Второй по счету доставляет дискомфорт, Третий ощущается скорее неприятно. Пожалуй, я даже остановился бы на этом, но ради тебя хочу дойти до конца. Ты входишь очень осторожно, неторопливо, но мне все равно больно. Подаешься чуть назад, снова вперед, продвигаясь еще на несколько сантиметров. Целуешь мои плечи, шепчешь, обещаешь, что скоро будет хорошо. — Потерпи немного, — просишь ты, и мне становится легче от твоего заботливого тона. Ты двигаешься во мне, входя на всю длину и я не знаю, как описать это ощущение заполненности чужой плотью. Мне… странно. Не хорошо, но уже не больно. Я даже вполне могу шевелиться, не боясь, что у меня сейчас треснет что-нибудь внутри. Откидываю голову тебе на плечо, целую в шею, скулу. Твои губы бережно целуют в ответ, извиняясь за боль. Придерживая меня одной рукой поперек груди, второй ты неторопливо водишь по влажной коже. Кончики пальцев делают плавный круг по животу и спускаются вниз, касаются темных завитков волос и обнимают член. В такт упоительно-медленным движениям во мне, скользят по нему твои пальцы. Я вздыхаю от неожиданности, впервые почувствовав это ощущение, похожее на неполное падение с большой высоты, когда ты уже сделал последний шаг с самого края пропасти, но тебя спасли и сердце ухает куда-то вниз, от осознания того, что ты мог умереть в следующее мгновение. Оно вспыхивает в одной точке и отголоски волнами расходятся по телу, возвращаясь с удвоенной силой. Вот теперь мне начинает нравится. И даже больше. Мой первый стон слишком громкий, если учесть то, что в гостиной могут быть родители, а дверь в комнату закрыта не изнутри… Ты тоже помнишь об этом и накрываешь ладонью мой рот, чтобы нас не услышали. Убедившись, что я больше так не буду, возвращаешь руку к моему паху, возобновляя ласки. Почувствовав слабость в ногах, я поворачиваюсь к тебе. Все еще немного стесняясь, прошу: — Давай лицом к лицу. — Конечно, — тут же отвечаешь ты. Выскальзываешь из меня и разворачиваешь к себе. Опускаешь меня спиной на постель, подсунув под поясницу подушку, ложишься сверху. Приставив влажную головку ко входу, тихо спрашиваешь: — Готов? Получив мой утвердительный кивок, упираешься лбом в мое плечо и подаешься вперед. Сейчас я чувствую это с первого толчка. С той секунды, когда ты врываешься в мое тело, твердый и горячий, меня пробирает сладкая дрожь. Подаюсь навстречу, комкая под пальцами перекосившееся покрывало и кусаю губы, не издавая ни звука — главное, не выдать нас. Один случайный, слишком громкий вздох, и я зажимаю ладонью рот. Ты улыбаешься, плавно подаешься вперед; прислонившись губами к моему виску, шепчешь: — Я так хотел бы слышать тебя сейчас… Мой Эри. Ритмично двигая бедрами, целуешь меня долго и трепетно, срываясь на бешеную пляску языков, потом на легкие короткие прикосновения и снова на глубокие, пробирающие до мурашек. А, может быть, это я тебя так целую. Не важно. Ни это, ни что-либо еще не имеет значения, пока мы часто соприкасаемся обнаженной кожей, и я плавлюсь в сильных руках, как свечка, тихо постанывая в собственную ладонь. После нескольких особенно глубоких толчков, я чувствую, еще совсем немного, пара мгновений и все закончится очередным калейдоскопом перед глазами и сладкой усталостью в теле. У меня перехватывает дыхание, когда ты убираешь мою руку ото рта, проводишь языком по губам и проникаешь внутрь, а в следующий момент, кончая сам, доводишь меня до финиша, едва коснувшись рукой моего члена. Я изливаюсь во влажную ладонь и обнимаю тебя за шею, беспорядочно целую пылающее лицо и откидываю голову на прохладную подушку. Восстанавливаю дыхание, улыбаясь в потолок, как последний дурак. Представляю, каким обессилившим должен чувствовать себя ты. Немного отдышавшись, ты ложишься рядом, целуешь в плечо, ластишься, словно кот, и улыбаешься. Свожу ноги вместе — больно, — переворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть на тебя. Протискиваю колено меж твоих ног и обнимаю за талию. Ты неторопливо оглаживаешь мое бедро ладонью, легко касаешься губами моего виска. Часы бьют двенадцать. «Надо же, — думаю я. — Столько времени пролетело, а мы даже не заметили». — Мы продинамили Дерека, — говоришь ты, с улыбкой. — Ну и ладно, — пожимаю плечами я. — Все равно он про нас не вспомнил. На полу среди наших вещей звонит телефон, голосом Брайана Молко призывая поднять трубку. Кажется, я поторопился, решив, что Дерек мог забыть про лучших друзей.

Растворяюсь в тебе — Это кажется всё, что я делаю, Когда прикладываюсь к бутылке — Лишь потому, что я боюсь остаться один. Нас разрывает пополам — Вот и все, что с нами происходит.

Хрипит динамик, и я улыбаюсь, оценив весь символизм этих строк. Немного позже и ты начинаешь различать в обычной песне, услышанной уже тысячу раз до, тот же смысл, что и я. Коснувшись моих губ кончиками пальцев, дразняще проводишь по коже, и привлекаешь к себе, целуя нежно и уверенно. Я отвечаю, прижимаясь к тебе всем телом.

Бесконечно случайно нахожу тебя — Вот, кажется, и все, что я делаю.

Мы так увлекаемся друг другом, что за тихими вздохами и музыкой, не замечаем, как открывается дверь. Лишь возмущенный крик матери заставляет нас отпрянуть друг от друга. Она стоит в дверях, закрыв ладонями рот, и в упор смотрит на нас. Я первым прихожу в себя и понимаю, что когда нас застукали голыми в постели, глупо соскакивать, одеваться и врать, пытаясь убедить ее в том, что она просто не так поняла. Мы сделали это потому что любим друг друга и оба этого хотели, разве такое можно понять иначе? Нет. Поэтому я хочу, чтобы мать знала правду. — Не останавливайся, — тихо прошу я, возобновляя поцелуй. — Она все равно уже видела.

Моя память затуманена, И я боюсь остаться один. Нас разорвет пополам — Вот, кажется, и все с нами будет.

На крик мамы прибегает отец. На нас обрушивается шквал ругани, затем несколько ощутимых ударов, непонятно толком от кого, и нас растаскивают по разные стороны кровати.

*Не отказывайся от желания! В этом вся истина. Не отказывайся от мечты! Не предавай желания! Потому что я тоже хочу тебя… Потому что я хочу тебя…

Мысленно попросив прощения у мамы и отца, вслух я говорю, что люблю тебя. И этим подписываю себе приговор. Но, каким бы ни был родительский гнев, я не боюсь, потому что уже завтра мы сядем в автобус, идущий до соседнего штата, и навсегда уедем туда, где никто не будет загонять нас в рамки. Мы будем вместе, потому что нам наплевать на мнение окружающих, на их запреты и глупые правила, потому что наша любовь ничем не хуже любви других, и… я хочу тебя. Только тебя.