Таймлесс. Pov Гидеон

Когда мы вошли в танцевальный класс, Шарлотта, Джордано и Гвендолин двигались, исполняя фигуру «ле шэн». Гвендолин была без пары и подавала в этот момент руку воображаемому партнёру. Я заметил, что она ошиблась и, вероятно, не в первый раз, потому что Джордано рассержено выкрикнул: — Правая рука, правое плечо, левая рука, левое плечо! Неужели это так сложно? Посмотри на Шарлотту, у неё получается замечательно! Гвендолин сконфуженно остановилась. А Шарлотта продолжала танцевать, будто не заметив нашего появления. Всё в ней было идеально: выражение лица, улыбка, движения. И я понял, что именно эта идеальность мне претила: всегда все по правилам, сдержанно и тактично, никаких неожиданностей. Вчера вечером она впервые вышла из себя, но быстро извинилась, словно была виновата в том, что не унаследовала ген. А сегодня все было по-старому. Будто она боялась быть обычным человеком с неправильными поступками, ошибками, будто боялась жить по-настоящему, а не по Двенадцати золотым правилам Хранителей. — О, — сказала Шарлотта, всем своим видом показывая, что только-только заметила меня и мистера Джорджа. Она присела в грациозном реверансе, не выходя из роли молодой дамы XVIII века. Она напомнила мне балерину из шкатулки, которую я подарил своей маме, когда мне было восемь лет. Точно также она готова изящно танцевать всю жизнь, не сходя с намеченной линии, как заведенная. Идеальная кукла в руках Ложи, правда, очень умная кукла. Джордано тотчас же начал жаловаться на Гвендолин, захлебываясь в словах от возмущения: – Не знает, где лево, где право… грузная и неповоротливая. туго соображает… невозможно осуществить… тупица… рождённый ползать летать не может. она не сможет… сразу же вызовет подозрения… ну посмотрите сами! Гвендолин вышла из себя от этих слов, резко расстегнула юбку и скинула её на пол. При этом она зашипела: — Не понимаю, почему это я должна в восемнадцатом веке разговаривать о политике, я ведь и сегодня этого не делаю. Ни малейшего понятия ни о чём таком не имею! Ну и что с того?! Если какой-то маркиз спросит меня про всякую заумь, я просто отвечу, что ни бум-бум в политике, и дело с концом! А если кто-то обязательно захочет потанцевать со мной менуэт — что абсолютно исключено, потому что я там в восемнадцатом веке никогошеньки не знаю, — я очень вежливо скажу что-то вроде «нет, спасибо, я вывихнула ногу», и дело с концом. Думаю, без проблем получится, и зубы при этом показывать не придётся. Это была полная противоположность Шарлотты. Эмоции Гвендолин выплескивались через край, проявлялись на её лице, в движениях рук, в позе. Она была маленьким вулканом, готовым взорваться и подкупала этим меня. Она зажигала все вокруг искрами жизни, переполнявшей её. Неудивительно, почему люди тянулись к ней. Мистер Джордж, миссис Дженкинс, мадам Россини, а ещё леди Тилни, Люси и Пол. Все они попали под её обаяние, как и я. — Видите, о чём я? — спросил Джордано и скрестил руки на груди. — Никакой усидчивости, зато жутчайшее невежество и бездарность во всех областях. А при упоминании о лорде Сэндвиче вдруг смеётся, как малое дитя. — Мне кажется, она обязательно… — начал мистер Джордж, но Джордано его перебил. — В отличие от Шарлотты у этой особы нет ни малейшего кокетства! Зато не знаешь, что она выкинет в следующую секунду, — пронеслось у меня в голове. Шарлотта выключила музыку и села к роялю, улыбкой приглашая меня присоединиться к ней. Я улыбнулся в ответ, понимая, что сейчас мне представился удобный случай развеять окончательно все надежды Шарлотты. Я кинул быстрый взгляд на