Сгорая

Первая течка Америки проходит сложно. Ни он сам, ни Англия оказываются к ней не готовы. Америка испуган и растерян от того, что происходит с его телом, и от той силы ощущений, что обрушиваются на него. Англия же попросту не ожидает, что это произойдет так скоро. Нет, конечно, он давно в курсе, что Америка омега, но для него он все еще невинный и беззаботный ребенок, а не то сладострастное и похотливое существо, что сейчас хнычет и извивается на простынях. Он практически полностью обнажен, его тело прикрывает только просторная рубашка, которая, как думает Англия, тоже причиняет Америке дискомфорт. Штаны с Америки пришлось снять, потому что, во-первых, они промокли от выделившейся смазки, а во-вторых, их грубая ткань слишком давила на его возбужденный член. Поэтому теперь Англия вынужден наблюдать эту непристойную картину. Франция давно поведал ему о том, что нужно будет предпринять, когда это случится, но все его наставления вылетают у Англии из головы, когда он видит эту жажду в глазах Америки. К тому же он не до конца уверен, что Франции можно доверять в таких вопросах. Он выгоняет из дома всех слуг-альф, которые с настороженным взглядом втягивают расширившимися ноздрями воздух. Англия оставляет лишь нескольких горничных и пожилого дворецкого-бету, однако через некоторое время он замечает бродящих вокруг дома жителей соседних ферм. Он не знает, привел ли их запах или же слух разнесся так быстро, однако он не собирается позволять им подобраться слишком близко, даже если всерьез и не верит, что кто-либо из них проберется в дом. С двумя засунутыми за пояс пистолетами и мушкетом в руке он выходит на крыльцо. ― Тот, кто подойдет к этому дому ближе, получит пулю в живот, ― громко говорит он, пытаясь выглядеть устрашающе. Англия знает, что у него получается, потому что не все его пиратское прошлое кануло в лету. Когда он возвращается в дом, то застает Америку с пальцами в заднице. Тот вытаскивает их сразу, как только Англия заходит в комнату, и испуганно смотрит на него своими все еще по-детски наивными глазами, в которых застывает отчаянная мольба. Англия прочищает горло. Он очень хочет помочь ему, хотя и не понимает всех его чувств. Ему знакомо жгучее возбуждение, когда член стоит как каменный, что это даже больно, но чтобы желание отдаться кому-либо было настолько невыносимым… Нет, он с этим не сталкивался. ― Эм, я принес тебе чистые простыни, ― проглатывая комок в горле, говорит Англия. Чистые простыни ― это не то, что сейчас нужно Америке, но он послушно слезает с кровати, придерживая дрожащей рукой рубашку. Его колени тоже дрожат, замечает Англия. Он забирается в глубокое кресло, в котором Англия спал этой ночью, и пытается устроиться там поудобнее. Англия меняет простыни с молниеносной быстротой. Когда он вновь оборачивается к нему, то замечает, как Америка внюхивается в плед, которым Англия укрывался. На секунду все его тело прошивает острое чувство. Он знает, что плед ничем не пахнет, его тело не вырабатывает особого аромата, присущего альфам и омегам, он знает, что его запах не принесет Америке успокоения, но все же он знает, что это удовлетворение пробегает по его венам. Америка нуждается в нем. Он сам переносит Америку обратно в кровать и аккуратно стирает пот с его лба и шеи, стараясь не касаться больше, чем нужно. Однако Америка все равно поскуливает и так жалобно смотрит на него, напрашиваясь на ласку, что Англия не может удержаться и начинает перебирать его волосы, поглаживая по голове. Франция говорил, что ласка важна, но лучше не перебарщивать, иначе она доставит лишь больше мучений. Америка довольно жмурится и льнет к его руке. Он выглядит слегка расслабившимся и уже не стонет так надсадно, хотя все еще чертовски возбужден. И этот факт все также смущает Англию. Однако это Америка, и отношения с ним действительно самые теплые и близкие из всех, что когда-либо были у Англии, и если это то, через что ему нужно пройти ради благополучия Америки, то смущение ― небольшая жертва. Однако ему действительно