O tempora, o mores!

      Беседа оборвалась как-то внезапно, и каждый погрузился в свои мысли. Это не было напряженным неловким молчанием – просто никто не видел смысла в пустой болтовне, в разговоре ради разговора. Слишком давно они друг друга знали, слишком тесна была эта незримая связь.       Шнайдер безотчетно водил пальцами по гладкой обивке дивана, то наблюдая за собственными непроизвольными движениями рук, то разглядывая сидящего у него в ногах Тилля. Тот тоже нашел, чем занять руки, и совершенно точно был очень увлечен своим делом. Шнайдер расслабленно улыбнулся и прикрыл глаза – так приятнее, легче сфокуссироваться на ощущениях: чужие сильные руки приятно сжимали его стопы, умело надавливая на чувствительные точки, мягкими поглаживающими движениями периодически скользили вверх по голени и, чуть задержавшись на колене, возвращались обратно к кончикам пальцев.       Шнайдеру очень хотелось отозваться той же заботой и нежностью, притянуть Тилля к себе, ткнуться носом в плечо, аккуратно прикусив кожу в районе ключицы, услышать довольный стон в ответ на свои действия. Не сегодня. Тилль никак не проявлял своего нетерпения, но очень ждал этот вечер. Шнайдер об этом знал и потому был безмерно благодарен партнеру за отсутствие намеков и вопросительных взглядов. Рядом со Шнайдером Тилль вообще был каким-то слишком понимающим и внимательным, даже ласковым. Конечно, поначалу все это несколько напрягало и Шнайдер пытался отмахнуться от посторонней заботы, но как-то неожиданно для себя довольно быстро привык. И больше не сопротивлялся. Вот только уживаться с девиациями Тилля от этого становилось значительно сложнее. Он просто не давал Шнайдеру повода разозлиться, сорваться, ощутить хоть какие-то негативные эмоции по отношению к себе, да и вообще был чересчур… послушным?.. Но игнорировать желания Тилля Шнайдер тоже не мог – в конце концов, серьезные отношения требовали компромисса – поэтому Шнайдер все же решился начать игру.       – Ты можешь быть хоть немного аккуратнее? – Презрительно поджав губы, Шнайдер резко выдернул ногу из рук Тилля. – Ты давишь слишком сильно, я не могу расслабиться.       – Прости, я просто задумался, я буду осторожнее, – Тилль на короткое мгновение поднял глаза, но тут же виновато отвернулся.       – Конечно, будешь. Если я теперь вообще позволю к себе прикасаться.       Перевалившись через подлокотник кресла, Шнайдер потянулся к тумбочке рядом и рывком открыл выдвижной ящик, содержимое которого моментально пришло в движение, шумно проскоблив по деревянному дну. Ножи – это красиво. В каждом из них своя эстетика, у каждого – свое настроение. Шнайдер достал небольшой охотничий нож, как бы подстраиваясь к клинку, пару раз сильно сжал в кулаке рукоять, провел большим пальцем вдоль короткой, почти символический гарды. Лезвие заточено не слишком сильно: в противном случае оно стало бы слишком опасным, способным рассечь кожу одним лишь легким нажатием.       Шнайдер нахмурился и закрыл глаза – но лишь на долю секунды, чтобы в следующий момент выхватить из ящика аккуратно сложенную веревку, перекрученную посередине свободным концом, и уже спокойно и неторопливо повернуться к Тиллю. Нельзя сказать, что Шнайдеру совсем не нравились такие игры: восторг и обожание в глазах партнера вполне перекрывали негативные эмоции от ощущения, что он делал что-то неправильное и, что совершенно определенно, – опасное.       – Сними футболку, – кажется, Тилль начал стаскивать с себя одежду еще до того, как Шнайдер закончил короткую фразу. – Протяни руки. Ладонями вниз.       Веревка петлей легла между указательным и средним пальцем и потянулась вверх по руке Тилля. Шнайдер внимательно отслеживал порядок своих действий, контролируя каждый следующий шаг: в пару движений закольцевать запястье, еще один оборот – вокруг предплечья, протащить конец – обязательно – снизу вверх, перекинуть чуть выше локтя и, затянув нетугой узел, перейти на другую руку, двигаясь уже в обратную сторону: от плеча к ладони. Давление не должно быть слишком сильным, чтобы не перекрывать приток крови, но в то же время необходимо достаточное натяжение, чтобы веревка не сползала в самый неподходящий момент. Процесс обвязки почти медитативен. Мысль о том, насколько легко и быстро у него все выходит, прошла по касательной, и Шнайдер практически не заметил собственного удивления: он же совсем недавно неловко путался в концах веревки, глупо подхихикивая, помогал себе зубами и ворчал, что шибари придумали какие-то психи с кучей свободного времени и стальными нервами. И когда это он успел так наловчиться? Его руки двигались уверенно, почти самостоятельно, больше не было необходимости мучительно обдумывать последовательность переплетений и узелков, и самое главное – Шнайдеру нравилось. Нравилось наблюдать, как, вычерчивая ровные узоры, веревка ложится на тело любовника, как эстетично смотрится крученый джут на сильных грубых руках Тилля и как человек напротив полностью подчинялся его, Шнайдера, воле, абсолютно, безусловно ему доверяя.       