Гвендолин, глупо желая увидеть проявление ревности. Она же стояла, выпустив невидимые колючки, злая на всех присутствующих. Мистер Джордж нахмурил лоб и сказал: — У вас всё получится, Джордано. К тому же, у вас такая осведомлённая помощница — Шарлотта. И время пока что терпит, пара дней у нас ещё есть. — Да хоть бы и недели! Времени всё равно не хватит, чтобы подготовить её к большому балу, — ответил Джордано. — Суаре — ещё куда ни шло, в узком кругу и при большом везении, но бал, где, возможно, будут присутствовать герцог и герцогиня — нет, это полностью исключено. Осмелюсь предположить, что граф изволит шутить. Взгляд мистера Джорджа стал холодным и беспристрастным. — Вовсе нет, — сказал он. — Это никак не входит в вашу компетенцию: подвергать сомнениям решения графа. Гвендолин постарается, и у неё всё получится, правда, Гвендолин? Девушка промолчала. Шарлотта начала тихонько постукивать пальцами по клавишам рояля. Она наигрывала ля-мажорную сонату Моцарта, показывая, что полностью готова и к суаре, и к балу. Как будто от этого что-то могло измениться. Я подошёл к роялю. Шарлотта подняла на меня взгляд и сказала: — Ты не сердишься на меня из-за вчерашнего? — Нет, — коротко ответил я и добавил: — Ты ведь сама говорила, что мы хорошо понимаем друг друга. — Значит, между нами все по-прежнему? — по голосу Шарлотты я услышал, что этот вопрос тяготил её, несмотря на ясную улыбку. — Да, — сказал я, — мы друзья, как и все прошедшие годы. На мой взгляд, это был самый прямой ответ, что я мог дать на тот момент. В глазах Шарлотты промелькнуло разочарование, но это не было отчаянием. Это означало, что она не готова так просто отступить. В этом мы были похожи: нас научили не отступать перед любыми трудностями. Она продолжала играть, не сбившись: — Я рада, что у нас с тобой хорошие отношения. В отличие от моей кузины, — в её голосе зазвучали нотки высокомерия. — Она абсолютно не понимает, что мы с Джордано хотим донести до её скудного ума, и делает вид, будто мы виноваты в её непонимании. В это время мистер Джордж говорил с Гвендолин о предстоящей элапсации. Я наблюдал, как она взяла свой рюкзак и пальто с нескрываемой радостью на лице. От её улыбки на душе у меня стало тепло. — Мне кажется, ты слишком предвзято к ней относишься. Мы ведь обсуждали, что у неё не было такой возможности подготовиться, какая была у нас, — сказал я, защищая Гвендолин. — Дело не в этом, — проговорила Шарлотта. — Она… — моя бывшая напарница замялась. Складывалось ощущение, что она подбирает наиболее подходящее слово для характеристики своей кузины. Судя по всему, слово вовсе не из приятных. — Давай обсудим это в другой раз, — остановил я Шарлотту. Мистер Джордж прервал нас, сказав: — Ах да, Шарлотта, миссис Дженкинс вызвала тебе такси. Сегодня ты свободна. Шарлотта перестала играть. — Да, мистер Джордж, — учтиво сказала она, а затем мило улыбнулась мне. — Ты тоже сегодня свободен? Я отрицательно покачал головой. — Нет, я должен сопровождать Гвендолин. И снова разочарованный взгляд от Шарлотты. — Не должен, — сказал мистер Джордж. — На сегодня ты проэлапсировал более чем достаточно, — он строго посмотрел на меня, напоминая о нашем разговоре по пути сюда. — И ты выглядишь уставшим, — сказала Шарлотта. — Что не удивительно. Мне кажется, тебе стоит хорошенько выспаться. Спать из-за раннего подъёма действительно хотелось, но я должен был поговорить прежде с Гвендолин, иначе о полноценном сне можно было забыть. — Без меня Гвендолин потратит эти четыре часа впустую, — сказал я. — Если же я буду рядом, то смогу её за это время