жаль, что он не может избавить его от этих мук. Возможно, ему стоило подыскать Америке альфу, не среди стран, а, может, из жителей Америки, может, даже из тех, кто недавно шатался по округе полчаса назад. Но от одной мысли, что кто-то будет касаться его малыша своими жадными пальцами, трогать, целовать, облизывать… трахать, Англию передергивает так, что прикорнувший у его плеча Америка мгновенно сбрасывает с себя сонливость. Англия качает головой и обхватывает его плечи, неожиданно для себя осознавая, что они стали довольно широкими. ― Хочешь спать? ― ласково спрашивает он. Америка качает головой. ― Ты ж прекрасно знаешь, чего я сейчас хочу. Щеки Англии розовеют. Он прочищает горло. ― Представляю в общих чертах, ― он старается улыбнуться, но попадает под пронзительный взгляд Америки и лишь облизывает губы. Америка облизывает свои. Возможно, присаживаться к нему на кровать было не лучшей идеей. ― Ты знаешь, я… никогда не имел с этим дела, ― вдруг честно признается он, желая отвлечь Америку разговором. ― Я бета, и мне никогда не доводилось находиться рядом с омегой в течке. У меня никогда не было знакомых, которые могли бы рассказать, что происходит с омегами во время этого. Все, что я знаю о тебе и твоем состоянии, почерпано из книг и от глупого лягушатника. И я не знаю, можно ли ему доверять в этом вопросе. Америка выглядит так, будто сражается с чем-то внутри. Он притирается ближе к Англии и вздыхает. ― Пока ты ходил за простынями, я успел кончить дважды. И сделал бы этот в третий раз, если бы ты не зашел. И это все чертовски смущает. Мне больно и хочется постоянно тереться об тебя. Хочется прикосновений. И там все хлюпает. Это мерзко. Я засунул в себя четыре пальца, хотя раньше два было уже чересчур. Англия изумленно хлопает ресницами. Чего он не ожидал от омеги в течки, так это вот такой откровенности. Он сглатывает. ― Когда ты… трогаешь себя, ― он осторожно и аккуратно подбирает слова, ― там… тебе становится легче, ведь так? Должен ли я просто оставить тебя наедине с этим? ― Нет! В смысле, да, пальцами здорово, ― глаза Америки затуманиваются, а дыхание начинает убыстряться. Возможно, не стоило задавать этот вопрос. ― Но я не хочу, чтоб ты уходил. Когда ты рядом, я чувствую себя в безопасности. Англия не готов признаться себе в этом, но от услышанного он ощущает прилив удовольствия. Его щеки краснеют. — Что мне сделать, чтобы помочь тебе? В округе полно альф, привлеченных твоим запахом… И если ты хочешь… с кем-нибудь из них… — Нет! — вновь восклицает Америка и утыкается в его плечо. Он дрожит. — Нет, только не они. Англия вздыхает. Все это чертовски сложно. Он вновь начинает перебирать волосы Америки, гладить его за ухом, но теперь это почему-то не оказывает на того успокаивающего воздействия. Он буквально мурчит и ластится к нему, утыкаясь возбужденным членом в бедро. — Ааартур, — чуть взрыкивает он, обнимая напряженное тело Англии. — Дотронься до меня… — Дотронуться как? — хрипло и слегка заикаясь, переспрашивает Англия. У него есть предположение, о чем именно его просит Америка, но он дает ему, а главное — себе, шанс избежать этого. — Я и так обнимаю тебя и глажу твои волосы, этого недоста..? Англия прерывается на полуслове, потому что Америка просто смотрит на него, и его взгляд такой жгучий, что Англия безотчетно сильнее стискивает свои пальцы на его плече. Признаться себе в том, что этот взгляд вызывает в нем горячее желание поцеловать ребенка, что он воспитывал все это время, выходит с трудом. Гораздо легче получается осознать, что из всего детского в так жарко прижимающемся к нему теле остались только невинные голубые глаза, да и те подернуты поволокой похоти. Англия отводит свою руку от его волос, проскользив пальцами по шее, отчего Америка вздрагивает, и останавливает ее на груди Америки, так, чтоб вся ладонь лежала на ткани рубашки, и лишь кончики мизинца и безымянного пальцев касались влажной кожи в расстегнутом вороте. Это явно не то, о чем его просил Америка. Америка продолжает смотреть на