Мигрень

Режущая, тупая, колющая боль. Нарушение зрения, ощущение тошноты, которая неприятным, тугим и вязким комом рвоты подступает к горлу. Расширяются кровеносные сосуды, и приток крови к головному мозгу поступает в разы дольше обычного. Тело нещадно немеет, при малейшем его движении и даже в состоянии спокойствия — боль лишь усиливается. Это те слова, которыми можно описать мигрень. Осаму вернулся с задания, и, пытаясь хоть как-то унять боль в голове, перевязывает плечо, которое прострелили насквозь. И нет, он не пытался в этот раз подставиться под поток пуль. Боль в голове, головокружение и тошнота напрочь выбили землю из-под ног, то и дело мешая концентрироваться на задании. Первый выстрел он пропустил, когда в глазах резко потемнело, а второй, когда в голове появился дикий шум, писк, который настырно заставлял мозг превратиться в кашу. Задание выполнено. Он отчитывается Мори, смотрит на него и не слышит. Этот писк, словно комар с явной мутацией осы, летает в его голове. Писк и трещащие крылья - странное комбо в его голове. Смотрит на Ринтаро, но не слышит, его зрение явно не хочет с ним сотрудничать, лишь обрывки приятного голоса босса доносятся до его ушей. Искажаясь в мерзкую дрель, они заставляют Дазая поморщиться. - Иди, можешь быть свободным, - доносится до его больной головы, и Дазай заторможено разворачивается, покидая комнату. Как шатен дошел домой, он не помнил. Помнил лишь колдобины ровной дороги, которые он пытался обойти стороной, явно понимая, что это иллюзия его зрения. Звон ключей, который вырывал грудной вскрик и звук открывающей двери, которая запустила суицидника в его верную крепость тишины и покоя. Первая таблетка от головной боли проникла в его влажный рот, растворяясь где-то в области желудка. Первые пять минут, казалось бы, стало лучше, однако боль с тошнотой подступали к горлу и затылку, вызывая дикое желание разбить голову о что-то тяжелое, лишь бы это закончилось. Вторая таблетка просто покинула его желудок, так и не исполнив свой «супружеский» долг. Тихое мычание, срывающееся в крик, и первый удар головой о стену причинили еще большую боль, заставляя Дазая пожалеть о столь глупом решении. Как же так? Он взрослый мужчина, и соленые капли слез брызнули с его глаз. Он совершенно это не контролирует, он лишь хочет, чтобы этот червь, который медленно пожирает его мозг, покинул его бренное тело и отпустил. Скрючившись неизвестно как, Дазай смотрел не то в потолок, не то в стену и ощущал некое облегчение. Вовсе не важно, что часть его тела лежит на кровати, вторая на кресле, и голова свисает вниз, что, по сути, лишь увеличивает приток крови, но Дазаю становится легче. Так он думал, пока не поднял руку. Боль, подобно холодной волне, которая билась о гальку, возвращалась к его голове, вызывая новый вскрик. Устал. Он устал. Он просто хотел выдохнуть и забыть этот день, который изначально начинался не плохо. У него было столько планов, но все испортила начинающая, танцующая вальс, боль. Она подобно шикарной женщине закружилась в огненно-красном платье, яростно стуча каблучками по паркету. Выбрала себе в напарники нейроны мужчины, вовлекая их в некую игру. Поначалу, их танец был обоюдным, но после это больше напоминало насилие. С каждой секундой эта элегантная женщина становилась все толще и громадней, пока в один момент не придавила бедного мужчину, вызывая вскрик о помощи, которую никто ему и не оказал. Дазай сам виноват, это он позволил танцу разрастись, но почему же наказание столь жестокое? Он не понимал. Когда мир потерял все краски, кроме острой, красочной боли, он услышал тихий стук в дверь. Он бы и рад её открыть, но поднять свою тушу у него не хватило сил. Снова стук, который