Последний из омег

Как я и ожидал, синие бросили меня в одну из этих сраных камер. И насчет барьера я тоже не ошибся. Когда я проходил через эту невидимую стену, было такое чувство, что меня на мгновение не только раздели, но и вытащили все внутренности. Одним словом — полная жесть. Оставив меня здесь, синие ушли, не сказав ни слова. Я не видел смысла в том, чтобы кричать им что-то вслед. Мне слабо верилось, что их вообще можно назвать людьми, а значит, чувств у них тоже никаких нет. Но, если честно, у меня сейчас было такое ощущение, что из меня эти чувства они тоже умудрились высосать. Или это все из-за той хери на шее и руках? Фиг его знает. Я медленно развел кисти в разные стороны и понял, что с рук слизь исчезла. Странно. В камере я оказался не один, со мной было еще пять омег. Трое из них были такими же дохлыми, как тот, которого накануне имели синие, а оставшиеся двое еще походили на живых. Но, тем не менее, абсолютно все молчали и практически не шевелились, замерев в разных позах возле стен, покрытых всё той же зеленоватой слизью. В камере не было ничего, кроме помойной ямы и подносов с практически не тронутой едой, равное количеству узников. Мне было противно. Я не хотел садиться на этот грязный пол. Была бы это обычная грязь, я бы опустился в нее не думая, но эта слизь, эти присоски… Дошло все до того, что я стоял на ногах, пока моя спина сама по себе, рефлекторно не прислонилась к этой обосранной стене. Мне хотелось… О, мне чего-то даже хотелось! Впрочем, как обычно, жрать. У меня вся жизнь такая: что бы ни случилось, нужно пожрать, радость — жрать, неудача — жрать, секс — жрать… или рожать? О, черт, мозги совсем запутались. — Эй, вы жрать то будете? — нехотя обращаюсь я к омегам. Они остались в таких же позах, только один слабо покачал головой. «Пусть всем на зло, все равно не сдохну!» — думал я, уплетая чужую еду. Все сожрал, даже яйцо… Ностальгично вздыхаю и падаю в эту мерзость. Ноги гудят, голова гудит, живот молчит… хоть что-то радует. Хотя, не уверен. Наоборот, я начинаю медленно себя ненавидеть за то, что жру все, что ни попадя. Прошло пару дней. Я все еще сижу в этой дыре. Единственное изменение — одного из «дохлых» забрали синие. Остальные омеги все так же не проявляют признаков жизни, смотрят в пустоту остекленевшими глазами. Я по-прежнему единственный, кто ест. Быть может, они делают это для того, чтобы поскорее настал час их смерти? То есть хотят, чтобы их побыстрее забрали «синие»? Но почему же тогда, когда приходят эти самые «синие», омеги начинают изо всех сил показать, что еще активны? Или причина их вымирания кроется в отсутствии аппетита? .. Тысячи вопросов и, поверьте, я пробовал их задавать. Я пытался общаться с омегами, как мог, но они полностью меня игнорировали. Максимум — отводили взгляды. С этими наладить контакт не получалось и уже никогда не получится, я понимал это, а новых омег не приводили. Еще через три дня. Итак, я по-прежнему здесь. И по-прежнему жру их еду. Правда, её стало меньше, ведь забрали еще одного омегу. От нахождения в одном помещении с живыми трупами, я начинаю потихоньку сходить с ума. Единственное, что меня как-то удерживает — это яйцо. Звучит глупо, но, не смотря на то, что я его сожрал, мне все время кажется, что оно все еще со мной. А, может, потому что сожрал, потому и кажется. Оно стало частью меня. От этого одновременно чувствовались и вина и облегчение. Что было бы, если бы я не съел тогда яйцо? Меня бы убили? Или все равно притащили сюда? Но, в любом случае, забрали бы яйцо, я знал это. Так что, я поступил правильно. Надеюсь, что правильно… Еще неделя. Как бы я ни старался, я все равно со временем становлюсь таким же, как они, как полудохлые омеги. Я все меньше двигаюсь, ведь в этом нет смысла и меньше ем, ведь в этом тоже нет смысла… Да, даже в этом уже нет смысла. И еще одного омегу увели с собой «синие». Это происходит так медленно, страшно… С каждым днем нас становится все меньше и меньше — трое. А новых в камеру не приводят. Казалось, надо радоваться, омеги гуляют на свободе, а не живут этой ужасной и гнилой жизнью. Но что-то подсказывало, что они не гуляют. Что-то говорило, что им не лучше, чем нам. Несколько недель. Кажется, я наконец-то решил сдохнуть. Теперь я тоже практически не ем, разве что иногда удается силой что-то в себя запихнуть. Вся здешняя атмосфера только способствует этому. Однажды (понятия не имею, какой по счету это был день) я кое-что нашел. В потайном кармане нижних шерт (единственная одежда, которую на мне все же оставили) лежала та самая вторая банка, которую я собирался продать. Я вертел её в руках, с трудом различая текст, который был написан на этикетке: «Жидкость, модифицирующая слюну к росту гениталий» Логическая цепочка замкнулась в моей голове не сразу, но со временем до меня дошло. Хоть содержимое банки и было пригодным к использованию, я надеялся, что если выпью больше, чем