Затянув последний узел, Шнайдер выпрямился, держа в руках свободный конец веревки, и, немного отстранившись от Тилля, любовался своим творением. Красиво, практично и удобно. Крепко зафиксированное плетение опутывало надежно, при этом почти не стесняя движений: можно легко развести руки почти на ширину плеч, поднять их над головой, не вызвав болезненных ощущений, даже чувства легкого дискомфорта. Возможно, Тиллю хотелось не совсем этого, он, конечно, ожидал более грубого подхода, но он же сам лишил себя права голоса, вручив себя партнеру. Поэтому Шнайдер полностью следовал своей роли, поступая так, как он сам того желал, и если он предпочитал эстетику жесткости, то Тиллю оставалось только принять это.       Шнайдер поднял брошенный на кресло нож, поудобнее перехватил его в руке и опустился на колени напротив любовника. Мягкий толчок в грудь – и Тилль покорно лег, вернее, упал на спину, как будто его отправили его в нокаут с ноги. Шнайдер немного раздраженно закатил глаза и едва заметно качнул головой: что бы он ни делал, в такие моменты Тилль все равно гнул свою линию. Порой это забавляло, но чаще – нервировало.       – Сядь обратно, – Шнайдер слегка потянул за веревку, вынудив Тилля подняться. – Молодец. А теперь ложись, но аккуратно, без драмы.       У Тилля максимально обиженное выражение лица, но прямой приказ не оставил ему выбора, поэтому он медленно опустился на спину, недовольно фыркнув. Возмущение его наигранное, ненастоящее: на самом деле ему было приятно осознавать, что Шнайдер не просто смирился с его желаниями, но совершенно точно вошел во вкус, начал задавать свой темп и свои правила. Пусть их предпочтения и стили несколько расходились, но в целом им все же удалось найти баланс, прийти к общему знаменателю.       Проигнорировав безмолвные возмущения партнера, Шнайдер бегло окинул взглядом комнату: необходимо где-то зафиксировать свободный конец веревки. Выбор пал на ножку весьма кстати оказавшейся рядом кровати. Справившись с последним на сегодня узлом, Шнайдер перебрался обратно к Тиллю и удобно устроился сверху, зажав между ног бедра партнера. Все это так не похоже на обычную, часто беглую и символическую прелюдию. Шнайдер в очередной раз позволил себе замереть, созерцая открывшуюся перед ним картинку, наклонился к любовнику, чуть касаясь, скользнул губами вдоль линии челюсти и отстранился.       Мышцы непроизвольно дрогнули, и, почувствовав на коже холод стали, Тилль вытянул шею, подставляясь под клинок. Он не видел лезвия, но знал, что нож скользит вдоль сонной артерии обратной, незаточенной стороной. Ощущение опасности и собственной беспомощности – далеко не единственное, за чем он гнался. Куда важнее – доверие, нерушимая убежденность в том, что человек рядом не причинит вреда.       Лезвие спустилось ниже, слегка кольнув, чуть задержалось в ложбинке между ключицами. Шнайдер провернул рукоять и слегка царапнул кожу уже острой стороной, когда спустился к груди любовника. Вел уверенно, осторожно, иногда едва касаясь, иногда надавливая чуть сильнее, и тогда клинок оставлял неглубокие красные полоски, из которых маленькими капельками проступала кровь. Шнайдер наклонился к Тиллю и мягко прикусил кожу в месте пореза, скользнул языком по свежей царапине и улыбнулся довольному стону партнера. Все это время он чувствовал небольшое напряжение, ибо знал об особенностях любовника, который мог внезапно податься на нож, жалея большего. Но, кажется, сегодня Тилль больше не собирался ему перечить, и Шнайдер расслабился, позволяя себе просто наслаждаться близостью.       Проведя кончиком острия до пупка, Шнайдер наконец отложил нож и, толкнувшись руками от бедер партнера, поднялся на ноги и направился к домашнему бару. Недоуменный и несколько наряженный взгляд Тилля сопровождал Шнайдера, пока он открывал бутылку джина. Пить во время игр с ножом – табу. Крепкий алкоголь, притормаживающий реакцию, размывающий восприятие реальности, мог сделать и без того опасное взаимодействие максимально рискованным.       Шнайдер опустился на колени рядом с партнером, демонстративно-неспешно припадая к горлышку бутылки. Как и следовало ожидать, Тилль никак не пытался его остановить. Доверие на грани разумного. Шнайдер склонился над любовником, и джин тонкой струйкой полился изо рта, стекая на грудь партнера задорными непредсказуемыми ручейками. В ответ на жгучее прикосновение алкоголя к порезам Тилль отозвался сдавленным шипением. Прохладно-щекочущие капли крепкого напитка сбегали по телу, очерчивая линии напряженного пресса, задевая свежие царапины, окрашивались в красный и, скатываясь по ребрам, исчезали в ворсинках мягкого ковра. Красиво. Но Шнайдеру хотелось двигаться дальше.       