— Меня уволят, — сдавленно хрипит Тэхён уже в мае, толкаясь внутрь хорошо изученного тела особенно сильно. — Господи, блять... — и дышит шумно, пытаясь сдержать рвущиеся из горла стоны: заниматься сексом в школьной учительской, несмотря на поздний пятничный вечер,
строго-настрого запрещено, но Чонгуку нравится это — чувствовать себя нарушителем. И член хёна внутри, такой большой, давно уже привычный, нравится тоже, как нравится сидеть на нём в одной белой школьной рубашке и с ослабленным галстуком, чувствуя ритмичность толчков снизу вверх. Он уже давно перестал стесняться всего того, что происходит между ними двумя — напротив, возможно, если быть честным, именно он сейчас выступил инициатором секса в учительской одним шёпотом «Я хочу показать папочке, чему научился» прямо на тэхёново ухо.
— Тебе ли не знать, где в школе расположены камеры, — Чон ведёт бёдрами и негромко смеётся, уверенный, что эта насмешка мимо Тэхёна не пройдёт, разумеется.
Провоцирует, хочет, чтобы вечером, когда они снова придут к хёну домой, тот сказал ему: «Сейчас ты будешь наказан за плохое поведение в школе» или вроде того — Чонгук, если честно,
обожает, когда его парень делает
так.
Вообще-то, секса не должно было быть: Чонгук, после двух месяцев страшных метаний от одного направления к другому, совершенно непредсказуемо ни для кого остановился на худфаке,
конечно же, но только лишь для того, чтобы начать метаться между двумя, чёрт возьми, вузами. Намджун и Чимин, образующие тошнотворный приторный союз, уже давным-давно определились и точно так же заочно были приняты в один универ на факультет экономики, и даже Юнги, который казался самым из них в себе неуверенным, успел заочно поступить на международные отношения в альма-матер Хосока.
А есть Чонгук и два его вуза. Оба нравятся очень, с обоими он прошёл собеседование, обе комиссии, просмотрев его работы, согласились принять после выпуска, если он наберёт проходной балл (наберёт, разумеется), и это было спонсором какой-то очередной небольшой истерики, где Чон бьётся головой о поверхность парты и бросает монетку, а Тэхён просто наблюдает какое-то время. Был момент (где-то... в марте?), когда Чонгук вообще решил, что не будет учиться: отслужит, а потом просто найдёт подработку, но его за это чуть не убили, как и за идею найти подработку курсе на первом.
— Ты не будешь убиваться в период, когда должен работать на зачётку, Ку, — когда он заявил это, пока они сидели дома у хёна, тот был так строг с ним, наверное, только второй раз за все месяцы, где первый был именно после решения младшего пойти служить в армию. — Первые два-два с половиной года очень важны. Да и после — тоже, успеешь ещё поработать. Лучше учись хорошо, чтобы получать стипендию.
— Знаешь, она не такая большая, какой могла бы быть, — уныло протянул Чон. — И вообще, ты же слышал про то, что Хосок устроился на подработку сейчас, потому что Юнги согласился жить с ним после выпуска. Типа, он будет снимать квартиру около их универа. У хёна получается управляться и с тем, и с другим, я чем хуже?
— Твоя специальность занимает куда больше времени, — сообщили ему. — Хосоку для подготовки нужно потратить час-два. А тебе — долго и усердно работать. В любом случае, пожалуйста, не переживай из-за денег, окей? Если ты что-то захочешь, я подарю тебе это.
— Что? С ума сошёл? Я тебе, что, содержанка?!
— Нет, — и Ким улыбнулся счастливо. — Ты просто мой любимый человек, в курсе же, да? Учись принимать любовь разными способами, мой несчастный ребёнок, — и потрепал за щёку. — Потому что я буду изощряться.
И вот сейчас, очевидно, наглядно это показывает, когда доводит Чонгука до предела рукой, а потом — сам спускает в презерватив после нескольких фрикций.
