Наследница Дома Блэков: Школьные годы.

      Говорят, общее горе объединяет людей. Так вот, враньё все это. Хотя возможно здесь дело не в этом. С одиннадцати лет Лира и Гарри были лучшими друзьями, поддерживали друг друга во всём, один за всех и все за одного. Но сейчас Гарри всеми силами избегал подругу, а она в свою очередь вовсе не горела желанием встретиться с ним лицом к лицу.       Близился рассвет. Фред и Джордж трансгрессировали близ территории Хогвартса и повели Лиру в лазарет. По дороге никто не проронил ни слова. Лишь на прощание обмолвились дежурными фразами вроде «береги себя» и все в таком духе, попрощались. Что делать — непонятно, да и не хочется. Лира не была сильно ранена, так по мелочи, выпив немного привычного бодрящего, просто привела себя в чувство и вернула способность мыслить. — Мисс Блэк, вас вызывают в кабинет директора, — профессор МакГонагалл обеспокоенно посмотрела на девушку. — Это не я! — машинально проговорила Блэк поднимая руки словно защищаясь.       А впрочем, когда это она боялась идти в кабинет Дамблдора? Никогда. На первых двух курсах она бывала там чаще чем сидела в гостиной. Вероятно он будет говорить о Сириусе и смерти. И бла-бла-бла. Сейчас то какая разница! Когда она подходила к двери там уже кто то кричал, то и дело что то разбивалось и швырялось в стены. — Дико извиняюсь, но с хера ли надо было меня вызывать, а? Я устала, хочу спать и жрать. Не отнимайте мое время.       В кабинете были Гарри и Дамблдор. От профессора Лира хотела поскорее избавиться, а друга полностью проигнорировала. Гарри, впрочем, даже не взглянул на неё, но чувствовалось, что ему стало ещё более некомфортно. — А, Аврелия, проходите, — Дамблдор словно не заметил, что гриффиндорка вместе с отцом потеряла свой языковой фильтр. — Мы с Гарри как раз обсуждали… — Меня это не волнует. Говорите зачем я сюда пожаловала. И да, если вы позвали посочувствовать — катитесь к черту, мне всё равно. — Собственно, я хотел рассказать вам и Гарри нечто важное. Итак… — Сейчас для меня важно поспать, поесть и встретиться с одним человеком. Вы здесь не нужны, но раз уж я соизволила сюда припереться то говорите, но быстро. — Если вы будете меня перебивать… — Да поняла, поняла, закрываюсь, всё. — Итак, пять лет назад, — снова заговорил Дамблдор, точно его и не прерывали, — ты прибыл в Хогвартс — может, и не такой счастливый и упитанный, каким я хотел бы тебя видеть, зато живой и более или менее здоровый. Ты был не изнеженным маленьким принцем, а самым обычным мальчишкой — чему, с учетом всех обстоятельств, можно было только радоваться. До сих пор все шло согласно моему плану. А потом… впрочем, ты не хуже меня помнишь то, что произошло на первом году твоего обучения в Хогвартсе. Ты великолепно ответил на брошенный тебе вызов и очень скоро — гораздо скорее, чем я мог предвидеть, — очутился лицом к лицу с Волан-де-Мортом. И снова выжил. Мало того — ты отсрочил возвращение Волан-де-Морта во всей полноте его могущества. Это был подвиг, достойный взрослого мужчины. Не могу выразить, как я тобой гордился. Однако у моего замечательного плана был один недостаток, — продолжал Дамблдор. — Недостаток вполне очевидный — и уже тогда я понимал, что из-за него все может пойти насмарку. Тем не менее, сознавая, как важно, чтобы мой план увенчался успехом, я сказал себе, что не позволю этому недостатку его погубить. Я один мог предотвратить крах — следовательно, я один должен был проявить силу. И это стало моим первым испытанием, когда ты лежал в больничном крыле, ослабевший после схватки с Волан-де-Мортом. — Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказал Гарри. — Помнишь, как ты спросил меня, почему Волан-де-Морт пытался убить тебя, когда ты был еще ребенком?       