***
— Сыграй, а? Ну пожалуйста! Юци просит сильно и долго: Янян видит, что нервы Сюйси потихоньку сдают. Курить он бегал уже раза три, вытягивая за собой Лю на прохладный воздух. — В последний раз, — Сяо кивает, обнимая гитару покрепче: Юци от удовольствия почти пищит, сжимая ладонь Юкхэя — огромную, к слову — обеими руками. И от его неудовольствия не остается и следа. Они празднуют его триумфальное возвращение: Яняну кажется, что уезжал он как минимум на пять лет. Изменилось многое: Сяо и Хендери теперь в разных углах комнаты и это явление странное, но Лю принимает это даже слишком быстро. Ему теперь не стыдно и можно подсесть ближе — и все это намек на то, что он не изменился ни-хре-на. Тэн вис на нем и трепал щеки, жалуясь на то, что его мальчик снова подрос и это незаконно, пусть молодому организму и плевать. Кун пил свой отвратительный чай на травах и говорил, что в нем мало осталось от семнадцатилетнего тайваньского пацана: Янян не разбирается в китайских исполнителях, не знает сленга и в целом его мандарин скоро станет хуже читтапоновского (Тэн принял это как личное оскорбление). У него новый цвет волос, гардероб и взгляды на жизнь, но любовь — все та же и единственная. Дэцзюнь отпивает из пластикового стаканчика — седьмого за вечер, Янян считает — и перебирает пальцами струны, вспоминая аккорды. Гул замолкает почти мгновенно: у Сяо есть власть, и она ею пользуется, ладонью поглаживая гитарный гриф. Она играет что-то из Эда Ширана (непременно романтичное), и Юци тянет Сюйси танцевать, толкая ногами Ренджуна и Ченлэ. Гостиная крошечная, а Юкхэй высокий, задевает головой бумажную люстру, и смеется — так тихо и нежно, уткнувшись носом в каштановые кудри. Дэцзюнь поет: give me love, и Янян готов потянуться, но вместо этого только смотрит, сохраняя каждое движение в памяти. Юци и Юкхэй танцуют, перетягивая внимания с Сяо на себя, но Лю их не видит вовсе. Он соскучился дико — по атмосфере их редких сборищ, по пьяным танцам, по звукам гитары («ей семь лет, Янян, ты не можешь так просто бросать её на кровать»), по Сяо. В Германии было здорово: его любимый город, старые и новые знакомые, случайные связи — Лю не покидало ощущение подросткового сериала с нетфликса, в середине которого кто-то непременно умрет. В Германии не было Сяо — и это минус, причем огромный. Такой, что все достоинства своим наличием перекрыло — весь год Янян хотел обратно в Сеул, хоть и бежал отсюда сломя голову. Лю бежал от любви своей и чужой, мелькающей бесконечно перед глазами сцепленными пальцами, поцелуями украдкой (думая, что никто не видит) и фотографиями в инстаграмм, которые сейчас то ли удалены, то заархивированы. Янян обижался, завидовал, ненавидел — и чувствовал себя из-за этого ужасно. Потому что Хендери — Гуаньхэн, мальчик из Макао с факультета социальных наук — его лучший друг, а в девушек друзей не влюбляются. Янян думал: в Германии не будет ни Сяо, ни Хендери, ни их вместе, и дышать наверняка станет легче, наваждение выветрится прохладным ветром с Рейна, и он перестанет думать, как здорово было бы. (но не будет) Он правда на это рассчитывал, то падая с головой в учебу, выстроив баррикады из учебников, конспектов и кружек с кофе, то обнаруживая себя в каком-то из клубов на пару с чем-то до слез в глазах крепким. Янян не пил ничего меньше сорока градусов — за этой чертой отключается мозг и думать о Сяо, Сеуле и первой любви просто не получается. Янян ошибался. И летел обратно, спустя целый год, — в Корее снова весна, деревья в цвету и кофе со льдом — с головой полной мыслей, почему поток чужих фотографий остановился, а