Подцепить пальцем тугую резинку штанов, чуть потянуть вниз, провести языком по чувствительной коже внизу живота, почувствовать, как в ответ на прикосновение дрогнуло тело партнера – щекотно? Приятно? Шнайдер даже не хотел задумываться. Касаясь партнера снова и снова, уже не контролируя свои действия, он чувствовал, как ускорялся пульс, как его – нет, уже их общее – возбуждение перекрывало оставшуюся где-то за пределами восприятия реальность, и больше не было ничего, кроме тепла их тел и рваных звуков прерывистого сбившегося дыхания.       Шнайдер уже грубовато и нетерпеливо стащил с себя, а после и с любовника оставшуюся одежду и, отбросив ее в сторону, выхватил из тумбочки тюбик смазки. Выдавив на руку прохладный гель, скользнул пальцами между ягодиц подавшегося навстречу Тилля, одновременно ловя губами напряженный член партнера. Когда-то робкие и неуверенные прикосновения уже давно стали привычными, почти рефлекторными движениями: удовольствие от близкого контакта с другим мужчиной больше не пугало, перестало быть чем-то недопустимым, табуированным, запретным. Пальцы уверенно массировали колечко ануса, проникая внутрь, губы плотно сжимали член любовника, скользя от головки к основанию, кончик языка ощутимо надавливал на горячую пульсирующую плоть, вынуждая Тилля приглушенно рычать и натягивать веревки. Сегодня не было необходимости в долгой подготовке, можно было быть чуть несдержаннее, чуть жестче, и, кажется, в этот раз Шнайдеру хотелось этого не меньше, чем Тиллю.       Отстранившись от любовника на пару мгновений, Шнайдер переполз чуть выше, нависнув над партнером; провел рукой уже по собственному члену, ощутив влагу нагретой их телами смазки. Скользить внутрь чужого тела, преодолевая сопротивление еще плохо подготовленной к проникновению плоти, немного болезненно и до мурашек приятно. Прикрыв глаза, Шнайдер вслушивался в глубокое сосредоточенное дыхание партнера, подавляя желание безжалостно-резко войти до конца. Сейчас это определенно понравилось бы им обоим, но – Шнайдер и так уже во многом уступил и не собирался окончательно сдаваться демонам Тилля. Нежнее, мягче – до тех пор, пока напряженное сопение любовника не превратилось в едва подавляемые стоны. Только теперь Шнайдер почувствовал, что может позволить себе расслабиться и нырнуть в тягучее терпкое вожделение, отдаться перекрывающей дыхание страсти, заставляющей толкаться глубоко, жадно, резко, поскуливая и сбиваясь с ритма, неумолимо двигаясь к финалу, одновременно оттягивая неизбежную предсказуемую развязку.       Тилль откликался на каждое движение, рвался навстречу, подаваясь вперед и вверх, насколько позволяли веревки. Теперь они начали казаться чем-то раздражающим, неуместным: препятствием на пути к их абсолютной близости. Шнайдер нащупал опасно брошенный совсем рядом нож и подцепил лезвием веревку между рук Тилля. Прочный джут разошелся с неприятным скрипом, и Тилль, игнорируя легкое покалывание в затекших ладонях, потянулся к Шнайдеру, притягивая партнера ближе. Движения Шнайдера становились все более отрывистыми и резкими, казалось, каждая мышца была напряжена до предела, а выражение лица почему-то становилось почти обеспокоенным. Тилль уже хорошо читал эти условные знаки и поспешил скользнуть рукой между переплетенными телами, обхватывая свой член, помогая себе быстрее двигаться к финалу. Его собственная возбужденная плоть пульсировала в ладони – внутри него тем же отзывался Шнайдер. Через несколько мгновений для Тилля не осталось ничего, кроме грохота пульсирующей в висках крови и прокатившегося по телу удовольствия, заполнившего, казалось, каждую клеточку тела, задевшего каждый натянутый нерв. Спустя пару финальных резких толчков с глухим рыком замер и Шнайдер.       Тилль первым скинул с себя ленивое расслабление и сел, разглядывая лежащего рядом любовника. Шнайдер не переставал его удивлять, раскрываясь все больше с каждой близостью, интригуя, балансируя, заинтересовывая какими-то прежде неизвестными Тиллю сторонами своего внутреннего мира.       – Ну, пока ты тут занимаешься созерцанием прекрасного, душ мой, – Шнайдер внезапно шустро поднялся на ноги и направился в сторону ванной. – Заодно у тебя есть чудесная возможность все тут убрать после наших похождений.       Тилль расфокуссированно улыбнулся и кивнул, мысленно позавидовав очередному невероятному умению любовника в пару мгновений становиться собой.