Сначала один.
Боль пульсирует в груди: вспыхивает и затухает, выедает внутренности изнутри. Голова раскалывается, ладони безвольно лежат на резных ручках кресла, в горло словно насыпали песка. Из дрожащих пальцев выскальзывает стакан и с глухим стуком падает на пол. Дейдара с трудом поднимается и плетётся в ванную — нужно умыться. Как же он жалок. Холодная влага приятно облегает горящую кожу: Дейдара трёт веки, виски, лоб. Ничтожность не смыть никаким мылом, но почему-то он каждый раз пробует снова и снова, зная, что ничего не изменится. В зеркале на него смотрит другой человек — не тот, каким он себя знает. Но тот, каким он себя чувствовал, если бы мог чувствовать. Уставший, болезненный, словно окутанный туманом, тянущимся с окон. Дейдара смеётся себе в лицо, — запинается и закашливается. Твою мать. Пора заканчивать. Возьми себя в руки. Дейдара не сразу понимает, что в дверь стучат уже довольно долго — все посторонние звуки слиплись в одну массу с внутренней пульсацией в голове. Пока он плетётся, замок щёлкает, впуская в квартиру прохладу зимней ночи. – Ну и срач, – тихо говорит темнота. Тихо выругавшись, Дейдара приваливается к стене и поднимает голову, в попытке разглядеть незваного гостя. – Тебе какое дело, ага? Тень проходит мимо, мазнув шлейфом лаванды по щеке. – Мне? – и чуть помедлив, добавляет: – Пока никакого. Дейдара сжимает пальцы в кулак, но мышцы не слушаются. Темнота кладёт ладони на худые плечи и тянет на себя, обволакивает приятной прохладой улиц. – Ты зачем сюда вломился? – У тебя дверь была открыта. Дейдара спрашивал не об этом, но послушно расслабляется в чужих объятиях. – Я всё понимаю. Но надо дальше, Дейдара. И… сколько ты вообще выпил? Он не считал. – Понятно. Давай помогу.Итачи
С Итачи спокойно. Выверенно, правильно, без шага влево или вправо. Всегда одно время, одно место, одна позиция. Они не смотрят друг другу в глаза. Пока тела сплетены, их мысли в разных плоскостях. Итачи в своём омуте, Дейдара в своём болоте. И не понять: они вместе держатся на плаву или тянут друг друга на дно? В комнатах – стерильная чистота, в воздухе – шлейф лаванды, принесённый ещё той ночью. Этот запах успокаивает. От него замирает боль, отступает постоянная дрожь и приходит умиротворение. Своего рода наркоз после смерти мастера. С Итачи хорошо. Спокойно. Но этого недостаточно.***
Сегодня среда. Сегодня Итачи смог выбраться в больницу. До этого постоянно что-то мешало — то работа, то ещё раз работа. Или вообще работа. Дейдаре кажется это глупым. Он смотрит на дверную ручку в немом ожидании. Ему тоже важно знать. Ему тоже беспокойно. Возможно, даже больше, чем самому Итачи. За окном стынут ветки — окантованные мелким инеем, они жалостливо скребутся в замёрзшие окна. Дейдара думает о том, что в его квартире изморозь пробиралась внутрь и таяла на подоконнике, растопленная жаром старых радиаторов, которые они никак не могли покрасить. Тепло было в мастерской — куклы не выносили сырости и холода. Мастер тоже. Тишину внезапно нарушает скрип двери – Итачи вернулся. Дейдара вскидывает голову и в нетерпении выпаливает, пропуская приветствие: – Ну как? Ответом служит слабая улыбка и шуршание пальто. Дейдара поджимает губы, понимая, что нужно подождать. Итачи неторопливо проходит в комнату и присаживается рядом. – Только ответь честно, – начинает он, и внутри что-то переворачивается. Быть честным с кем-то, когда он нечестен даже с собой? – Ты останешься, если я ослепну? – Я… – в горле стоит ком. Он не останется в любом случае. Он думает об этом уже давно. – Слушай, я не знаю, ага?.. Я не хочу давать обещаний. – Ясно, – Итачи мягко усмехается. – Я понимаю.***