Гарри кивнул. — Как, по-твоему, следовало мне тогда ответить? Ты до сих пор не видишь недостатка в моем плане? Нет… наверное, нет. Что ж… Как тебе известно, тогда я решил не отвечать. Одиннадцать лет, сказал себе я, — это слишком рано для такой откровенности. У меня раньше и в мыслях не было раскрыть секрет, когда тебе будет всего одиннадцать. Я боялся, что бремя этого знания станет для тебя невыносимым. Но еще в ту пору мне следовало заметить кое-какие опасные симптомы. Я должен был спросить себя, почему меня так мало встревожило то, что ты уже задал мне вопрос, на который — я знал это — мне когда-нибудь придется дать ужасный ответ. Надо было признаться себе, что я чересчур радовался возможности промолчать хотя бы в тот день… Ты был еще молод, слишком молод. Итак, начался второй год твоей учебы в Хогвартсе. И снова ты встретился с трудностями, которые по плечу не каждому взрослому волшебнику, и снова преодолел их с таким успехом, о каком я и не мечтал. Правда, ты не повторил своего вопроса о том, почему Волан-де-Морт оставил у тебя на лбу эту метку. Да, конечно, мы обсуждали твой шрам… мы подошли очень, очень близко к запретной теме. Почему я тогда не рассказал тебе все? Что ж… мне казалось, что для такого разговора двенадцать — это, в конце концов, едва ли намного лучше одиннадцати. Я позволил тебе уйти — окровавленному, измученному, но счастливому — и, почувствовав слабый укол совести при мысли о том, что надо было во всем тебе признаться, легко и быстро успокоил сам себя. Ты был еще так молод, и я не мог найти в себе сил испортить день твоего торжества… Теперь понимаешь, Гарри? Теперь ты видишь изъян в моем чудесном плане? Я угодил в ловушку, о которой знал заранее и которую обещал себе обойти — должен был обойти! — Я не… — Ты был слишком дорог мне, — просто сказал Дамблдор. — Твое счастье было для меня важнее, чем твое знание правды, твое душевное спокойствие — дороже моего плана, а твоя жизнь — ценнее тех жизней, которыми, возможно, пришлось бы расплатиться за провал этого плана. Иными словами, мое поведение было именно таким, какого Волан-де-Морт всегда ожидал от глупцов, способных любить. Думаешь, я оправдываюсь? Да разве у любого другого на моем месте — а ведь ты и представить себе не можешь, как пристально я за тобой следил, — хватило бы духу причинить тебе новую боль в дополнение к уже перенесенным тобою страданиям? Какое мне было дело до безымянных, безликих людей и прочих созданий, которые могли погибнуть в туманном будущем, если здесь и сейчас ты был жив, здоров и весел? Я никогда не мечтал о том, что у меня на руках окажется такое чудо. Ты перешел на третий курс. Издалека я следил за тем, как ты учился отгонять дементоров, как встретил Сириуса, убедился в его невиновности и спас его от гибели. Надо ли было признаться тебе сразу после того, как ты с триумфом вырвал своего крестного отца из когтей Министерства? Теперь, когда тебе исполнилось тринадцать, мои доводы стали выглядеть менее убедительными. Пускай ты был молод, но свою исключительность ты уже доказал. Совесть не давала мне покоя, Гарри. Я знал, что время скоро придет… Но в прошлом году ты выбрался из лабиринта, видел смерть Седрика Диггори и едва не погиб сам… а я опять ничего тебе не открыл, хотя знал, что теперь, после возвращения Волан-де-Морта, тянуть с этим больше нельзя. И вот сегодня ночью я понял, что ты давно уже созрел для знания, которое я утаивал от тебя так долго; сегодня