чему-нибудь научить, — я немного улыбнулся и продолжил: — Например, различать право и лево. Думаю, с менуэтом она справится, — подтрунил я, не показывая, как хочу оказаться с ней в прошлом. — Напрасный труд, — сказал Джордано. — Мне надо делать уроки, — неприветливо сказала Гвендолин. — К тому же, на завтра мне задали сочинение о Шекспире. — И в этом с удовольствием помогу, — сказал я и посмотрел на нее. В моем взгляде, скорее всего, читалась решимость во что бы то ни стало попасть в подвал 1953-го вместе. Мистер Джордж пожал плечами и сдался: — Как знаешь. Может, ты и прав. Тогда Гвендолин не будет так одиноко и страшно в этом подвале. — А я иногда вовсе не против того, чтобы побыть в одиночестве, — растерянно сказала она. — Особенно если целый день проведёшь среди людей. Гвендолин вот так запросто хотела отшить меня? Я, как и Шарлотта до этого, не намерен был отступать. — Вот как? — язвительно спросила Шарлотта. — Хотя побыть в одиночестве тебе, наверное, не удаётся никогда, ведь с тобой постоянно какие-нибудь невидимые друзья, правда? — Ага, — ответила Гвендолин. — Гидеон будет только мешать. Интересно, о чем это они? — подумал я, но решил приберечь этот вопрос на другой раз. Вместо этого я распахнул дверь и с энтузиазмом в голосе сказал: — Идём же, Гвендолин! Вперёд! В 1953-й год! Перед тем, как направиться в алхимическую лабораторию, мистер Джордж завязал девушке глаза. Глубоко вздохнув, он взял ее за руку и повёл вперёд. Мне достался рюкзак. Это было лучше, чем вести её и чувствовать пронизывающие все тело удары электричества. — Знаю, мистер Джордано — человек не из лёгких, — сказал мистер Джордж, когда мы спустились по винтовой лестнице, — но тебе придётся всё-таки постараться и делать так, как он говорит. — Пусть тогда и он постарается! — недовольно ответила Гвендолин. — Мастер японских духовных практик, дизайнер украшений, знаменитый хореограф, кутюрье… что он вообще забыл в ложе? Мне казалось, все хранители — это знаменитые учёные и политики. — Мистер Джордано немного отличается от остальных, это правда, он у нас что-то вроде белой вороны, — осторожно заметил мистер Джордж. — Но у него светлая голова. Несмотря на его экзотические… э-х-м… занятия, которые, кстати, помогли ему заработать огромное состояние, он также широко известен как историк и… — … и когда пять лет назад он опубликовал собственное исследование, основанное на ранее неизвестных источниках, о тайном обществе, о его связи с масонами и легендарным графом Сен-Жерменом, хранители решили срочно познакомиться с ним поближе, — дополнил я, прямолинейно все объяснив Гвендолин. Мистер Джордж смущённо кашлянул. — Да, и поэтому тоже. Осторожно, ступенька, — предупредил он. Я готов был лететь к хронографу, что и сделал, не желая откладывать разговор. Я оказался в подвале намного быстрее моих спутников. И тут понял, что мистер Джордж был прав. Если мы начнём танцевать, я легко потеряю контроль над собой от близости с девушкой. Но готова ли она на такой шаг по отношению ко мне? Может быть, у неё уже есть парень, и поэтому она отталкивала меня? Придётся что-то придумать, чтобы выдержать ближайшие четыре часа. Гвендолин будто чувствовала мои метания и попыталась в последний раз избавиться от меня, прикрывшись тем, что ей надо учить сонет Шекспира, а делать это она собирается в слух. Но мои настойчивость и упрямство победили во внутренней схватке со слабеющим в присутствии девушки самоконтролем. Единственным выходом я видел возможность усадить её за уроки, а танцы отложить на конец нашего пребывания в прошлом. В ответ на слова