Пальцы отстукивают только им понятный ритм; прислонившись к согретому солнцем стеклу, Дейдара размышляет о словах Итачи. Их разговор оставил непонятное послевкусие недосказанности, а в душе поселились сомнения. Стоит ли уходить? Не будет ли это выглядеть так, словно Дейдара ушёл в самый тяжёлый период? А если будет, как объяснить, что это не так, не обидев? Знаешь, Итачи, я уже давно хочу от тебя уйти, потому что с тобой слишком хорошо. Это скучно. С Итачи скучно. Поправив выцветшую футболку, Дейдара вздыхает. А каково Итачи будет без него? Будет ли рядом кто-то, способный успокоить своей лавандой, принять в объятия и остаться, пока не станет лучше? Почему плохо Итачи, а страдает в итоге он, Дейдара? Талии касаются тонкие пальцы, мягко оттягивают футболку, холодят кожу приятной щекоткой. Дейдара вздрагивает от неожиданности и оборачивается. Это что-то новое. Не в то время, не в том месте. Совсем не скучно. Ткнувшись носом в тёплое плечо Дейдары, Итачи смыкает объятия и замирает. На удивление тёплая зима за окном словно приняла чужое обличье и пришла в гости. В этом доме царит тишина и покой. А еще аромат лаванды. С Итачи достаточно хорошо. Так, как надо. – Всё нормально? – неловко шепчет Дейдара, и в ответ следует глухой смех. – Всё нормально. Слышится совершенно другое.***
Дейдара провалится в сон, когда тихо скрипнет кровать и поднимется Итачи. Проведёт по белокурой голове ладонью, накроет высунувшиеся ноги одеялом и слепо посмотрит в темноту перед собой. В комнате будет гулять ветерок — когда-то незваный гость поёжится, прикроет окно, поцелует Дейдару в висок и поймёт, что пора. Давно нужно было уйти. Оставить этого мальчика шагать дальше. Итачи ещё раз ласково погладит шелковистые волосы и выйдет из комнаты. Выведет в полутьме каллиграфическим почерком «Прощай» и захлопнет за собой дверь, чтобы уже не вернуться.***
Свет заходящего солнца распластался по столешнице, лизнув уголок оставленной записки. Дейдара хочет её зачем-то сохранить — поэтому бережно складывает и убирает в старый скетчбук, рядом со старыми эскизами кукол.Хидан.
Дейдара не понимал, как он вообще умудрился связаться с таким мудаком. Хидан был грубияном и задирой, коих еще поискать было нужно. В первую встречу они чуть не устроили драку в туалете клуба, и потом ещё не раз сталкивались, сверля друг друга взглядом. – Жаль, что девка. Так бы провёл с тобой пару ночей. Дей не выдержал — сорвался с места, чтобы прописать наглецу: – Ублюдина! Хидан ловко перехватил кулак и в лицо прошипел: – У-у, блядина… И внутри что-то надломилось. Сорвало крышу, и ядовитая улыбка уже не казалась такой омерзительной. В голову ударил адреналин, и он сам потянулся к этой твари, опьянённый ни то эйфорией, ни то чем другим...***