ты доказал, что это бремя нужно было взвалить на тебя раньше. У меня есть единственное оправдание: я смотрел, как ты преодолеваешь такие испытания, с какими еще не сталкивался ни один из учеников Хогвартса за всю его историю, и не мог заставить себя добавить к ним новое — самое тяжелое из всех. — Я все-таки не понимаю. — Ну как и я. И меня это бесит, а я страшна в гневе. — Волан-де-Морт пытался убить тебя, когда ты был еще ребенком, из-за пророчества, сделанного незадолго до твоего рождения. Он знал об этом пророчестве, но ему была неизвестна его суть. Отправляясь в дом твоих родителей, чтобы убить тебя, он полагал, что выполняет предначертанное судьбой. Он обнаружил, что ошибался, когда направленное в тебя заклятие рикошетом ударило по нему самому. Вот почему после своего возвращения в тело и особенно после твоего удивительного побега от него в прошлом году он был одержим одной мыслью: узнать полное содержание пророчества. Это и есть оружие, которого он так упорно добивался с момента своего возвращения, — знание того, как погубить тебя. Солнце поднялось совсем высоко; кабинет Дамблдора купался в его сиянии. Стеклянный ящик, где хранился меч Годрика Гриффиндора, отливал ярким молочно-белым светом, обломки приборов сверкали, точно дождевые капли, а птенец феникса за спиной Гарри тихонько щебетал в своем гнезде из пепла. — Ну и что теперь то с этим пророчеством делать емае? Вот оно у меня и что? — Лира извлекла пророчество из рюкзака и небрежно бросила его Гарри, тот поймал. — Это лишь запись пророчества из архивов Министерства магии. Само же пророчество было сделано в присутствии некоего лица и это лицо имеет возможность досконально вспомнить всё изреченное. — И это были вы, — с мрачной торжественностью изрекла Лира. — Я, — подтвердил Дамблдор. — Это случилось шестнадцать лет назад, холодной промозглой ночью, в комнате над трактиром «Кабанья голова». Я пришел туда, чтобы познакомиться с кандидатом на должность преподавателя прорицаний, хотя в ту пору мне вообще не хотелось сохранять этот предмет в школьной программе. Однако вышеупомянутым кандидатом была праправнучка знаменитой, весьма одаренной провидицы, и я считал, что должен встретиться с нею хотя бы из простой вежливости. Меня ждало разочарование. Мне показалось, что у нее нет и следа тех способностей, которыми обладала ее прапрабабка. Я сказал ей — надеюсь, вежливо, — что не считаю ее пригодной для занятия вакантной должности. И повернулся к двери.       Дамблдор поднялся на ноги и прошел мимо Гарри и Лиры к черному шкафчику, стоящему около насеста Фоукса. Нагнувшись, он отодвинул защелку и достал изнутри неглубокую каменную чашу с высеченными по краям рунами. Затем вернулся к столу, поставил на него Омут памяти и коснулся палочкой своего виска. Оттуда потянулись серебристые нити мыслей; Дамблдор извлек несколько прядок и опустил их в чашу, а потом глубоко вздохнул и легонько ткнул палочкой в серебристое содержимое Омута памяти. Над чашей выросла фигура, закутанная в многочисленные шали; ее глаза за мощными линзами очков казались огромными. Не отрываясь от чаши, фигура начала медленно вращаться. Но когда Сивилла Трелони открыла рот, в кабинете раздался не ее обычный голос с таинственными, словно бы неземными интонациями, а другой. — Грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца… и Темный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы… И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой… тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Темного Лорда, родится на исходе седьмого месяца…       По-прежнему медленно