Гвендолин я показал свой iPod и убедил, прежде всего, самого себя, что буду слушать музыку, а не её голос. Мистер Джордж вытащил из сейфа хронограф и дал нам последнее напутствие: — Главное — ничего там не оставляйте! Ни малейшего клочка бумаги, слышишь, Гвендолин? Сделаешь уроки и соберёшь все принадлежности обратно в рюкзак. А его, конечно же, крепко возьмёшь в руки, когда придёт время возвращаться. Понятно? Она кивнула, забрала у меня рюкзак и крепко прижала его к себе. — А если вдруг в подвал кто-нибудь войдёт, когда мы будем там? — спросила она, протянув руку для укола. — Не войдёт, — заверил я, — там сейчас далеко за полночь. — Ну и что? Кому-нибудь ведь может взбрести в голову именно в это время назначить там встречу. В качестве инспирации. — Конспирации, — поправил я. — Что-что? — спросила Гвендолин. — Не волнуйся, — сказал мистер Джордж. После чего комната озарилась рубиново-красным светом. — Гидеон? — хмуро спросил мистер Джордж у меня. — Я обещаю, — ответил я, поняв без лишних слов о чем речь, и просунул в хронограф палец для укола. Я оказался в темноте и тут же включил фонарик, ища на стене выключатель для лампочки. — Видишь, не так уж тут и неуютно, — сказал я, щёлкнув выключателем. — Да, здесь действительно стало гораздо уютнее, — согласилась Гвендолин. И тут же добавила, — в прошлый раз я всё боялась, что откуда-нибудь вылезет крыса и бросится на меня. Мне безумно захотелось подойти к ней и поцеловать, не оставляя возможности произносить подобные глупые реплики. Я понял, что она вновь начинает болтать от волнения. Хмм, моё присутствие для нее также волнительно, как и её для меня? Вместо этого я подошёл к двери, опустил ручку вниз и легонько надавил. Может, хранители этого времени оставили мне последний шанс? Дверь не поддалась — мы были заперты, чему я даже обрадовался. — Они оставили дверь открытой только однажды, — улыбнувшись, сказал я. — Это был удивительно прекрасный вечер. Отсюда до самого Дворца Правосудия ведёт тайный ход. Он идёт глубоко под землей, там начинаются настоящие катакомбы с костями и черепами. и совсем близко отсюда находится винный погребок — как раз сейчас, в 1953-м. — Вот если бы у нас был ключ… — мечтательно проговорила Гвендолин. — А ты пил вино? — Ты о чём? — я как можно скорее взял стул и поставил его у стола, борясь с желанием быть опьяненным её губами. — Вот, это тебе. И удачи с Шекспиром! — А, спасибо, — она села, вытащила из рюкзака всё необходимое и начала читать. Я тем временем улёгся на диванчик, достал из кармана джинсов iPod и выбрал трек наугад, не в силах отвести взгляд от Гвендолин. Я заметил красивую родинку в форме полумесяца на её виске, а в ушах зазвучала «Moon river» в исполнении Синатры. Я улыбнулся этому маленькому совпадению и закрыл глаза, чтобы не вскочить с дивана и не поцеловать эту очаровательную родинку, а потом зарыться носом в её волосы, обнять… Я открыл глаза, когда услышал голос Гвендолин. — Мой глаз и сердце — издавна в борьбе: Они тебя не могут поделить, — произнесла она первые строки сонета. — Это ты мне? — спросил я. Посмотрев на часы, я понял, что отключился и проспал больше трех часов. — Это Шекспир, — сказала она. До обратного прыжка осталось 40 минут, за которые я вполне мог успеть провести танцевальный урок и не сорваться при этом. Я улыбнулся. «Мой глаз твой образ требует себе, А сердце в сердце хочет утаить» — вроде, как-то так, — продекламировал я следующие две строки. — Слово в слово! — сказала она и захлопнула книгу. — Но ты ещё не выучила. — До завтрашнего утра я бы его всё равно сто раз забыла. Лучше