Хидан почему-то называет его Белоснежкой — это его какой-то особый фетиш? Дейдара до сих пор не понимает. С ним нет никакой постоянности – он внезапен, может завалиться под утро и уйти вечером, может безвылазно курить на кухне неделями, а может пропасть на месяц, а потом неожиданно вернуться, как сейчас – наблюдая за попытками Дея попасть ключом в замочную скважину. – Ну надо же, – неприятно тянет он, упираясь в перила рукой, – наша Белоснежка набухалась так сильно, что не может открыть дверь. Дейдара не понимает, почему «наша». Чья «наша»? Они тут одни. У них нет других партнеров. Спят – если спят – только вдвоем. Но Хидан обозначал так любую вещь, связанную с ним. Наша кружка — с каким-то неизвестным символом, – наш гель для укладки волос, наши ботинки, и так далее. От подобного становилось не по себе. – Ты… завались вообще, ага, – едва выговаривает Дей, чувствуя, что его обнимают сзади, а на пальцы ложится чужая ладонь. Неприятная. – И руки, ага… убери свои. Хидан смеётся ему прямо на ухо — Дейдара ёжится от колющего кожу отвращения. Как он вообще мог связаться с кем-то таким… неделикатным? В квартиру вваливаются они вдвоем – пока Хидан закрывает дверь, Дейдара по стеночке пробирается в спальню. – Пьянь, хоть обувь сними, долбоёб! – слышится вслед. Дейдаре всё равно. Он хочет спать. Один.***
Он просыпается от запаха кофе, который обволакивает квартиру всякий раз, когда этот ублюдок здесь. Голова ещё гудит — неизвестно, от чего больше: от препаратов или непомерной дозы алкоголя. Дейдара с трудом поднимается и с таким же трудом добирается до кухни, где с видом хозяина расселся Хидан. – Давно я… это… ты тут… сидишь? – Минут сто шестьдесят. А что, Белоснежка? Превысил лимит нахождения в гостях? Ещё одна непонятая Дейдарой особенность любовника — он всегда переводил минуты в часы. Сколько ехать до бара? Ну, минут сто двадцать, Белоснежка. На сколько поставить печься? – да-да, иногда они даже готовили вместе – ну, минут на восемьдесят. И так всегда. – Нет, я просто… – Дейдара садится напротив за стол. – Просто спрашиваю, ага. – Ага, – вторит Хидан, пародируя слово-паразит своего партнёра. Почему-то сейчас это даже не бесит. – Выглядишь как чмо, кстати. – Да пошёл ты… ага, – устало бросает в ответ Дейдара. Сил вступать с ним в перепалку нет. – Бунтарь, хули взять… Башка сильно болит? Выпей, станет легче, – перед глазами возникает стакан и неизвестного происхождения пилюля. Кажется, ему уже не так неприятно рядом с Хиданом. Вроде бывает иногда человеком. – Спасибо, ага… – говорит Дейдара, запив таблетку хлорированной водой — из-под крана набрал. Ну что тут сделать… Фильтра в доме не водилось. – Я это… пойду, отдохну, ага… – Иди-иди.***
Промочив полотенце, Хидан осторожно положит его на горячий лоб Дейдары. Ещё раз взглянув на него, убедится в правильности своего решения. Беды с головой слишком часто давали о себе знать, а сама мысль, что они познакомились во время маниакальной фазы, выворачивала изнутри. Дею самому помощь нужна, а поехавшие рядом — не ключ к его благополучию. Хидан это понимал. И уходил, чтобы никто больше не страдал. Хотелось, конечно, по-человечески, без выебонов, написать всё как есть. Но Дейдаре чужих проблем не надо. Пусть запомнит его, Хидана, как добоеба без тормозов. А он напишет что-то придурочное, что-то в духе... «Пока, Белоснежка, не до встречи. Твой ёбнутый гномик».***
Дейдара разглядывает возвращается к этой записке на протяжении ста двадцати минут и всё не может понять, как конкретно себя назвал в ней Хидан – «гномик» или всё-таки «гомик»? А ещё — почему с ним снова расстались запиской?Мадара.