вращаясь, фигура профессора Трелони погрузилась обратно в серебристую массу и пропала. В кабинете воцарилась мертвая тишина. Ни Дамблдор, ни гриффиндорцы, ни портреты на стенах не проронили ни звука. Даже Фоукс и тот почему-то умолк. — Профессор Дамблдор… — наконец очень тихо произнес Гарри, поскольку Дамблдор, так и не оторвавший взгляда от Омута памяти, похоже, с головой ушел в свои мысли. — Это… неужели… что это значит? — Это значит, — сказал Дамблдор, — что единственный человек, способный окончательно победить Темного Лорда, родился в конце июля почти шестнадцать лет назад. И родители его к тому времени уже трижды бросали вызов Волан-де-Морту. У Гарри был такой вид будто ему перекрыли воздух, пару часов назад Лира начала бы беспокоиться. — То есть… это я?       Дамблдор вздохнул. — Самое странное, Гарри, — мягко промолвил он, — что это можешь оказаться вовсе не ты. Пророчество Сивиллы подходит к двум мальчикам из волшебных семей — оба они родились в конце июля того года, у обоих родители были членами Ордена Феникса и трижды чудом избежали гибели от руки Волан-де-Морта. Один из этих мальчиков, конечно, ты. Другой — Невилл Долгопупс. — Но тогда… тогда почему на пророчестве стояло мое имя, а не его? — Ярлычок сменили, когда Волан-де-Морт напал на тебя, в то время еще младенца, — пояснил Дамблдор. — Хранитель Зала пророчеств решил, что Волан-де-Морт знал, кого Сивилла имела в виду, и поэтому пытался убить именно тебя. — Так, может быть… может быть, это все-таки не я? — спросил Гарри. — Боюсь, — Дамблдор выговаривал слова медленно, будто каждое из них требовало от него огромных усилий, — боюсь, что сомнений нет и это все-таки ты. — Но вы сказали… ведь Невилл тоже родился в конце июля… и его мама с папой… — Ты забываешь следующую часть пророчества — ту, где дается последняя примета мальчика, способного победить Волан-де-Морта… Сам Волан-де-Морт отметит его как равного себе. И он это сделал, Гарри. Он выбрал тебя, а не Невилла. Он наделил тебя шрамом — этим благословением и проклятием одновременно. — А вдруг он ошибся? — воскликнул Гарри. — Мог же он отметить не того, кого следовало! — Он выбрал мальчика, которого считал для себя наиболее опасным, — сказал Дамблдор. — И заметь, не чистокровного волшебника — хотя на прочих, согласно его принципам, вообще не стоит обращать внимание, — но полукровку, как и он сам. Он распознал себя в тебе прежде, чем увидел тебя самого, а благодаря его неудачному покушению на твою жизнь ты обрел силы, которые впоследствии позволили тебе ускользнуть от него не один раз, а целых четыре — между прочим, такое не удавалось ни твоим родителям, ни Невилловым, да и вообще никому на свете. — Зачем же он тогда это сделал? Зачем он пытался меня убить в тот первый раз? Почему не подождал, пока мы с Невиллом подрастем? Тогда он увидел бы, кто из нас опаснее, и напал на него… — Возможно, это было бы логичнее, — согласился Дамблдор, — но ты забываешь, что Волан-де-Морт знал лишь примерное содержание пророчества. «Кабанья голова», избранная Сивиллой за дешевизну, давно уже привлекала, мягко говоря, гораздо более разношерстную публику, нежели «Три метлы». Как убедились на свою беду вы с товарищами и как убедился той ночью я сам, в этой гостинице никогда нельзя быть уверенным, что тебя не подслушают. Конечно, отправляясь на встречу с Сивиллой Трелони, я не подозревал, что услышу там что-то ценное. Но мне — вернее, нам — повезло: тот, кто нас подслушивал, был обнаружен почти сразу, и его немедленно вытолкали оттуда взашей. — Значит, он слышал только… — Только начало, где говорится о том, что мальчик