1
Кобра всегда покупал два капкейка. Привычка или порыв, а может, просто желание поделиться? Один капкейк Кобра ел сразу по дороге, а второе подолгу держал у себя. Иногда образы и лица всплывали в сознании. Угостить Ямато... Дана... Тецу? В итоге он съедал капкейк сам. В детстве Кобра по нескольку раз в день проходил мимо кондитерской: яркая витрина и сладкий запах. От этого сочетания кружилась голова и урчало в желудке. Мама заботливо заворачивала в школу онигири. Вкусное, теплое, но... ничего кроме. Кобра не жаловался. Среди его одноклассников были и те, кто смотрел на домашнюю еду с жадностью, и такие, кто вовсе голодал. Но Кобра не страдал состраданием. Не потому, что порой ответная доброта отсутствовала в принципе. Просто дружба оказывалась в приоритете. С другом и поделиться приятно. Однако мама Ямато тоже готовила онигири. Никакой оригинальности у этих мам. Первый раз капкейк Кобра попробовал только в старшей школе. Одноклассница подарила на четырнадцатое февраля. Он не запомнил её имени и лица, в памяти остался лишь смутный силуэт среди таких же. Зато запомнил размазанный по пальцам крем, когда, смеясь и уворачиваясь от Ямато, Кобра запихивал капкейк в рот. С тех пор каждую неделю лакомство, ставшее любимым, разбавляло надоевший рис. Во всей школе знали: лучший способ порадовать Кобру — купить ему капкейк. С выбором, однако, чаще пролетали, и сами отправлялись в краткосрочный полет. Непонравившиеся капкейки Кобра отдавал друзьям, но запоминал то, что пришлось по вкусу. И на следующий день добывал себе такое же. Кобра всегда покупал два пирожных и всё время надеялся, что, как и тогда в школе, он однажды столкнется с кем-то, с кем захочет поделиться. И жизнь повернётся вспять.2
Рокки опасен для всех, кто обижает женщин и посягает на его территорию. Осмелился нарушить его правила — отвечай. Боишься? Убегай, пока не захлопнулся волчий капкан. У Рокки самая лучшая система слежения и люди-ищейки. Они чуяли страх и загоняли в угол. А дальше либо игрались, либо сразу пускали наглецов на мясо. Казни Рокки устраивал сам. Всё по справедливости — в понимании White Rascals, конечно. Город, в котором они родились, оставил им единственный завет: выживает сильнейший. Тот, кто сумел обмануть систему или кто её подкупил. Рокки вовсе не исключение. Честность — слишком сложное слово. Быть честным — пустая трата сил. Да и многих ли спасешь без иены в кармане? Пока борешься за одну женщину, над сотнями других издеваются. Рокки нужна была империя, и он её создал. В White Rasсals не брали случайных людей. Рокки лично проверял каждого. Самые опасные, безбашенные и разделяющие его взгляды встали за его спиной. Рядом же стояли те, кто защищал ему спину и готов был рискнуть ради него всем, даже жизнью. Идея вела их и задавала стиль. Сияющий металлом и золотом «Heaven» обещал защиту детям и женщинам. В его стенах все будто надевали невидимую броню. Пока не переступали границы. Рокки следил за порядком и никогда не следил, сколько крови проливалось на алтарь. Таков входной билет в рай. Рокки опасен для всех, особенно для идиотов-самоубийц, посягнувших на то, что он считал правильным. Он мог не пощадить даже своих. Но никого из тех, кто однажды пошел за ним, это не волновало. Ведь и они за Рокки могли убить любого.3
Йошики никогда не выделялся ростом. Всегда выглядел моложе, удивляя окружающих. Все классы в школе он простоял последним на физкультуре и первым во время общественных собраний. Даже когда Йошики перешагнул порог совершеннолетия, никто ему не верил. Но шутить на этот счет со временем все вокруг разучились. Йошики всегда шел напролом, стирал кровь с губ и улыбался. Не боялся сражаться ни с местными монстрами, ни с толпой. Бой пьянил его, наполнял изнутри и стирал границы контроля. Лучше уж быть безумцем, чем пустышкой. Как много таких... Насмотрелся. Глупцы, привыкшие, что всё достается легко, потому что они чуть выше и чуть сильнее прочих, одеваются броско или ведут себя дерзко. Никто из них не боролся по-настоящему. В отличие от Йошики. Он быстро усвоил основные правила жизни: на вершину забирается подготовленный и упорный. А внешняя показушность