выучу завтра утром, перед тем, как идти в школу. Тогда, возможно, я и сумею удержать его в голове до урока английского и нормально сдать его мистеру Уитмену. — Тем лучше! Тогда мы можем приступать к уроку танцев, — я встал. — Места нам хватит. — О нет, пожалуйста, только не это! — взмолилась Гвендолин, но я уже склонился над ней. — Могу ли я пригласить вас на танец, мисс Шеферд? — С превеликим удовольствием ответила бы вам согласием, — заверила она, обмахиваясь книжкой с сонетами, словно веером. — Но, к сожалению, я вывихнула ногу. Обратитесь к моей кузине. Это вон та дама в зелёном платье, — Гвендолин кивнула на диванчик. — Она прелестно танцует, и с удовольствием продемонстрирует своё умение вам. — Но я бы хотел пригласить именно вас, как танцует ваша кузина, я давно уже знаю. — Я имела в виду мою кузину Диванну, а не кузину Шарлотту, — сказала она. — Уверяю тебя… Э-э-э… вас, что с Диванной танцевать ещё интереснее, чем с Шарлоттой. Возможно, она и не такая грациозная, но она мягче и приятней, да и вообще, у неё просто более сговорчивый характер. Я рассмеялся. — Повторюсь, сударыня, меня интересуете лишь вы. Пожалуйста, будьте так любезны, окажите мне эту честь. — Но такой джентльмен как вы, возможно, проявит сострадание к даме с вывихнутой ногой. — Сожалею, не проявит, — я вытащил из кармана свой iPod. — Немного терпения, оркестр уже почти готов, — я отдал Гвендолин наушники и подал руку. — О, круто, Linkin Park, — сказала она. — Что? Пардон, сейчас мы всё исправим, — я провел пальцами по экрану, выбирая нужную музыку. — Вот — Моцарт, это подойдёт, — я передал iPod. Гвендолин взяла его в левую руку, — Нет, положи его в карман, обе руки должны быть свободны. — Но ты ведь не слышишь музыку, — громко сказала она. — Я слышу достаточно. И незачем так кричать. Давай представим, что в этом танце участвуют восемь человек. Слева от меня стоит ещё один джентльмен, справа ещё два, все в один ряд. С твоей стороны та же картина, но в твоём ряду стоят дамы. Реверанс, пожалуйста. Гвендолин присела и, помедлив, вложила свою руку в мою ладонь. Я ждал этого прикосновения весь день и был только рад получить электрический разряд, тут же пробежавший от кончиков пальцев по всему телу. — Но как только ты назовёшь меня тупицей, считай, мы закончили! — заявила она. — Никогда бы не сказал тебе такое, — ответил я и провёл Гвендолин вдоль дивана. — Во время танца главное — это поддерживать светскую беседу. Позвольте узнать, почему у вас столь предвзятое отношение к танцам? Большинство дам находят это занятие весьма привлекательным. — Т-с-с, дай сосредоточиться, — с серьёзным видом сказала она, будто решала задачу по высшей математике. Однако, у неё получалось вполне прилично. — Может, давай ещё раз? — Подбородок вперёд, да, вот так, — я не прервал последовательность танца. — И смотри на меня. Ты не должна сводить с меня взгляд, даже если рядом танцует настоящий красавец. Она улыбнулась моему замечанию, но промолчала. Что означала её реакция, осталось для меня загадкой. Через некоторое время Гвендолин безошибочно исполнила положенные фигуры менуэта. — Гляди-ка, ты это сделала. Правая рука, правое плечо, левая рука, левое плечо. Очень хорошо! Гвендолин развернулась к невидимому партнёру, а затем снова положила свою руку на мою. — Как по мне, он не изящней ветряной мельницы! — сказала она, видимо, решив все-таки попробовать поддержать светскую беседу. — Какая дерзость, что за сравнение, леди! — отозвался я. — Но ты любую мельницу затанцуешь до упаду. Она захихикала, а потом вздрогнула. — Ой, а вот и снова