Всё в тебе — от лиса

В самом воздухе звенит танец. Озорной, горячий, кипящий, бурлящий, неимоверно страстный, такой, которому хочется поддаться и искриться в нём до изнеможения, чеканя бойкие ритмы под переливы фидели и гитары. Джулиан целует mc быстро, неуловимо, прежде, чем она упархивает из его рук, взмахивая подолом цветастой юбки, безудержно смеясь. Илья не думает, потому что мысли в его голове плавятся с завидной быстротой и стремительностью, растворяясь в его голове и крови. Его глаза пытаются найти белокурую макушку, чуть ниже, чем он сам — он всегда замечал его в толпе, особенно сейчас, когда на празднике, пахнущим весельем, гранатами, сусальным золотом и фруктами, Деворак улавливает шлейф сандала и сушёного инжира. Джулиан подходит, подлетает сзади, касается его скулы рукой в тонкой перчатке, поддевая серебрящуюся платиной кисточку на маске — Азра оборачивается, улыбаясь, поднимая подбородок. Илья не ведёт счёт, сколько танцев они станцевали и сколько могут станцевать ещё. Азра флиртует с ним, и Джулиан флиртует в ответ — к своему неимоверному удовольствию и улыбке, растянувшейся от уха до уха. Альназар крепко хватается за его ладонь и озорно шепчет: — А где mc? — Кто её знает, — Джулиан пускает смешок, заворачивая в очередном па себя и Азру. — По секрету, я видел, как она целовалась с Надей, — шепчет Илья прямо в его ухо, не видя лица. — Ох, — смеётся Азра, твёрдо щёлкая каблуком атласных туфель. — Секреты я хранить умею. Возможно, Илье лишь показалось то безнадёжное отчаяние, которое он услышал в этой фразе. Мельком, совсем не прислушиваясь — они же на празднике, ночь Маскарада никогда не бывает грустной. По крайней мере, для него? Джулиан даже не успевает опомниться, когда белокурая катастрофа хватает его за руку, не смотря на стройный бокал чего-то искрящегося в его руке, и шампанское едва ли не оказывается на белоснежном подоле мантии Азры под его, Джулиана, смех. — Куда мы идём? — чуть запоздало спрашивает Деворак, когда его чуть толкают вперёд. — Сюрприз? Они в этом коридоре едва ли не одни, и аромат шафрана, запрятанный в белых прядях, становится отчётливее и всё пьянее бьёт в голову. Джулиан не удерживается, останавливается, целует ямочку на правой щеке, сжимая руку, которая держит его ладонь. — Ты никогда не был терпеливым, — слышит он, когда Азра выдыхает в его губы. Смеяться уже не хочется, хочется протяжно-долго улыбаться, и Азра, будто читая его мысли, улыбается так, что от улыбки этой щемит в груди, словно в сердце распустился огромный подсолнух. Альназар толкает позолоченную дверь — тяжёлая, шуршит о пёстрый махровый ковёр внутри комнаты. Азра ступает внутрь, точно дивный лис — мягко, бесшумно, с грозящим затаённым озорством на дне опаловых глаз, влеча Илью за собой. Двери захлопываются, и на столе вдруг внезапно оказывается стеклянный графин с золотисто-рыжей жидкостью, по цвету пугающе напоминающей Джулиану ихор. Азра больше не шутит — он осторожно-молчалив, разливая по золотым чашам переливающийся напиток. — Я чувствую в тебе что-то, Илья, что меня пугает. — Пугает? — дурацкая ухмылка с его лица не смоется ни за что, ни, кажется, даже если Азра проткнёт его кинжалом, который он всегда (о, Джулиан знает, что всегда) носит с собой. Альназар открывает крохотный флакончик с чем-то бесцветным и вливает его в чашу Джулиану. — И что же это? Азра выдыхает и поднимает уголки губ, будто отвечая на оба (и один из них — немой) вопроса. — Сюрприз? Они делают первый глоток вместе, глядя друг другу в глаза. В ногах (то ли от танцев, то ли от сиреневого перламутра в глазах напротив) чувствуется дрожь и гудение, и Джулиан садится на кровать, притягивая Азру ближе к себе. Прохлада органзы и шёлка обволакивает его лицо, когда чужие пальцы вплетаются в рыжие пряди, развязывая шёлковую ленту маски. Илья хочет сделать то же самое и с его маской — встаёт, поддевает, отбрасывает на пол, аккуратно притрагивается к золотым пуговицам, безмолвно спрашивая, можно ли. Альназар не говорит ничего, только ставит чашу на столик и кладёт свою руку сверху. Илья шепчет что-то Азре, и в его голове роятся мысли, мол, вот он я — Илья, смотри, я перед тобой, и я готов — готов любить тебя, только скажи. Только позови. Только разреши. На полу оказывается его пиджак, кожаные перчатки и полупрозрачный верх Азры, когда Джулиан оказывается подмятым крепкими руками Альназара, которые будто превращают его тело в пряный воск. — Это очень сильное чувство в тебе, — шепчет юноша с волосами ярче полярной звезды. — Неимоверно. — Я, — Джулиан едва ли не выкрикивает, осекаясь, уже срываясь на шёпот, — Я понял. Понял, что такое любовь, понимаешь? — Когда разберёшься в себе, Илья, когда будешь готов полюбить, тогда и возвращайся. Джулиан бросился к двери. — Но это ты уходишь. Опять. Азра покачал головой, закрыв глаза. — Я думал, что слишком много крови пролилось по моей вине, чтобы осознать, но… Азра моргает, прогоняя странное наваждение, и говорит: — Эта кровь давно смылась твоими слезами. Целует Илью в губы, убирая длинную прядь с его лица. — Я готов. Понимаешь? — шёпот Джулиана — тяжело надрывный. Азра усмехается ему в губы, и рыжеволосый чувствует щёкот белых ресниц на своём бледном лице. Последний поцелуй становится глубже, и Джулиан начинает чувствовать что-то неладное, что-то непонятное, но что случалось с ним тысячи раз до этого. Ощущение бесконечно тепла внутри груди сменяется тянущим сонным желанием на подкорке сознания, когда Альназар целует его в лоб, оглаживая его скулу большим пальцем. — Ах ты, — Джулиан закрывает глаза, смеётся и протяжно мычит себе в губы, — Азра, хитрый пёс, это твоих рук дело. Альназар опускает брови, не прекращая улыбаться, и смотрит на Илью так, что от этого взгляда металлический стержень внутри плавится и тут же застывает. Он хватается за плечо мага, некрепко, чтобы ненароком не оставить следов, и смотрит серьёзно. Веки становятся всё тяжелее. — Я готов, Азра, — повторяет Джулиан едва различимым шёпотом. И только когда глаза закрываются окончательно, Илья слышит над своим ухом пугающе-отчётливый шёпот. — Только я к этому не готов.