давай проведем вместе ночь

Целовался Аюньга мокро, жарко, требовательно. Наваливался всем весом, прижимал к каждому метру длинного коридора, ведущего из старенького скрипучего лифта до двери квартиры, который они с Юньлуном преодолевали чуть ли не с борьбой. Юньлун стремился доставить их в родные пенаты, а Аюньга упорствовал и сопротивлялся: влажно дышал в ухо, нещадно пах Циндао, царапал небритым подбородком вдоль линии челюсти и ниже, прикусывая и засасывая, и шептал ему в щеку какие-то глупости. — Погоди-погоди, Гацзы, да постой ты, — пытался спихнуть с себя перебравшего Аюньгу Юньлун, — что значит “давай проведем вместе ночь”? А где, по-твоему, я спать собирался? С трудом добравшись до двери, Юньлун развернул их на сто восемьдесят градусов и позволил Аюньге опереться на стену. Аюньга опираться о стену не хотел, вцепился указательными пальцами в шлевки брюк Юньлуна — для баланса — и потянул на себя, так что тот оказался зажатым между его разведенных ног. Он был большой и горячий, как печка, на которой они вечно экономили, и у него откровенно стоял — Юньлун чувствовал это даже сквозь брюки и распахнутое пальто. Юньлун прижался к нему бедрами, чтобы тот ненароком не сполз по стене, пытался зафиксировать его в вертикальном положении даже глазами, мол, не шали мне тут. Аюньга взгляда не отвел и ухмылялся в ответ, будто все происходящее — часть его великого продуманного плана. Плана как такового, очевидно, не было, был лишь громкий вечер с друзьями, с хотпотом и чересчур большим количеством пива. Юньлун начал рыться в задних карманах, пытаясь нащупать связку ключей от входной двери. Аюньге поиски, кажется, так понравились, что он решил присоединиться, проводя пальцами вдоль пояса и талии, тщательно ощупывая юньлунову поясницу, шов на задней части брюк и, наконец, сминая в своих широких ладонях задницу и зажав юньлуновы руки его же собственных карманах. — Пусти, мешаешь, — заныл его Юньлун. — Поцелуешь — отпущу, — торговался Аюньга. Пьяный и шальной, он улыбнулся своей волшебной улыбкой, освещающей, казалось, весь коридор, и начал тихонько напевать: “Певцу заплатите поцелуйной моне-е-е…” Пришлось затыкать поцелуем, куда деваться. Обманчиво тихий голос при хорошей акустике длинного узкого коридора грозил стать только громче, а о широком диапазоне Аюньги знали, кажется, все соседи. Впрочем, если быть до конца честным, на Юньлуна они тоже частенько жаловались. Ключи в итоге были каким-то чудным образом извлечены из карманов, и Юньлун извернулся, чтобы открыть дверь. Аюньга моментально навалился сзади, притираясь до невозможности близко. Пока Юньлун боролся с замком и ручкой двери, он успел поставить ему засос на шее и вытащить свитер из брюк. Его рука собственнически легла Юньлуну на живот, щекоча кончиками пальцев и вызывая ответную реакцию из мурашек и поднявшегося в Юньлуне возбуждения. И так не разлепляясь, они вошли наконец в прихожую. Избавиться от верхней одежды было делом пары секунд, особенно учитывая, что Аюньга решил, что побросать свое дорогущее пальто, куртку Юньлуна и мешавшую в последний момент обувь — хорошее решение, о котором он не пожалеет утром. В спальню они буквально ввалились, чудом не убившись о какой-нибудь некстати подвернувшийся угол, да так и остались прямо на полу. Аюньга навалился, все еще пьяный и думающий только о том, как бы придавить собой сверху, толкнуться бедрами вперед, чтобы побыстрее довести себя до оргазма. Но Юньлун приподнялся на локте и целовал его нежно и успокаивающе, провел руками по волосам и повернул голову за подбородок, чтобы было удобнее задавать свой ритм. За поцелуями они избавились от одежды. Извернувшись, Юньлун даже умудрился стащить с кровати одеяло (спина потом скажет ему спасибо) и смазку. Аюньга не переставая продолжал болтать: то нахваливал небесную красоту Юньлуна, его скользкие от смазки пальцы на своем члене, длинную ногу, которую Аюньга для удобства закинул на свое плечо; то требовал развернуться, подвинуться, и — ах! — всенепременно сделать так еще раз. В конце они лежали мокрые и перемазанные в гнезде из того же одеяла и остатков одежды, и Аюньга продолжал бормотать ему на ухо свои истории. Уже скорее протрезвевший, чем все так же полный пьяной бравады, он гладил разморенного Юньлуна по волосам, проводил кончиками пальцев по его бровям, носу, щекотал под подбородком и оставлял сухие поцелуи между ключицами. И главное шептал, шептал обо всем на свете, рассказывая небылицы, о которых Юньлун точно знал, что их не было, и потаенную правду, частью которой Юньлун уже давно являлся, надежно поделив с ним одну жизнь напополам. — Давай встречаться, — вдруг предложил Аюньга. Юньлун от возмущения готов был встать и уйти, но потревоженная поясница предложила спорить лежа. — Гацзы, мы уже едва только не женаты. — И это было бы можно. Сегодня такая ночь, что если бы я встретил тебя только что — все равно бы спросил. Кривить душой не имело смысла. — И я бы все равно ответил “да”. Тысячу раз “да”. — Ну до тысячного раза нам еще нужно постараться, — вдруг задумался Аюньга и, вспомнив, что пьяным прощают все глупости, полез новыми поцелуями уговаривать Юньлуна на второй круг.