Мадара старше лет на пятнадцать. Мадара его начальник. Мадара хорошо трахается в свои года. Сколько ему? Сорок с лишним? Когда Дейдара увидел его впервые, то подумал, что быстро вылетит отсюда. Мадара казался серьёзным и требовательным, как к себе, так и к подчинённым. От него веяло уверенностью. А ещё мускусом и ванилью. Но последнее обнаружилось не сразу. Как не сразу и обнаружилась ребяческая натура. Задержавшись для уточнения деталей по ведущему проекту, Дейдара заметил, что Мадара на публике и Мадара один на один — будто два разных человека. Он много смеялся, называл заказчиков капризными и предлагал добавить в кофе чего покрепче. Дейдара на всё это поначалу снисходительно улыбался — словно он был начальником, а Мадара — не в меру активным сотрудником. А потом как-то закрутилось — от совместных ланчей в кафе внизу офиса до мягкой постели.***
– Это уже не смешно, ага! – Дейдара недовольно смотрит зеркало на покрытую синяками шею. Скарфинг – практика рискованная, но интересная. Им нравилось. – У меня нет водолазки, чтобы это прикрыть. Как мне идти? – Так и иди, – спокойно отвечает Мадара. – Ты видел новый заказ? Я просил секретаря ознакомить тебя. В Дейдаре закипает злость. Да как он может? Слухи же потом о нём самом пойдут — что он душит своих подчинённых в постели. В том, что весь офис знает, что они любовники, Дей не сомневается. Но сейчас возмущён так, что хочет топнуть сразу двумя ногами. И даже почему-то пытается — получая в итоге нелепый смешок. Мадара, наблюдавший за этим, прыскает, а затем смеётся в полный голос: – Ой, Дей, голова дурная... Дейдара сам понимает, что он голова дурная. Но почему-то рядом с этим мужчиной ему хочется быть этой дурной головой. Мальчишкой, которому позволено веселье. – Слушай, тут такое дело… – Мадара выключает начальника и подсаживается ближе. – Ко мне приезжают родственники… Племянники. – Мне съехать? – перебивает Дейдара, и меж бровей Мадары образовывается морщинка — хмурится. – Нет. Точнее, как сам захочешь. Просто насколько мне известно, с одним из них ты знаком… Довольно близко. Итачи. Итачи Учиха. Дейдару как током ударило. Нет, он понимал, что Мадара Учиха и Итачи Учиха – родственники, об этом говорила не сколько фамилия, сколько поразительная схожесть. От характерной внешности до манер. И о том, что о нём наводили справки, он понимал. Но до последнего верил, что Мадара ему доверяет, не выведывая информацию за спиной. Вместо каких-то альтернатив, с языка срывается поганое: – Что ты ещё обо мне знаешь, ага? А Мадара рассказывает. До ужаса спокойно — от покалеченного детства и юности, до диагноза последнего любовника. Дрожь бьёт изнутри, и снова в голове возникают сомнения — слишком стремительно, чтобы взять время на подумать. На словах о Хидане Дейдара резко встаёт и выскакивает наружу, зло хлопнув дверью. Не нужно ему такого. Ни работы, ни партнёра.***
На этот раз записку оставляет он — пафосно, как в плохом рассказе. В виде заявления на увольнение.Гаара.