родится в июле, у людей, трижды бросавших вызов Волан-де-Морту. Таким образом, он не мог предупредить хозяина, что задуманное им нападение связано с риском передать тебе часть своей силы и отметить тебя как равного себе. Волан-де-Морту и в голову не пришло, что нападать на тебя опасно, что умнее было бы подождать и выяснить побольше. Согласно пророчеству, он действительно не знает всей твоей силы… — Но это неправда! — выдавил из себя Гарри. — У меня нет силы, о которой он не знает, и я не умею сражаться так, как он сегодня… я не могу входить в чужое тело и… и убивать людей… У Лиры вот лучше бы получилось! — Ты намекаешь на то, что мне просто людей убивать? Или хотел бы чтобы у меня родителей не было? А хотя постойте, у меня их и нет! Продолжайте. — В Отделе тайн есть комнатка, которую всегда держат запертой, — сказал Дамблдор. — В ней хранится сила, одновременно более чудесная и более ужасная, чем смерть, чем человеческий разум, чем силы природы. Пожалуй, она еще и самая загадочная из всех сокровищ, что там хранятся. Именно этой силой ты обладаешь в достатке, а Волан-де-Морт, наоборот, вовсе ее лишен. Благодаря ей ты вчера отправился спасать Сириуса. Она же уберегла тебя от полного подчинения Волан-де-Морту, поскольку он не может пребывать в теле, где обитает столько силы, глубоко ему ненавистной. В конце концов оказалось неважным даже то, что ты так и не научился изолировать свое сознание. Имя этой спасительной силы — любовь. — А конец пророчества? «Ни один не может жить спокойно…», как там дальше? — «…пока жив другой», — закончил Дамблдор. — И это значит, — сказал Гарри, словно выуживая слова из разверзшегося у него в душе глубокого колодца отчаяния, — это значит, что в конце концов один из нас вынужден будет… убить другого? — Да, — ответил Дамблдор. — Блеск, — Лира закатила глаза.       Наступила долгая пауза; никто не нарушал молчания. Где-то далеко за стенами кабинета раздавались еле слышные голоса — наверное, это первые ученики спускались в Большой зал на завтрак. Казалось невероятным, что на свете еще есть люди, которые по-прежнему хотят есть, смеются, не знают да и не хотят знать, что Сириус Блэк ушел навсегда. У Лиры в голове постепенно оседала вся эта информация, переваривалась… все шестерёнки встали на свои места, сложились в одну картину и она была готова выразить свою мысль. — То есть, мы все там чуть не погибли, сражались всю ночь… Грозный Глаз, Кингсли, профессор Релл и члены ОД ранены, моя сестра в больнице, мой отец погиб. И всё это ради несчастного пророчества, которое вы и так знали, у вас была точная копия его содержания, но по своей трусости и глупости молчали в тряпочку? Просто чтобы не ранить чувства этого придурка? Я сейчас с ума сойду.       Судя по тому, что Дамблдор склонил голову, это было так. — — У меня слов не хватит, даже с бранью, чтобы выразить всю глубину… даже не глубину, а пробитое дно идиотизма этой ситуации. Поэтому позвольте откланяться… а хотя постойте. Вы на нас ещё какие то планы строили? Так вот…       Дальнейшие слова Лиры передать будет непросто, ибо все они это сплошная ругань, да такая, что все престарелые сапожники инфаркт получат если услышат. После последнего слова, Гарри заговорил. Ну как заговорил, попытался. Лучше бы молчал ей Мерлин. — Лира… — Это всё из-за тебя! Весь мир вращается вокруг Гарри Поттера! Но больше не мой, нет. Теперь я сама себе судьба и здесь наши дороги расходятся.       Лира резко развернулась и попыталась открыть дверь, но она оказалась закрыта. — Выпустите меня сейчас же!       