молотом бьет по черепу, грозясь его разнести вдребезги. — Дазай! Черт подери, если ты не откроешь эту чертовую дверь, я ее вышибу! — до боли, в прямом смысле этого слова, знакомый голос доносится до его мозга, который бился в агонии. — Дазай! — Чуя всегда остро реагировал на подобную тишину. Но до его тонкого слуха донесся грохот, и это сыграло с ним плохую шутку. Перед глазами уже стояла картина, где Осаму висит у потолка и выдыхает последние остатки воздуха. А затем эта картина сменяется второй: где его напарник лежит в ванной и синеет от потери крови. Последняя картинка с выпущенной себе пулей в лоб заставила Накахару выбить дверь с петлей. Плевать, что это порча чужого имущества. Главное - спасти этого ублюдка для того, чтобы снова убить. Вламываясь в комнату, он видит скрюченное тело шатена, который вырывает волосы с головы и скребет второй рукой по полу. Он, согнутый в три погибели, корчился от боли, что-то кряхтя, поднял пустой, тусклый взгляд карих, словно молочный шоколад, глаз на Чую. — Господи, Дазай! – слишком громко, Накахара это понял по зажмуренным глазам Осаму и тихому писку. Он понял. Мигрень. Чуя редко от нее страдал, но понимал, что это такое. Он медленно поднял тело напарника, позволив тому повиснуть в некой невесомости. Ему стало легче, когда Чуя использует свою силу. Дазай не в силах использовать свою, поэтому вверяется в руки своего напарника. Рыжеволосый эспер положил Дазая на кровать и тихо, почти бесшумно, ушел на кухню, взял охлаждающий пластырь и порошок от мигрени, который Осаму видимо не нашел в спешке. Развел его в стакане с водой и вернул. Картина не изменилась, Осаму все еще смотрел в потолок и старался не шевелиться, лишь изредка подкладывает подушку больше под шею, ощущая облегчение на пару минут, и снова все по кругу. Он не услышал, как вошел Чуя. Как к его лбу прикоснулись прохладные пальцы рук, и что-то приклеили, а затем эти же руки приподняли голову и приклеили что-то к шее сзади. Приятная прохлада волнами прошлась по телу, особенно по голове. Замораживая приступы боли, позволяя наконец-таки дышать свободной грудью. Но мужчина все еще не мог пошевелиться. — Держи, — тихий заботливый голос Накахары затягивал в некую вату. Он позволял расслабиться и ощутить, как эта толстая женщина в красном худеет. Чуя помогает выпить лекарство, а после кровать прогибается под его легким телом. Он ложится рядом, прижимает Дазая к себе и поглаживает того по волосам. Становится легче. Он снова дышит и уже не слышит этого странного писка-треска, крыльев недомутанта. Перед глазами становится все яснее, и он уже видит потолок, люстру. Медленно переводит взгляд в окно. Замирает и видит небо с трепещущими звездами и хрупким осколком луны. Кажется, он никогда еще не испытывал большего удовольствия, чем сейчас, когда пальцы синеглазого Бога Гравитации разминали виски. — Чуя, - хриплый голос Дазая наконец-таки звучал тихо и без страдания. Он и сам не понимал, почему это происходит. Но его точно тянет к напарнику. — Заткнись, Скумбрия, — бурчит юноша и вжимает его голову в свою грудь. Осаму не противится, ощущая приятное тепло, которое скапливалось в груди, разливалось по всему телу. Заставляя занеметь конечности и где-то приятно покалывало. Тепло опускалось ниже, скапливаясь внизу живота, вызывая тихий вздох. — Значит ли это, что ты… Договорить шатен не успевает. Его нагло прерывают губы его напарника. Они бесцеремонно впиваются в него, сходу требуя ответа. И Дазай не заставляет себя ждать. Он целует в ответ, углубляя поцелуй, кое-как обнимает своего напарника. Прижимает к себе и совершенно забывает о той толстушке в своей голове. Она почти растворилась, неохотно отступая и отпуская это бренное