те, что Лю изучил до последнего пикселя, — исчезли из профиля. Он не бросался догадками, он надеялся. Дэцзюнь заканчивает и хлопает ладонью по грифу, общий анабиоз прерывая: Ченлэ мгновенно становится невыносимо громким и трясет телефоном перед ренджуновым лицом, что-то показывая. Сяо с них смеется и спрашивает что-то на китайском, хватая с тумбочки полупустой стакан. Янян встает, чтобы позвать её с собой на балкон, — курение в одиночестве занятие не слишком интересное — но его цепляют за руку и тянут за собой в сторону кухни. Хендери. На Гуаньхэне белая рубашка вместо привычной толстовки размера на два больше, и Янян в растянутой футболке (но бренд же!) чувствует себя даже чуточку неловко. Они идут на кухню, где Тэн беззастенчиво дымит в открытое окно, закинув на Джонни свои ноги в черных джинсах. Они обсуждают погоду в Бангкоке, и, что надо будет съездить туда на ближайших каникулах: Тэн не был дома уже два года. Читтапон на их появление только кивает и вытаскивает из кармана пачку лаки страйка, предлагая. Янян не отказывается: у него своих половина, а атмосфера кругом такая, что хочется выкурить разом. — Ты что-то хотел? — Лю упирается поясницей в кухонный шкаф и старается быть более беззаботным во всем этом антураже разгульного студенчества, стоя на маленькой кухне в рваных джинсах и с сигаретой между зубами. У него в ушах три сережки и куча колец на пальцах, и он чувствует себя мальчиком гранж-стайл, особенно на фоне Хендери и его-черт-побери-все-еще белой рубашки. — Сам догадаешься, — Гуаньхэн хватается за стакан с колой и вертит его в руках, будто в нем есть действительно что-то интересное. Лю радует, что нервничает не только он. — Хочешь обсудить последний альбом Тейлор Свифт? — Янян ухмыляется, туша окурок в пепельнице, которая еще пару недель назад была банкой консервированного тунца. — Выражайся яснее. Смех Тэна больше проносится фоном, чем отвлекает: Лю разглядывает Хендери и его пальцы, мнущие края бумажного стаканчика. Он понимает, что был слишком очевидным, слишком настойчивым, просто был слишком — везде и всегда, даже на расстоянии. Он был плохим другом и им же является, потому что — к сожалению — он не в одной из тех визуальных новелл, где можно выбрать объект обожания. Вокруг них всего лишь грустная реальность, где Янян влюблен в четверокурсницу с факультета искусств. — Тебе нравится Сяо? Хендери и его прямота — оружие массового поражения. Янян кашляет в кулак и тянется за второй сигаретой, уже своей — куда крепче и без отдушек. Гуаньхэн расплывается в дыму и Лю надеется, что в какой-то момент он просто исчезнет и вопрос останется без ответа, хотя Хуан уже его знает. — Допустим? — Янян чувствует на себе его взгляд и немой вопрос Тэна, повисший в воздухе. — Клал я на кодекс — предупреждаю на случай, если ты хочешь меня отговорить. Кто-то в гостиной включает музыку: смех Гуаньхэна утопает в битах, но Лю видит чужую улыбку отчетливо и не понимает, в чем дело. Должен ли Хендери злиться? Янян чувствует себя до ужаса ограниченным, рисуя в голове ситуации из мелодрам про подростков и их любовь, в которых ему непременно набили бы морду и выгнали из клуба лучших друзей. — Я бы обиделся, что ты обо мне такого мнения, но ты такой придурок, — Хендери наклоняется ближе, — чтобы Янян расслышал наверняка — обдает запахом ванили и миндаля и говорит совершенно серьезно, скрывая улыбку. — Кто я такой, чтобы распоряжаться её личной жизнью? Янян жмёт плечами, чувствуя себя тем еще идиотом, и тянется рукой к забытой кем-то бутылке шампанского. Он пьет прямо из горла, игнорируя текущие по шее