него, а потом просто берет его ладонь, тянет вниз и кладет ее на свой давно твердый член. Их обоих перетряхивает от прикосновения. — Вот так, — низко мурлычет Америка. Его пальцы, стискивающие руку Англии, горячие и влажные от пота, а член под ладонью буквально пышет жаром. И Англия хочет отдернуть руку, но Америка не позволяет, не отпускает, ласкает себя его безвольной ладонью. — Альфред… Тот лишь всхлипывает и продолжает гладить себя его пальцами, и вскрикивает, когда они чувствительно сжимаются на твердом члене. — Этого ты хочешь? — хрипло шепчет Англия и берет дело в свои руки (уже взял). Америка надсадно стонет, извивается на кровати, толкаясь в его ладонь, потираясь всем телом. Его рубаха задирается до горла, обнажая красивое, налившееся юностью тело, и Англия, не мешкая, стягивает ее целиком прочь. Ему хочется ласкать Америку, ему хочется доставить ему наслаждение, чтобы воспоминания об этой первой течке не были наполнены горечью отказа. И если окажется, что они оба потеряли голову (он, только он один), то винить себя он будет не сегодня. — Трахни меня, — умоляет его Америка, выпячивая истекающую задницу вверх, и Англия без сомнений выдергивает ремень из своих брюк, становясь на колени позади. Он оглаживает горячие розовые ягодицы Америки, пока тот дрожит и прогибается для него еще сильнее. — Пожалуйста, пожалуйста, Артур, только ты… — стонет он почти неразборчиво, но Англия слышит, от этих слов его голова совсем идет кругом. Он неосторожно въезжает внутрь Америки двумя пальцами — тот шипит, но не зажимается — и целует его позвонки. — Милый мой, милый, потерпи… Я все сделаю, сделаю тебе хорошо. Сейчас… Он недолго двигает рукой (Америка не соврал про четыре пальца внутри), а потом наскоро готовит себя, смазывая член смазкой Америки, которой много, так много на его ладони. Несмотря на всю горячку их действий, он входит осторожно, мягко придерживая Америку за бедра. Тот удовлетворенно кричит в голос, и Англия запоздало думает, что слуг надо было выгнать всех. Он движется длинными толчками, стараясь резко насаживать Америку на себя, тот только всхлипывает и сладострастно шепчет «Еще». А потом вдруг кончает, зажмурив глаза и задрав голову. Англии хочется выйти из него и, возможно, сбежать на другой конец поместья, но Америка обмякает и устало, но все еще страстно шепчет: — Трахай, трахай меня. Англия отпускает себя, толчки становятся короткими и быстрыми, а затем почти беспорядочными, Америка принимает их с удовольствием, его член вновь стоит, хотя сперма, стекающая с него, становится все менее белесой. Англия вдалбливается в него и наконец кончает. В этот момент Америка стонет протестующе и разочаровано. Тогда Англия вспоминает, почему он в качестве любовника для омеги не такой уж хороший выбор. У него нет и никогда не будет узла. Чувство вины тут же ударяет ему в голову, он переворачивает Америку на спину, шепчет «Прости, прости» и целует его горячие красные щеки. На лице Америки застывает страдание. Для него этот акт далек от завершения, он хнычет и тянется рукой к члену, но Англия опережает его и ласкает его, пока тот не кончает почти прозрачной струей. Англии хочется немедленно скрыться. Вина терзает его при взгляде на расслабившегося Америку. Он весь покрыт его соками, а из задницы Америки, перемешавшись со смазкой, стекает его, Англии, сперма. И то, что он наделал, он никогда не сможет исправить. — Кажется, нам снова нужны чистые простыни, — Америка не открывает глаз, хрипло дышит, и его голос звучит утомленно, но вместе с тем весело и совсем не так надсадно. — Я принесу, — порывается встать с кровати Англия, но Америка тут же цепко хватает его за руку и притягивает обратно к себе. — Не уходи, — говорит он и потирается носом о его шею, озадаченно хмурится, но сближает объятья. — Было хорошо, — шепчет он и тянется поцелуем к губам Англии. — Я люблю тебя. Англия подставляет щеку в последний момент и гладит Америку по волосам. Он молчит все то время, что Америка засыпает. К счастью, это считанные секунды.