Гаару Дейдара сначала перепутал с мастером. Сослепу прищурился, увидел медные волосы и машинально схватил за руку: – Мастер Сасори? – О, так вы знакомы, – было ему ответом. – Насколько я знаю, он погиб достаточно давно. Вы перепутали, молодой человек. Дейдара молча согласился — вблизи они действительно были не похожи. Но разжать руку так и не смог. Во-первых, этот человек знал мастера. Во-вторых, к нему почему-то неизменно тянуло. Дейдара точно видел его не впервые. – Вы знали Сасори? – Да-а, – протянул прохожий. – Мы из одного города… Мой брат был его учеником, пока он не переехал. Я часто тут бываю и наблюдаю вас. Почти всегда вы что-то рисуете… Могу ли я взглянуть? Всегда было так интересно… Дейдара отказать не мог.***
Дейдара превозносит Гаару. Вся спальня в его портретах — наблюдая за ним, хочется пробовать новое — масло, пастель, акварель, акрил. Разные техники нанесения, разные холсты, разные стили. Этот человек сводит с ума. Как Сасори. Гааре не нравится одержимость Дейдары. Гаара просит его нарисовать что-то другое. Пейзаж за окном. Автопортрет. Выплеснуть мысли на бумагу. Что угодно, только не очередной портрет. Дейдара не слушает. Дейдара не слушается.***
Город заволокло туманом, как и мысли Дейдары – Гаарой. Он постепенно сходит с ума, но ему нравится эта одержимость. Она напоминает времена рядом с мастером. – У меня идея для картины! Гаара собирает вещи, но Дейдара словно не замечает. – Ты только послушай, – он увлечён своей задумкой, она кажется ему свежей, дающей глоток жизни. – Осенний лес, утро, а где-то справа, ближе к середине, но не совсем, стоишь ты, в тумане, словно окутанный… – Не продолжай, – устало просит Гаара, застегивая сумку. – Не надо. Не рисуй. И успокойся уже. Хватит марать холсты. Ты же можешь создавать действительно стоящие вещи. Дейдару словно обдаёт холодной водой. Он не марает холсты. Он создаёт искусство мгновения, которое сохраняется на века. – Почему тебе не нравится? Гаара вздыхает так, словно объясняет это не впервые. – Потому что ты видишь во мне того, кого нет. Смотри, – он подводит Дейдару к недавно оконченной работе. – Здесь, здесь… вот здесь ещё… татуировки на лбу снова нет… – палец скользит по образу человека на картине. – Это же не я. Это Сасори. Дейдара переводит взгляд с картины на Гаару и наоборот. Ох, господи. И как давно он живёт в этом бреду? – Чёрт… – и только.***
На этот раз Дейдара поблагодарит Гаару, а тот, кивнув, посоветует найти психотерапевта и сядет в машину. Больше они не увидятся.В конце тоже один.
В городской больнице пахнет хлоркой и резиной. Дейдара чувствует непонятную радость, несмотря на неутешительные прогнозы. Как будто ему совсем не страшно. К психотерапевту Дей не пошёл. Но когда головные боли стали сопровождаться обмороками, задумался. И записался на обследование. – Не ожидал тебя здесь увидеть, – раздаётся поблизости знакомый голос – мягкий, глубокий, с хрипотцой. – Насколько вообще, конечно, можно так говорить в моём положении. В нос ударяет знакомый запах лаванды. Дейдара двигается, чтобы Итачи мог сесть рядом. – Привет, ага… А ты разве?.. – Пока не полностью, но если бы Саске не сказал, что это ты, я бы не разглядел, – улыбается Учиха, и Дей понимающе кивает. – Как ты? Как глаза? – спрашивает он, переводя взгляд на стоящего чуть поотдаль спутника Итачи — со смешным ежиком на затылке, ещё совсем юного. – Прохожу терапию по настоянию Саске и Мадары, – Дейдара невольно вздрагивает, слыша знакомое имя. Интересно, он ещё наводит справки? – Хотя шансы мизерные. Я уже смирился. А они почему-то нет. – Они любят тебя. – Любят… – задумчиво повторяет Итачи. – Слушай, а если бы мы до сих пор были бы вместе, ты бы поступил так же? – Я не знаю, – после непродолжительной паузы говорит Дейдара. – Но я бы принял твой выбор. – Вот. Они некоторое время сидят молча. Среди суеты пациентов и медперсонала проносится каталка — накрытая чёрной плёнкой. Дейдара с каким-то облечением думает, что такая смерть — на операционном столе – его точно не ждёт. Потому что его уже ничего не спасёт. – От тебя больше не веет горечью, – нарушает их молчание Итачи. – Обрёл, наконец, покой и счастье? – Всё впереди, – загадочно улыбается в ответ Дейдара. Любой конец — это новое начало. Так ведь, мастер?