Ответа не последовало и тогда немного отойдя назад, Лира взорвала дверь и вышла. Она не знала, что конкретно чувствует. Это и гнев и боль и отчаяние. До разговора ей было всё равно на что либо, но сейчас нельзя позволять эмоциям захлестнуть голову. Надо выяснить ещё кое-что. Раз уж сегодня такой день откровений она добьёт себя ещё одной новостью. В прошлый раз Лира просто ворвалась в кабинет потому что времени не было, но сейчас… ей было абсолютно всё равно на то, что о ней подумают. — Лира, заходи, садись.       Профессор Релл выглядела неважно, когда вошла гриффиндорка она читала книгу, но отложила. Лира глубоко вздохнула, подвинула стул и села. — У тебя ко мне наверное миллион и тысяча вопросов. Я отвечу на них, я была готова к этому с самого начала. Итак? — Пока всего один, хотя подозреваю, что после вашего ответа их станет куда больше. Это были вы? — Я много чего сделала и хорошего и плохого. Я никогда не сожалею, это не в моих правилах. — Это вы оттолкнули заклинание, которым я могла спасти… его? — она боялась услышать ответ.       Профессор встала, подошла к окну и встала спиной к Лире, она оперлась на подоконник, как будто ей было тяжело стоять. — Да. Это сделала я, — наконец ответила Релл.       В гнетущей тишине у Лиры наверное почти остановилось сердце. Она была почти уверена в своей правоте, но услышать это было ужасно. — Но… зачем? Почему? За что? — на одном дыхании Лира выдала эти вопросы и резко встала, голова закружилась, она покачнулась, но устояла. — Сядь, а то так откинуться не долго. Почему? Хороший вопрос, но я думаю, ты можешь ответить на него сама. Вспомни что было здесь ещё вчера и всё что я говорила. — Я не… — Вспоминай. — Я не смогу… не смогу второй раз видеть это… папа… помогите кто нибудь! Пожалуйста… спасите… — тихо начала она. — Профессор, я здесь, я вам помогу! Что надо делать? Вы только скажите… — Ты не понимаешь… — сложно было сказать, Релл обращается к Лире или в пустоту. — Не понимаешь, я должна быть там! Но как… нет, невозможно! Нет! — Где вы должны быть? — да, это тупой вопрос, но что вы хотите от человека, который сам в одном шаге от истерики — Я… отец… мама… простите меня, Джим, Лили… Рем… я должна это сделать! Иначе развал… — на этом месте Аура зашлась в страшном смехе, как Лира на экзамене. — Как ужасно, я должна убить его… не сама. Это же не считается, не я его убью? Или нет? Ах… — Профессор, пожалуйста, успокойтесь, у нас мало времени. Всё будет хорошо. — Убить… не я, не я твой убийца, всё из-за неё! Во второй раз, но с другой стороны… другое время… а я всё та же, вторая я… что мне делать?! — она уже почти кричала.       У Лиры быстро запустился мыслительный процесс. Конечная мысль безумная, дикая и совершенно невозможная, но чем чёрт не шутит… — Вы знали, что будет битва? Знали, что Сириус умрёт? И молчали? — Знала. И молчала. Есть такие законы, которые даже мне не обойти. Точнее один и это закон времени. — Вы кто, мать вашу, ясновидящая?! — Твоя мать — моя мать, не стоит так говорить. Я не предсказываю будущее, я лишь вспоминаю прошлое. — Хватит мне голову ломать! — Лира взялась руками за голову. — Разве ты не любишь это? Ломать голову, разгадывать загадки? — Люблю, но пожалейте, я сейчас не могу здраво мыслить и оценить… — Лира откинулась на спинку стула. — Ты и до этого не слишком-то оценивала ситуацию, — неожиданно резко заявила профессор, обернувшись. — Хочешь я скажу в чём твоя проблема? Ты изначально взяла на себя слишком много, привыкшая всё делать сама и для всех, ты не смогла понять кто я на самом деле. Весь год я давала тебе подсказки и намёки, но ты даже не думала об этом потому что слишком доверяла