тонкие струйки, и видит перед собой лишь белый потолок с цветными пятнами от проектора. — И давно ты все проблемы алкоголем решаешь? — Хендери дергает его за руку, отрывая от горлышка, и смотрит в глаза так внимательно, будто пытается там что-то найти. — Не думай, что я все время ничего не замечал. Подсыхающее шампанское стягивает кожу, а у Лю где-то в горле пенятся пузырьки, ударяя в голову. Один — ноль, жизнь снова говорит ему сходить куда подальше. Все, вроде как, хорошо: Гуаньхэн не оказался из числа тех придурков, бастующих за кодекс, с Сяо они разошлись и шампанское попалось вполне ничего, но. Но осознание, что Хендери видел всё, начиная с неловкой влюбленности в девочку постарше, когда Янян — еще не такой высокий, с натуральным цветом волос и нормальным зрением — старался влиться в их странную компанию бакалавров-магистрантов-аспирантов, и заканчивая его секундной слабостью на прощании в Гимпо, выворачивает Лю наизнанку. — С самого начала? — С самого начала. Тэн уводит Джонни за руку, бормоча «это не наше дело, давай сходим в магазин?», и Янян ему благодарен невыразимо. Он сползает по шкафу вниз и впивается взглядом в чужие колени, пока в его голове идут войны. Это почти апокалипсис — его личный. Он не старался казаться лучше, чем на самом деле есть: на счет его недостатков не хватит двадцати пальцев, а поведение не распишешь в лирическом отступлении, но сейчас Янян чувствует, как падает. Хуже и быть и не могло. — Эй, — Гуаньхэн садится перед ним и берет за руку. — Ничего страшного. Ты не должен этого стыдиться. Лю поднимает взгляд — напуганный и робкий — и тяжело сглатывает. В голове его пустота и лопающиеся пузырьки, а Сяо позади Хендери реальная до жути.***
— Не сплю вторые сутки. Знаю, сама не в восторге. Сяо опрокидывает в себя второй шот эспрессо, хотя обыкновенно пьет только банановый латте, и заливает все соком из пакета. Яняну беспокоиться нет причины: факультет искусств жестокий и беспощадный, череда из дедлайнов и творческих кризисов. — Как идут дела с выступлением? — Лю предпочитает спокойному перекусу марафон по коридорам, следуя за Дэцзюнь от пролета к пролету. Её последний экзамен через пятнадцать минут, его — на полчаса позади, он может себе это позволить. — В мандарине даже нет слов, чтобы описать, насколько все плохо, — она вздыхает, перескакивая через две ступеньки, и едва не падает, но Янян хватает за длинный рукав и тянет наверх. — Спасибо. Хотя, стоило бы умереть. Лю отвечает улыбкой, поправляя на носу очки без диоптрий, и забирает огромную гитару из чужих рук. — Беги наверх. Я понесу. Энергия Сяо — чистый энтузиазм и страх оказаться последней, пустить все старания, труд, свои же амбиции коту под хвост. Она пятая в рейтинге потока (но номер один — в его) и в целом — чистое искусство. Она состоит из гитарных струн, каверов на диктофон, баллад собственного сочинения — Янян любит каждую мелочь и её — как единое целое. У факультета искусств атмосфера такая, что хочется повеситься: Ренджун гнет пальцы, бродя от стены к стене и раздражая Марка — полностью погруженного в собственный текст. Сяо по сравнению с ними — сплошная усталость без доли агрессии, только сползает по стене вниз и тянет руки к гитаре. У Яняна новые джинсы, а пол грязный, но около Дэцзюнь — пустующий квадратик плитки, и он не может сказать себе нет. — Я подожду тебя, — Лю снимает кожаную куртку и кидает поверх чужих ног, прикрывая голую кожу. — Тэн променял меня на Джонни-хёна, хотя мы должны были смотреть ужастик сегодня вечером. — Поверь, здесь можно увидеть вещи куда более страшные. В сказанном за четыре