тело. Ей видимо надоело мучить его нейроны. А зачем? Ведь наверняка найдется другая жертва. Когда поцелуй перерос в другой танец в красном. В страстный, нетерпящий ошибок и лишних движений, Дазай сдался окончательно. Чуя касался его тела, поглаживая спину, перекатываясь по кровати, и нависает над своим напарником. Синие, словно льдинки, глаза. Смотрели на бледного высокого юношу с неким теплом. Руки Накахары касались его шеи, плеч, освобождая от рубашки. Касаясь чуть шершавых бинтов, отмечая про себя, что их стало еще больше. Раньше они покрывали лишь шею и руки, а теперь уже и грудь. Эта Скумбрия не меняется. Его желание убить себя такое же сильное, как желание Чуи владеть им. Вот только первый уверенно шел к своей цели, а второй только сегодня сделал решительный шаг. Плевать, теперь он не отступит. Его поцелуи перенеслись на шею, ключицы, опускаясь ниже, касаясь груди, пальцы исследовали худое тело, задевая точки, от которых Осаму стонет и выгибается навстречу Чуе, наплевав на еле заметную боль в голове. Пластыри помогали или же лекарство - это уже не важно. Становилось жарко. Осаму потянул рубашку Накахары вверх, освобождая накаченное тело напарника, и ухмыльнулся. Кто бы мог подумать, что такой низкорослый паренек имеет такое возбуждающее тело, которое вызывает дикое желание коснуться пальцами этого твердого пресса. Пройтись подушечками по кубикам, исследовать каждый изгиб, залом, вызывая тихий, такой скромный стон с губ рыжеволосого юноши, который восседает на Дазае, двигая бедрами, заставляя член мужчины налиться кровью. — Ч..чуя! — протяжно замычал Дазай, мечтая лишиться этой ненужной ткани на себе и на напарнике. Чуя не противился и опустился поцелуями ниже, касаясь заветного треугольника Осаму. Широким движением языка он оставляет влажную полоску, в то время, как прохладные пальцы расстегивают ремень исполнителя, тянут брюки вниз, позволяя члену освободится. Накахара касается языком члена, пройдясь им от головки до самого основания и снова вверх, вырывая из груди Осаму очередной стон. Руки исследовали тело, бедра мужчины, проникая под поясницу, и чуть сжали ягодицы. — Аах-ах Чуя, — этот голос заставлял Накахару работать языком активней, в этот же момент разрабатывая анус мужчины. Он желал шатена. Каждой клеточкой себя, и твердый член Чуи тому яркое подтверждение. — М-м, — Осаму мычит, медленно насаживаясь на пальцы рыжеволосого, кусает свои губы и снова мычит, начиная метаться по подушке, требуя большего. И Чуя улавливает настрой, устраиваясь между ног напарника, кусает того за бедро, а затем за низ живота и впивается в губы, одновременно входя в разработанное кольцо мышц, делая первый толчок. Больно и неприятно. Дазай чуть вскрикивает, сжимая член Чуи в себе, и слышит тихий голос напарника. - Расслабься, - шепчет Накахара, делая очередной толчок, и ощущает, что исполнитель его слушается. Жаркий вечер, томные стоны наполнили квартиру. А в комнате Дазая слышатся хлопки двух разгоряченных тел. Чуя с рыком кончил в мужчину и сам насадился на член Осаму, желая довести напарника до оргазма, и видимо это срабатывает, так как шатен стонет громче, напрочь забывая о стыде. А стыдится было чего. Например, вышибленная входная дверь, о которой забыли оба. Чуя скулит от яростных толчков Дазая, а последний извергается в него, входя на всю длину и кусает за шею. Смотря в потолок, оба ощущают приятный холодок. Потные тела быстро мерзли, заставляя двоих скрыться под одеялом и уснуть приятным сном. Никто не говорил, не шептал слов любви, все и так было понятно. Эта страсть не мимолетная, она копилась годами и вырвалась в одно мгновение, превратившись в страстный процесс слияния тел, о котором никто из них не пожалеет.