мне, однажды это тебе выйдет тебе боком. Итак, теперь мы вместе вспомним всё. После того как ты услышала спор Сасори-сана и Дейдары, я говорила твоими мыслями. На первом уроке я упомянула, что моя палочка сломалась, никакая другая мне не подходит и тут взяла твою, да не просто взяла, а продемонстрировала заклинание, тогда же я сказала, что без маски вы бы меня испугались. Сейчас поймёшь к чему это. После неудачного матча по квиддичу я упомянула свою историю про отца-преступника и его невиновность, которая слишком уж похожа на твою и Сириуса. А в ту ночь я рассказала тебе больше чем когда либо. Я повторюсь. Сначала пошла как и все в одиннадцать, волшебное было время, беззаботное. У меня были лучшие друзья, за которых я была готова умереть. Весело было… Потом, я кстати была немногим старше тебя, отец погиб защищая меня и моего лучшего друга. Я никогда не винила друга напрямую, но мы уже не могли общаться как раньше. Я давно его простила ибо по большей части винила себя… незаметно прошёл шестой курс, всё как в тумане. А затем мне пришлось покинуть школу чтобы потом вернуться и всё исправить. После окончания Хогвартса я попала в Акацуки, они многому меня научили, стали моими друзьями. И вот теперь я снова здесь в третий раз. Не повторяй моих ошибок, Лира. Вот что я тогда сказала. А ещё про то, что в Хогвартсе сейчас нет тех, кто мог бы узнать Ауру Релл, но есть те, кто могут узнать во мне человека, которым я была когда то. Ведь когда то я была тобой. Ну тут уже самый тупой идиот догадался бы! — Я думала это образное выражение, все дела, — прошептала Лира, в голове которой закрутился круговорот мыслей. — У нас одна форма патронуса, в один день родились, помнишь встречу в Хогсмиде? Так, дальше. Перед Рождеством тебя не удивило, что я знаю стихотворение, которое написала твоя мать? «Мы были королями и королевами». — Может Сириус поделился, — на смену шоку пришло упрямство.       Но затем Лира вспомнила один разговор с Гарри. — Вы с ней похожи кстати, — Гарри в этот момент посмотрел на пролетавшую мимо снежинку, так что определить его эмоцию можно было лишь по интонации. — Да ну? И чем же? — Лира никогда не замечала подобного и даже не думала об этом. — Не знаю точно, просто общее впечатление. С первого взгляда незаметно, но чем дольше профессор преподаёт… вот если я сначала с тобой буду разговаривать, а потом её слушать на уроке то как будто ничего не изменилось. Словно ты и она один и тот же человек. — Ага, ещё скажи это я в будущем умыкнула в Министерстве Маховик времени, вернулась в прошлое и сейчас преподаю в Хогвартсе. Делать мне больше нечего. — Лира, отвисай. Затем, я рассказала тебе о своей семье и Беллатриссе Лестрейндж.       При упоминании ведьмы Лира почувствовала гнев с новой силой и едва удержала его в себе. — Беллатрисса Лестрейндж убила и моих родителей тоже. В разное время, по разным причинам и оба раза я была рядом. Матери я лишилась до двух лет, отца в шестнадцать. Мы с ней сражались, три раза. В первом бою эта мадам меня конкретно размотала, в последующих нам помешали. Заметь, я сказала «родителей» во множественном числе. Итачи назвал меня по настоящему имени. Ну и пожалуй, самое важное…       Профессор Релл взяла одной рукой края маски и медленно сняла её. Маска выскользнула из её рук и с характерным треском раскололась на две половинки. Лира сначала ничего не понимала, но когда поняла то сдавленно охнула и осторожно встала на ноги. На гриффиндорку смотрели всё те же голубые глаза, такие же как у неё самой. Стоящая перед Лирой девушка была лишь немного старше и поэтому их сходство было