Linkin Park. Я и сам это услышал, но хотел закончить танец, не прерываясь. — А, какая разница, — ответил я. После окончания менуэта я поклонился, а Гвендолин сделала глубокий реверанс, после чего вытащила наушники. — Вот, держи. Спасибо, что научил. — Это всё из чистого эгоизма, — ответил я. — Ведь именно мне потом с тобой позориться, забыла? Я подколол её не потому, что хотел задеть, а потому, что хотел сбросить собственное напряжение, но Гвендолин восприняла мои слова всерьёз и, кажется, обиделась. — Эй, это ещё не всё, — сказал я. — Это был уже очень неплохой танец, но далеко не идеальный. Ты почему насупилась? — Как думаешь, зачем графу Сен-Жермену понадобилось непременно отправить меня на этот званый ужин, а потом и на бал? — спросила она неожиданно для меня. — Мы бы могли спокойно пообщаться где-нибудь в Темпле, совсем не обязательно позорить меня перед другими людьми. Тогда бы никто обо мне не узнал, и граф смог бы сохранить свои тайны для потомков. Я пристально посмотрел на Гвендолин, раздумывая о том, можно ли ей доверять, рассказывая свои наблюдения и сомнения насчёт графа. Но в итоге ограничился тем, что ей могли, по моему мнению, сказать Хранители. — Граф редко делится с кем-нибудь своими планами, но каждая из его идей оказывается поистине гениальной. Он догадывается, кто мог напасть на нас в Гайд-парке. Таким образом, представив нас своему окружению, граф хочет вывести злодея или злодейку на чистую воду. — О, — ужаснулась она, — то есть, мужчины со шпагами снова… — Нет, пока мы будем среди людей, — успокоил я её и присел на край дивана, скрестив руки на груди. — Но мне всё равно кажется, что это довольно опасное предприятие, по крайней мере для тебя. Гвендолин облокотилась на стол. — Ты считаешь, Люси и Пол могут быть замешаны в этом нападении в Гайд-парке? — И да, и нет, — ответил я. — У такого человека как граф Сен-Жермен за долгую жизнь накопилось немало врагов. В Хрониках есть несколько отчётов о покушениях на его жизнь. Полагаю, чтобы достичь своей цели, Люси и Пол могли сговориться с кем-нибудь из этих врагов, а то и с несколькими. — Граф тоже так думает? Я пожал плечами. — Надеюсь. Некоторое время мы молчали. — Я за то, чтобы ты снова нарушил правила и прихватил с собой пистолет как у Джеймса Бонда, — сказала Гвендолин, — тогда мы покажем этим типам со шпагами. Откуда он у тебя, кстати? Мне бы тоже стало бы гораздо спокойнее, если бы у меня была такая штуковина. — Если человек не умеет обращаться с оружием, оно причиняет ему только вред, — ответил я общей фразой, умалчивая о пистолете. — А Шарлотта хорошо фехтует? Она умеет обращаться с таким пистолетом? Я снова пожал плечами. — Она занимается фехтованием с одиннадцати лет. Само собой, она хорошо фехтует. — Графу бы она понравилась, — сказала Гвендолин с досадой. — А вот я, очевидно, не в его вкусе. Я засмеялся. — Ты ещё можешь всё исправить. Именно поэтому он хочет познакомиться с тобой поближе, чтобы уж точно убедиться, что в пророчестве — ошибка. — Ты об этой магии ворона? — спросила она. — А что там такого сказано, в этом пророчестве? Я помедлил, но потом тихо продекламировал:    —  Ворон, поющий в рубиновом храме, Слышит песнь мёртвых он между мирами, Не знает, что силою он наделён, Но вот пробил час, завершён круг времён.    