тех, кто делает вид, что их устраивает последнее место в списке, не более, чем враньё. Если заявляешь о себе, если претендуешь на лидерство, запихни планы в черепную коробку и действуй. Йошики готовился, закалялся, отрабатывал удары, тренировался, не боясь, когда его били. И бил в ответ. Пока тело не стало как камень, а ум — как острый меч. Он рассчитал всё, вплоть до возможного поражения. Йошики не собирался сдаваться, только становиться лучше. Цель вела вперед. Его не принимали всерьез, и это было на руку. Ведь каждый, кто так считал, становился легкой добычей. Йошики никогда не выделялся ростом, зато выделялся сам по себе. Дерзкий, подвижный, с ярким пронзительным взглядом. Он походил на пламя, и теперь все перед ним расступались.4
Норихиса не боялся огня. Как и боли. Не боялся даже смерти. Он сам мог уничтожить любого и сносил всё на пути. Бешеный и непокорный. Свобода стала смыслом жизни: дерись, борись, двигайся к цели любыми средствами. Когда его пытались удержать, он рвался из рук. Вырывал другим руки. Вокруг него кричали и корчились от боли. А Норихиса смеялся. Всё началось после гибели братьев. Мир перевернулся и стёр границы между дозволенным и запретным. Стало всё равно. Какая мораль, какая совесть? Законы не более, чем глупая трата времени и бумаги. Нарушать их оказалось даже весело. Он делал это столько раз, что было странно, как приговор на суде не накрутили до смертной казни. Убийства, вандализм, грязные деньги — Норихиса не сторонился ничего, что помогало отвлечься. Только предательские воспоминания незваными гостями наведывались каждую ночь. Братья замирали тенями у стен и смотрели-смотрели-смотрели. То ли говорили «Остановись!», то ли «Продолжай искать дальше». Норихиса цеплялся за второе. Верил. Поиски подогревали тёмное чувство мести. Никто не спасет от возмездия виновных. Норихиса не щадил ни себя, ни окружающих. Истязал до полного изнеможения и даже после этого одним словом заставлял подниматься. Раз за разом. Подобно птице Феникс, подобно самому пламени, которое, почти потухнув, способно набрать мощь вновь от одного уголька. Норихиса считал: пока в теле теплится жизнь — найдутся силы продолжать бой. Несогласные, слабые, те, в ком не было внутреннего стержня, сразу изгонялись. Идее либо отдаешься весь, либо катишься к чёрту. Норихиса не боялся огня, он его боготворил. Именно поэтому в качестве цвета для своей новой семьи он выбрал красный. Цвет крови, цвет страсти, цвет опасности. Норихиса всегда честно предупреждал своих врагов.5
Смоки с детства мечтал о семье. С того самого момента, как остался один. С той минуты, как его ребенком выбросили на улицу. Никому ненужный, он сидел между домами и наблюдал за спешащими мимо людьми. В его сторону не смотрели, а если и бросали взгляд — тут же отворачивались. Матери закрывали лица детям — «Он бродяга! Осторожно!» — но дети всё равно оборачивались через плечо: интересно. Смоки напоминал самому себе бывалого пса со свалявшейся шерстью, которого никто не подумает взять в дом в отличие от миленьких щенков или котят. Но Смоки не нужна клетка из стен и крыши, чтобы выжить. Тепличные условия — для слабаков. Нет ничего невозможного. Обездоленные, покалеченные судьбой, отчаянные поймут, что это не приговор и всегда можно начать всё с начала. Смоки хотел быть счастливым даже на улице и подарить счастье другим. Но иногда он наблюдал украдкой за семьями, держащимися за руки или просто шагающими вместе, и внутри что-то больно сжималось. Сбивало с пути. Встреча с Лалой всё изменила. Маленькая, плачущая, потерянная девочка была его отражением. В ней словно сконцентрировалось то, что Смоки ненавидел. Но, значит, именно он сможет стать тем, кто превратит слабость в силу, кто сотрёт слезы и научит снова улыбаться. Так зародилась мечта, которая обязательно должна была сбыться. Смоки с детства мечтал о семье, но даже не догадывался, что станет защитником разношёрстной толпы. Озлобленной, грязной и лучше всех знающей, кем и почему стоит дорожить. И кого стоит защищать изо всех сил. Потому что семья — это не обязательно люди, связанные кровью. На Безымянной улице теперь в это верили все.