значительно больше чем различия. Если бы Лира уже обо всём не догадалась то подумала бы, что они сёстры. — По-моему, я схожу с ума. Вы… это я? — с расстановкой тихо произнесла Лира. — Не прошло и двухсот лет! Я это ты из будущего, ты всё правильно поняла. — Как такое возможно?! Если встретить себя в прошлом… — Это всё сказки, нужные чтобы у людей не было соблазнов возвращаться назад во времени и пытаться самому себе втолковать нужные действия. Ну почти. Если человек изначально не совсем в своём уме и у него крепкая психика, то всё будет хорошо. Как у тебя. — У нас, — поправила Лира. — Нет, у тебя. Я давно уже стала совсем другим человеком, — она подошла к рюкзаку и достала из него бутылку зеленого напитка, налила немного в кружку и выпила. — Ну хорошо, сколько вам… мне… да без разницы, лет? — Ты серьезно? Это первое, что ты спросила у себя из будущего? Мне ровно триста лет. — СКОЛЬКО?! — Просто шутка. Мне восемнадцать, — профессор подняла руки в знак капитуляции. — Всего два года, — Лира думала ее после такого уже ничем не удивить. — Недавно я отметила свой двадцать первый день рождения. — Какого… — О, это отдельный прикол, не бери в голову. — Ну хорошо, пять лет, — упрямо воскликнула Лира. — Из которых два из них пройдёт в Хогвартсе. — С момента моего окончания школы прошёл ровно год, — вставила она. — С ума сойти можно… — Жизнь это в принципе сумасшедшая штука. Сейчас я снова покидаю Хогвартс, ведь наша стажировка закончилась. Но и из Акацуки я уйду на время. Мне нужна перемена. Я уверена, что впереди меня ждут ещё более неожиданные открытия и изобретения и наша жизнь только начинается!       Следующий их разговор случился уже когда профессора из Акацуки покидали Хогвартс. Они были в своих форменных чёрных плащах с красными облаками и держались как и всегда: Тсукури болтал о чём то с Флитвиком, иногда дерзко ухмыляясь, Акасуна всем своим видом показывал нетерпение и скуку, Учиха был абсолютно спокоен, принимая прощания от учеников, а профессор Релл…       Аура стояла в немного в стороне в тени раскидистого дуба в своей старой маске, летний ветерок растрепал её волосы, но заметив девушку она подошла к ней. — Как ты? — Вы же знаете. — И то верно. Несмотря ни на что мне было приятно тебя учить. — Взаимно.       Девушки какое то время стояли молча. Наконец Лира не выдержала и выпалила: — Мы ведь ещё увидимся? Правда? Через два года? — Быстрее чем ты думаешь. — Эй, Аура, нам тебя ещё долго ждать? — это был Тсукури. — Да ладно тебе, Дейдара-нии, не заржавеешь!       Аура Релл отвернулась и сделала пару шагов прочь от так много значащего для неё места, но обернулась к Лире. — До встречи и лучших времён, Аврелия Блэк.

***

      Хогвартс-Экспресс прибыл на платформу девять и три четверти. Всю дорогу Лира сидела непривычно тихо. После того памятного разговора в кабинете директора Лира и Гарри не обменялись ни словом ни взглядом. И сейчас упорно делали вид, что друг друга не существует. Лира была растеряна, она не знала что делать. Вся эта ситуация выбила её из колеи и потребуется много времени чтобы в неё вернуться. На вокзале её встречала вся семья: Андромеда и Эдвард будто разом постарели на пару тройку лет, Дора только вчера выписалась из больницы. Все обнялись не говоря ни слова. По ним четверым издалека было видно, что в семье горе. Гарри тем временем окружила толпа волшебников, когда всё закончилось к семье подошёл и Люпин, его Лира тоже обняла. Да пожалуй, семья и их тепло это именно то, что Лире нужно.       Уже дома она обнаружила в своих вещах ту самую маску себя-профессора. Игра-притворство начинается?