Я посмотрел на девушку и удивился: — Да у тебя прямо мурашки по коже. — Это звучит жутко. Особенно про поющих мертвецов, — Гвендолин обхватила себя за плечи, будто пытаясь согреться. — А продолжение там есть? — Нет. Это, в общем-то, всё. На тебя совсем не похоже, так ведь? Мне хотелось, чтобы она засмеялась и сказала «ни капли» или что-то вроде того. Но она промолчала, а мой мозг выдал фразу Шарлотты про невидимых друзей, и мне самому стало жутко. Кажется, я начинал подозревать, что это за «друзья». — А о тебе тоже что-то сказано в этом пророчестве? — поинтересовалась она. — Конечно. Там упоминается каждый путешественник во времени. Я — лев с алмазной пастью, при одном взгляде которого солнце… — Гвендолин посмотрела на меня и я смутился. То, что солнце померкнет звучало как-то нарциссически, и я продолжил: — Тра-та-та и всё в таком же духе. А твоя пра-прабабушка, строптивая леди Тилни, описана там как лисица, лисица из жадеита, которая прячется под липой, очень подходящее описание, по-моему. — Разве можно в этом пророчестве хоть что-нибудь понять? — недоумевала Гвендолин. — Конечно. Оно переполнено символами. Надо просто правильно трактовать, — я посмотрел на часы. До прыжка оставалось двадцать минут. — У нас есть ещё немного времени. Может, продолжим урок танцев? — А на званом ужине тоже нужно танцевать? — спросила она. — Вообще-то, нет. Там обычно едят, пьют, разговаривают и… э-э-э… музицируют. Тебя тоже обязательно попросят что-нибудь сыграть или продекламировать. — М-да, — ответила она. — Надо было всё-таки выбирать пианино, а не кружок хип-хопа, на который мы ходили вместе с Лесли. Но я неплохо пою. В прошлом году на вечеринке у Синтии я без труда выиграла в караоке. Я исполняла тогда собственную перепевку «Somewhere over the rainbow». И мне дали первое место, хотя я и была в совершенно дурацком костюме автобусной остановки, — заключила Гвендолин. Но в случае с приёмом, который произошёл больше двухста лет назад, звучало это неутешительно. — Ну ладно. Если кто-нибудь попросит тебя спеть, ты скажешь, что всегда робеешь, когда на тебя направлено такое внимание. —  Это мне можно говорить, а про вывихнутую ногу — нет? — начала было возмущаться она. — Вот, держи наушники. Ещё раз сначала. Я поклонился. — А что, если меня пригласит кто-нибудь другой? — спросила Гвендолин и сделала реверанс. — Тогда ты станцуешь всё то же самое, — ответил я и взял ее за руку. — Но в восемнадцатом веке было полно формальностей. Просто так незнакомую девочку никто танцевать не пригласит, сначала кавалера и даму должны друг другу официально представить. — То есть, надо сделать парочку неприличных движений веером, — пошутила она. — Каждый раз, когда я хоть капельку наклоняла веер, Джордано хватался за сердце, а Шарлотта качала головой из стороны в сторону, как китайский болванчик. — Она ведь просто хочет тебе помочь, — сказал я. — Ага. Я бы скорее поверила в то, что Земля плоская, — фыркнула Гвендолин. — Создаётся впечатление, что вы не очень-то дружны, — я высказал свое наблюдение над обеими кузинами. — Мне кажется, Шарлотту любят только тётя Гленда, леди Ариста и наши учителя. — Не могу в это поверить, — сказал я. Шарлотта всегда старалась всем нравиться, иногда даже перегибая палку. — Ой, я совсем забыла: ещё Джордано и ты, — Гвендолин нахмурилась. — Может, ты просто немного завидуешь Шарлотте? Она засмеялась. — Если бы ты знал её так же хорошо, как я, ты бы такого не говорил, поверь мне. — Вообще-то я неплохо её знаю, — тихо сказал я и взял ее за руку. — Так насколько хорошо вы, собственно, друг друга знаете? — спросила Гвендолин, подавая руку воображаемому партнёру. — Ну, как люди, которые проводят много времени вместе, — я коварно улыбнулся, припоминая Гвендолин её собственные слова, произнесенные два дня назад в карете по дороге в Гайд-парк. — Ведь ни у меня, ни у неё не было времени