экзаменационных часа Янян убеждается полностью, став свидетелем трех истерик, одного нервного срыва и громко высказанного Ренджуном желания умереть, потому что он репетировал три дня подряд и его горло готово разорваться. Ренджун злится сильно и много, но сдает на максимальный балл, вздыхая так облегченно, будто скинул с плеч всю тяжесть мира. Сяо ставят девяносто из ста и Янян обещает купить ей как-нибудь поздравительный кофе — когда её перестанет от него тошнить. — Иди домой и проспи пятьдесят часов, — поверх её тонких плеч — янянова куртка: вечера в весеннем Сеуле холодные и пахнут персиками. — Так и сделаю, но сначала поем, — Сяо зевает, махнув рукой проезжающему автобусу. — Не хочешь в гости? Раз уж Тэн обломил тебе планы. Янян прячет свое волнение за шумом машин и мотоциклов, рекламы магазина электроники и громкого автобусного гудка.***
— Китайская еда в Германии? Ты знаешь ответ, — Янян кривится, отправляя в рот кусочек маринованной редьки. — В школе мне готовила мама, но студенчество жестоко. Сяо смеется, роняя на растянутую футболку капли содовой, благо — прозрачной. Комната Дэцзюнь крошечная, в белых тонах, с мебелью из икеи с плакатами на стенах и кучей заметок над рабочим столом. Янян видел много постов под хэштегом study aesthetic, где девочки расписывали все красиво и понятно максимально, но у Сяо — беспорядочные иероглифы и ни одного цветного пятна. Дэцзюнь уютная — в старой футболке брата и собранными на затылке волосами, пьющая спрайт прямо из банки. В её движениях — усталость и вселенская теплота, которой Яняну жизненно не хватает. Лю ловит себя на мысли, что ей с ним комфортно — и нет чувства лучше. Оно щиплет уголки глаз и тянет улыбку, вынуждая хотеть коснуться, но ему можно только смотреть. — Ты правда скучал? По нам, — Сяо поднимает взгляд: её глаза блестят за стеклами, отражая мягкий свет лампы. — Ты не представляешь, насколько, — «По тебе — безумно». — Даже думал сбежать. Сяо фыркает и кутается по-детски, натягивая до шеи плед, то ли от всего мира отгораживаясь, то ли становясь неотъемлемой его частью. Янян от несправедливости хочет взреветь. Хотеть — невыносимо. Желание видеть в чужих глазах лишь свое отражение, по утрам тянуться первым делом не к телефону, курить на балконе, пока она вяжет для песни цепочки из слов — бьет по сердцу. Лю совсем чуть-чуть — олл бай майселф, но хотелось бы по-другому. — Мы тебя ждали. Сяо крохотная и тихая, сжимает пальцами края пледа, и Яняна ломает от накрывающей нежности. Он кладет свою голову на кровать — поверх покрывала серого цвета, и смотрит на тени от лампы на потолке. — А ты? — Лю осознает, что способен одной фразой разрушить то, что между ними за вечер сплелось, но он слишком устал держать руки за спиной. Её песни, фотографии из ленты — Янян уверен, что Дэцзюнь скажет нет. Он придумывает сорок вариантов перевода все в шутку, потому что это у него получается куда лучше, чем говорить всерьез. — Извини. Я сказал глупость, — бормочет он, прикрывая глаза, чтобы не видеть собственного позора. Сяо наверняка смотрит на него, как на идиота, и думает, стоит ли выгонять его в сеульскую ночь. — Ты столько извиняешься, — Яняна обдает теплом и запахом персиков с медом. Открывать глаза — страшно, держать закрытыми — еще страшнее. — Прекращай это. — У меня куча причин для извинений, — надуманных в голове, может быть, но для Лю они — камень преткновения во всех измерениях. — Ты же сама все видела. Месяц назад. Месяц назад Янян думал, что хрупкое и легкое между ними, зовущееся дружбой, в момент перестанет существовать. Сяо услышала его признание