И их действительно никто не спалил, удивительно. И — что уж греха таить, да? — не спалит до самого выпуска, потому что они будут проворачивать секс в школе ещё несколько раз, ровно до момента, когда весь класс, наконец, не обнимется напоследок, прижимая к груди свежий выпускной фотоальбом, и не разойдётся праздновать окончание кто куда.
И Чонгук, наверное, этот момент запомнит навсегда, да? То, как они шли по улице, а воздух был тёплый и в нём пахло грядущими переменами, от которых было до ужаса боязно, но какой смысл переживать, когда рядом друзья, так ведь? Намджун и Чимин идут рядом и шутят, что будут врать в универе о том, что каждый женат; Юнги и Хосок-хён, чьи отношения после того, как они двое сошлись, стали действительно крепче,
зрелее, негромко смеются и видно, как хотят сплести пальцы в совсем не дружеском жесте.
И Тэхён. Конечно, Тэхён, который смеётся над шутками, чувствуя себя абсолютно комфортно, и эта картинка действительно отпечатывается в голове
больше-не-школьника Ку так ярко, приятно и хорошо, что, наверное, этим же вечером он её нарисует.
Всенепременно.
***
Юнги неловко.
У него не так много вещей, слов — ещё меньше, а вот нервозности — целый вагон. В дрожащих руках — небольшая спортивная сумка, а в голове — пустота, потому что сейчас он, будущий бакалавр, стоит напротив двери, за которой, конечно, квартира. Та самая, на съём которой Чон Хосок зарабатывал целых полгода, чтобы иметь деньги про запас на случай потери своей подработки или какого-то другого критичного случая.
Мин знает, что она небольшая. В ней всего одна комната, но она довольно просторна, а ремонт достаточно старый — ровно настолько, чтобы пожилая хозяйка разрешила им сделать свой, если они вдруг решат.
Вот и грудная клетка у этого Юнги глупого, она как квартира — небольшая совсем. Но сердце в ней от любви настолько огромное, что перекрывает дыхание, потому что для него ещё никто не делал подобных шагов. Пусть Чимин в их «гейском чате» и говорит, что всё будет в порядке, страшно до ужаса — ведь это новая жизнь, новый мир, серьёзный этап... но хочется. Очень хочется просто себя отпустить и позволить любить Хосока без недомолвок, открыто и чисто в ответ их
вторым уже летом, и ничего-ничего от него не утаивать.
Он так любит этого хёна, вы бы знали, чёрт побери. От этой любви режет глаза, а ещё — хочется схватиться и не отпускать.
Никогда. Тем более, когда они теперь вместе живут, а Хосок пошёл ради него на такие серьёзные действия.
Поэтому, выдохнув, Юнги не боится. Напротив: дверь открывает, проходя в коридор, снимает кроссовки, чтобы моргнуть и удивиться тому, что Чон сидит на заднице и ведёт кисточкой по белой стене, создавая какой-то интересный узор. Хорошо владеть кистью — это семейное, верно, и, подойдя ближе, Мин ощущает некую робость, глядя на то, что получается. Здесь абстракт розового, тёмно-голубого и нежно-зелёного, а ещё — вихри чёрного с синим. Узор странный, но безмерно красивый, возможно, обретёт смысл после того, как будет закончен.
— Зелёное — это кроны деревьев в период, когда мы поцеловались впервые, — произносит Хосок, не отвлекаясь. — Розовый — это свет лампочек на вечеринке в актовом зале. Чёрный — это обозначение контура. Рамок, в которые я загнал сам себя долгим молчанием и страхом выяснить с тобой отношения: видишь, они немного рваные, резкие? А голубой с синим — полумрак классной комнаты, в которой ты позволил мне любить тебя снова, — и, подняв лицо, глядя ему прямо в глаза своими, полными безграничным чувством любви, широко улыбается: — Удивлён, да? Не стоит. Просто, может...
рисуй со мной, ладно?
ai otsuka — draw with me