указано в инструкции, вполне могу отравиться. Надеюсь, что смертельно. Я осушил баночку полностью, даже не скривившись. Все внутри горла сразу же защипало и запылало, но длилось это недолго. — Эй, ребят, кто-то хочет увеличить член на конец дней? — нехотя спросил я. Да, видимо я был совсем больным. Даже свой голос не узнавал — безжизненный и хриплый. Желающих не нашлось. А может, оно и к лучшему. Стать шлюхой к концу жизни не самая лучшая идея. С этой мыслью я уснул. А когда проснулся на следующий день, в камере нас осталось лишь двое. Пара недель. Я лежу на полу и меня колотит. Наверное потому, что я чувствую близость смерти. Но и она не так страшна, как полнейшее одиночество и то, что со мной сделают в конце. Я смотрю на узника и понимаю, что его заберут уже совсем скоро… В какой-то агонии я внезапно поднимаюсь и иду к подносам с едой. Каждый шаг дается с трудом, но мною движет чистое безумие. Я беру и набираю в руку еды, что попало, а затем подхожу к омеге. Он по-прежнему меня не замечает. Мои руки трясутся, глаза расширенны, очередная вспышка безумия и гнева, смешанного со страхом. — На, жри! Жри, сука! — ору я, пытаясь запихнуть еду омеге в рот. Но нет, он не ест. Все до остатка вываливается из его рта и падает на пол. Зато омега наконец обращает ко мне свой взгляд, бездонный и пустой… мертвый. А из его глаз катятся крупные, такие же пустые слезы. Мне хочется его ударить. Мне хочется убить всех, кто и так не борется за свою жизнь и себя в том числе. Но тут в камеру опять входят «синие». Я вцепляюсь пальцами в недвижимое тело омеги и смотрю на них, как затравленный зверь, все еще оберегающий свою добычу. Они смотрят на меня холодно, но не так, как омеги. Они меня ВИДЯТ. От этого взгляда создается такое впечатление, что они с радостью бы меня убили, но не могут. «Синие» приближаются, а я еще сильнее впиваюсь пальцами в кожу парня. Настолько сильно, что он реагирует и тихонько стонет. Один из «синих» грубо пинает меня в живот и я отлетаю к стене, прикладываясь об нее затылком. Я хочу встать, но, кажется, я растратил все свои силы. В лазах темнеет. Я вижу, как омега и держащие его синие постепенно растворяются в темноте… Приблизительно тот же отрезок времени. Я остался один. Последний… Последний из омег. Пускай в камере, но за все время, проведенное здесь, это место стало для меня целым миром. Я лежу на полу и не двигаюсь, смотря в пустоту. Я не ем. Я пытался, но теперь, что бы я ни положил себе в рот, сразу выталкивается наружу. Наверное, все-таки отравился. Я чувствую себя трупом, а если и не им, то уж точно смертельно больным. Одиночество убивает во мне все, что когда-то жило. «А что, если за мной так и не придут и я умру в этом месте?» Наверное, так даже будет лучше. Лучше? .. Скорее, не так ужасно, как-то, что предстоит при встрече с синими. Я закрываю глаза и вспоминаю… Его. Да, того самого, неотесанного, матерящегося, но несомненно шикарного альфу. Он хотел, чтобы я принес ему яйцо, а я просто взял и сожрал его. Гнию здесь, вместо того, чтобы быть с ним. Но я даже не знаю, остался ли он еще в живых… «Спаси…» — одними губами, без всяких звуков шепчу я и прикладываю пальцы к щеке. Кажется, я плачу. В первый и последний раз за всю свою никчемную жизнь на этой сраной планете. Меня поднимают, легко, как веточку, и выносят из камеры. И снова коридоры, коридоры, коридоры… Я, словно во сне, смотрю на все это со стороны. Осознаю, но не чувствую. Меня наконец заносят в другую камеру и кладут на холодную площадку, стол, подиум… Это не имеет значения. Меня сразу же сковывают цепи. Все точно так же, как с тем парнем. А может я это уже не я, а тот омега… Да, всего лишь один из тысячи омег, которых изнасиловали тем, что и членом не назовешь. Внезапно резкая, острая боль прожигает меня и перед глазами проскакивает зеленая вспышка. Я распахиваю глаза, открываю рот, судорожно хватая им воздух. Еще немного и все случится. Ждать осталось недолго. Всего лишь один из тысячи… Но как же так? Это не возможно! Я не один из тысячи! Я — последний из омег, черт побери! Эмоции, безумие, боль… Я одновременно вбираю и борюсь со всем этим. Я снова хватаю воздух и из моего горла вылетают слова, которые изменили всю мою жизнь: — Вы, сволочи, суки, падлы! .. Отвалите от меня, уроды! У вас даже членов нет, а херь какая-то! Мне нужен НОРМАЛЬНЫЙ ЧЛЕН! Дайте мне НОРМАЛЬНЫЙ ЧЛЕН, гниды!!! Настала полная тишина, которую прерывало лишь мое сбившееся дыхание. Сначала «синие» впали в ступор, но уже через пару минут началась настоящая суматоха. — Кэх378, ему нужен член. — Кэх976, омеге нужен НОРМАЛЬНЫЙ член. — Кэх909, что такое НОРМАЛЬНЫЙ член? И все в том же духе. В конце концов меня одели и вынесли из камеры. И опять коридоры, коридоры, коридоры… — Куда? — вырвалось у меня. Эта зеленая херь, которую мне вкололи, явно давала энергию и, к тому же, возбуждала. — Мы дадим тебе НОРМАЛЬНЫЙ ЧЛЕН, — ответил один из синих.