случайно, выйдя на кухню за стаканом воды, но не сказала ничего. Только обвела их с Хендери взглядом, села рядом и протянула руку — стереть слезы. Лю не помнил, что плакал. — Я повторю слова Гуаньхэна: тебе нечего стыдиться, — голос Сяо совсем рядом, руку протяни — коснешься чужого тела, и Янян приподнимает руку над полом, но через секунду дергает её назад. — И я… знаешь… подумала о многом… У Лю на душе масса невысказанных догадок, но он блокирует всякие попытки выбраться наружу. За то, что слетает с его языка, ему стыдно в трех из десяти случаев и это один из них. — Думаю, ты скажешь, что я тот еще идиот. — Не знаю, откуда в тебе столько желчи, но отныне я запрещаю говорить такие вещи, — Янян не видит её лица, но он более чем на сто процентов уверен, что Сяо смотрит на него как на маленького ребенка. — Ты запрещаешь мне ругать самого себя? — он со смешком разворачивается к Дэцзюнь лицом, ладонями упираясь в пол позади. — Не думал, что ты такая жестокая. Сяо не отводит взгляда, напротив — вглядывается внимательнее, сохраняя на лице выражение полного спокойствия, но не ледяного — теплого и сонного. — Тебе точно больше двадцати? Ведешь себя как драматичная королева подростков, —говорит она совсем тихо и хлопает по свободному месту рядом с собой. — У тебя слишком много свободного времени. Янян фыркает, но встает, чтобы сесть на кровать, поджав под себя ноги. Теперь он смотрит на Сяо сверху вниз и едва держится, чтобы не повторить ситуацию в аэропорту. — Мне не идет быть драматичным? — Идет. Но, знаешь, из нас двоих только я могу составить топ самых грустных песен Эда Ширана, так что справляешься ты хреново, — она кивает сама себе. — Я бы дала тебе пару уроков, но так ты никогда не примешь ситуацию, какой бы ужасной она ни была. Янян открывает рот, чтобы ответить, что все совсем не так, он не хотел усложнять, но Дэцзюнь прикладывает тонкий палец к его губам, призывая молчать. — Любила ли я Гуаньхэна? Да, — Лю чувствует, как его желудок переворачивается, а тошнота подкатывает к горлу. — Но мы расстались — это факт. Знаешь, люди перестают нравиться друг другу, расстаются, разводятся. Это нормально, течение жизни и все такое. Она на секунду замолкает, чтобы собраться с мыслями, и кладет свободную ладонь на яняново колено, постукивая пальцами. Лю чувствует исходящее от руки тепло и, послав все имеющиеся опасения к черту, накрывает её своей. — Боюсь представить, через что тебе пришлось пройти, но… — взгляд Сяо соскальзывает с его лица вниз, где ладонь Яняна — два браслета, три кольца и татуировка на пальце — лежит поверх её. — Прекрати думать, что ты в чем-то виноват. Ты не пытался вмешаться и все испортить, поссорить нас или что-то в этом роде, а чувства к другому человеку никто не вправе осуждать. Лю чувствует слабость — не легкость или ощущение свободы, явную слабость, которую его тело не в состоянии вынести. Его голова наклоняется вперед и Янян думает, что упадет, но шеи касается чужая рука, а его лоб упирается в сокрытое тканью худое плечо. Лю вдыхает глубоко: к персикам и меду добавляется гвоздика, но совсем слабая, еле заметная. Ему нравится. — Ты такой ребенок, — он смех Дэцзюнь больше чувствует, чем слышит — плечо чуть дрожит, и он обнимает её за талию, чтобы не упасть. — Теперь все будет хорошо, да, Янян? Ответа для себя Лю не находит: он теряется среди запахов и тепла, прижимая к себе даже крепче, чем тогда — в Гимпо, и просто не хочет ни о чем говорить. Сейчас его мир состоит только из Сяо, её голоса и теплых рук, обхвативших шею, и Янян жалеет, что не может оказаться еще ближе. — Обязательно будет.