Там, где цветет акация

— Да, где? — смеясь, спрашивали его однополчане. Андрей так плохо объяснял, что никто так и не смог понять географического положения его родного края. «Там, где цветет акация» — было одним из самых весомых доводов и обширнейших из описаний парня, отчего все понимали, что это где-то на юге, но точнее никто предположить не мог. Название села Песчаное тоже никому ничего не говорило. А Андрюха, зажав в руке кусок мягкого душистого хлеба, говорил: — Да там такие персики растут, не поверишь, с мой кулак! Байки Андрея про неведомый край с обильной растительностью очень любил весь взвод, и если в названиях и географии парень не понимал от слова совсем, то это с лихвой покрывалось врожденным даром рассказчика. Во время перерыва между тяжелыми марш-бросками, адским копанием траншей и обстрелами послушать про край, где цветут акации было приятно, словно и сам оказывался на омываемой ласковым бризом весенней улочке, утопающей в юной листве. Как-то сам собой слышался аромат первых цветов, даже здесь в пыли и зное выжженных войной и солнцем волгоградских степей. А ещё любил рассказывать Андрейка про девушку Фису, что ждет его возвращения. И каждый боец, слушая про Фису, вспоминал свою Катю или Машу, вспоминал мамку, дом и родных любимых сестер. — Эх, хорошо было бы приехать к тебе туда, — не выдерживал бывало кто-нибудь из товарищей, дружно раскуривающих махорку под очередные розливы благоухающих акаций из андрюхиных историй. — Да, это та запросто, — по свойски отвечал Андрей и приглашал очередного вояку в гости. Шли страшные бои. От полка осталось меньше половины. Андрейка лежал на животе, и из-под него на белесую выгоревшую траву расползалось огромное, кажущееся чёрным пятно крови. Товарищи смотрели на него со смесью жалости и злобы на немцев за отнятую молодость и слишком быстро прожитую жизнь. Андрей надсадно дышал. Ранение в живот. Такие всегда были смертельными — это ребята уже успели выучить в суровых реалиях войны. Чёрный от гари пороха и земляной взвеси Андрей улыбался, по его чумазому лицу текли серые дорожки не то от слёз, не то от пота. — А знаете, ребят, какие у нас по августу арбузы? Ммм… пальчики оближешь. — Да, молчи уж, — не выдержал и сквозь зубы прорычал командир взвода Петров. — Силы береги, боец. — Ни к чему, — вдруг выдал Андрейка и, сделав последнее усилие, тяжело перевернулся на спину. — Весной там улицы такие белые, вон, как те облака, — пальцем он ткнул в небо, — они, как невесты в свадебном наряде. Дом, как я соскучился по дому, по Фисе, по запаху хлеба, ладоней матери и цветущих акаций… Облака, они такие же белые, как… Андрей не успел договорить. Всё поняли, что теперь он уже далеко, он там, где цветет акация… Петров прикрыл рукой голубые ясные и наполненные радостным счастьем глаза парня, сказав, едва сдерживая скупые и злые слезы: — Ради тебя, Андрейка, ради тебя… выживем, пройдем эту гадскую войну, и приедем, приедем к тебе на родину посмотреть на это чудо света, о котором ты так часто нам говорил. Передадим поклон матери, что вырастила человека, несущего такую любовь к родной земле. Бойцы сжали челюсти, и молча каждый развернулся. По-пластунски доползая до Андрейки, они касались рукой его шинели, словно давая немую клятву. Из всей части до победного дня дожил лишь командир Петров. Всю оставшуюся войну он, как и его товарищи, воевал с каким-то небывалым воодушевлением, не раз наблюдая то, что все бойцы из его взвода, давшие молчаливую клятву, если им и случалось погибать, то погибали они с глазами, наполненными радостью, в которых сияли белые душистые ветви неведомого дивного края. Ныне без руки, усталый и опустошенный Петров долго и неотступно искал село Песчаное, так нелепо и живописно описанное Андрейкой. И когда он шёл по улице, усыпанной белыми цветами, он внезапно ощутил, что по его суровому обветренному и загоревшему лицу струятся слезы. Плакал он не потому, что ему было жаль всего с ним случившегося и не потому, что было горько или больно, а потому, что впервые он почувствовал в груди жизнь, и ему снова захотелось дышать полной грудью, словно с плеч свалился тяжелый камень. — Там, где цветёт акация, — повторял про себя Петров, отворяя калитку старенького сада, где трудилась маленькая, раньше времени состарившаяся, сгорбленная от нужны женщина. Столько раз Андрейка рассказывал про свой дом, что Петров нашел его без какой-либо нужды. Он ничего не смог сказать матери бойца, глядя ей прямо в лицо, заливаясь краской и стыдливо отводя взгляд, но она, умудренная жизнью, поняла его и без слов. Из её глаз по старушечьим морщинистым щекам не потекли слезы. Взгляд её сделался очень глубоким и заметно потемнел, но сама старушка улыбалась неведомому гостю. Она первой двинулась навстречу Петрову и, по матерински обняв его, стоящего в нерешительности и не могущего поднять глаз, сказала: — Чай устал с дороги, солдатик. Ты пойди присядь, а я принесу тебе молока, а там и поговорим. Маленький белый домик, что утопал в бушующей и цветущей зелени. А сколько их таких было маленьких домиков, а сколько их таких было Андрюшек, что не пришли домой? Петров задумался. Он закрыл глаза и только слушал, как бьется его кажется впервые научившееся дышать сердце. А кругом стоял удивительный запах, деревья, в тени которых так приятно было отдыхать от жары, и правда напоминали невест в свадебном наряде.