на другие… э-м-м… знакомства. — Понимаю. Тогда приходится довольствоваться тем, что имеешь, — съязвила она. — Ну, и как же Шарлотта целуется, а? В принципе, разговор шёл в нужном мне направлении, правда не совсем тем путем, который я предполагал. Я потянулся за рукой Гвендолин, которая зависла в воздухе сантиметров на двадцать выше, чем положено. — Вы делаете огромные успехи в поддержании светской беседы, госпожа, но о таких подробностях джентльмен обычно умалчивает, — парировал я. — Ага, хорошая отговорка, только никакой ты не джентльмен, — Гвендолин вспылила. — Неужели я дал вам повод сомневаться в моей галантности. — Ах, замолчи! — перебила она. — Что бы там между вами не происходило, меня это не интересует. Но вот то, что ты в то же время решил… закрутить ещё и со мной, вот это подло с твоей стороны! — Гвендолин опередила меня с желанием расставить все по местам. — «Закрутить»? Какое вульгарное слово, — я решил перевести все в шутку. Мне нужны были ответы от неё самой, а вместо этого я получил неудобные вопросы. — Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы объяснили мне причины своего недоверия, но при этом не забывали также о локтях, в этом пируэте они должны быть опущены. — Ничего смешного не вижу, — прошипела она. — Если бы я знала, что между тобой и Шарлоттой что-то есть, никогда бы не позволила тебе меня целовать… — распалялась девушка все больше. — Между мною и Шарлоттой — что? — мне хотелось услышать её предположение. – Больше, чем дружба, — ответила Гвендолин. — Кто это сказал? — Ты? — Я такого не говорил. — Ага. Значит, вы ещё ни разу… скажем, не целовались? — она гневно уставилась мне в глаза. — Этого я не говорил, — я поклонился в завершение танца и потянулся к iPod-y в кармане Гвендолин. — Помни о руках, а так всё замечательно. — А твоё умение поддерживать беседу оставляет желать лучшего, — сказала она. — Так между вами что-то есть или нет? — Мне кажется, тебе вовсе не интересно знать, что происходит между мной и Шарлоттой, — сказал я, подыскивая подходящую песню, чтобы успокоить девушку. Видимо, музыка на нас действовала одинаково. По крайней мере, Linkin Park одинаково будоражил наши нервы. Я остановил выбор на Hallelujah Джона Бон Джови. — Да, правда, — согласилась она со мной. — Вот и хорошо, — я снова передал ей iPod. — Это не та песня, — сказала она. — Нет, как раз та, — я улыбнулся. — Мне кажется, тебе стоит послушать что-то мягкое и успокоиться. — Ты… ты такой… такой… — Какой? — Идиот! Я подошёл ещё ближе, сокращая расстояние между нами. — Видишь, какие вы разные. Она бы никогда такого не сказала. Моя мисс-непредсказуемость. Да, я хотел, чтобы Гвен была моей. Мне безумно захотелось поцеловать её. — Может, ты просто не давал ей повода, — сменила она гнев на милость. — Не думаю. Она просто лучше воспитана, — я стоял в нерешительности. — Да. И нервная система у неё покрепче моей, — ответила Гвендолин. Она перевела взгляд на мои губы, — И вот ещё: если ты вдруг захочешь это сделать ещё раз, когда мы будем торчать где-нибудь в исповедальне, и тебе вдруг станет скучно, так вот, знай — во второй раз я тебе этого не позволю! — Значит, мне больше нельзя тебя целовать? — уточнил я, не собираясь прислушиваться к её словам. — Точно, — прошептала она, не двигаясь с места. — Как жаль, — сказал я и наклонился к Гвен ещё ближе. Я ждал, давая ей шанс отстраниться, если она этого захочет. «I used to live alone before I knew you*» — звучало из наушников. Не в силах больше сдерживаться я погладил ее по волосам, и, наконец, ощутил медовый вкус её губ на своих. Аллилуйя.