Египтянин

1. — Эй, египтянин,— говорит девушка,— хватит грустить, я оладушков нажарила. Я сижу за столом с компьютером и до сих пор по привычке опасаюсь их обоих. Несколько месяцев назад меня хотели поджарить на костре средневековые беззастенчивые священники; а пару лет назад я был не слишком уверенным в себе правителем Древнего Египта, у которого кроме богатств и тысячи прислужников были очень серьёзные проблемы со здоровьем. Я тогда не знал, что Египет — древний. Я в нём жил. Ел, пил, слушал чиновников по утрам, смущённо любовался темнокожей рабыней, которая пробуждала во мне неясные чувства. Когда мне стало совсем плохо, перед моими затуманившимися глазами возникли очень красивые женские руки. Сквозь темноту и падение на глубину я чувствовал, как они гладят меня по волосам и щекам, как заставляют выпить что-то прохладное… — Египтянин! Я очнулся и смущённо улыбнулся: — Извини, задумался. Вспоминал Кемет. — Египет. — Да. Кемет. Не могу привыкнуть к новому названию. Девушка поставила передо мной тарелку с оладьями и чашку чая. — Спасибо,— сказал я.— Их тоже едят вилкой? — Можно просто руками,— улыбнулась она. Я с облегчением кивнул и принялся за дело. Столовые приборы мне сложно давались. Девушка рассказала мне про страны Востока. Они там едят очень удобными палочками. А ложка норовит всё время пролить то, что в ней есть, и девушку это очень смешит. Сейчас смешливая девушка сидит напротив меня за столом и любуется тем, как я ем. Это тоже немного волнительно. Далеко за тёмным окном проехал грузовик. Я привык к ночным чаепитиям. Думаю, мне будет не хватать их, если девушка решит улететь к себе. 2. Я очнулся на берегу реки. Глаза открывать не хотелось, но запах реки — точнее, небольшой речки — беспокоил меня. Я точно помнил, что в очередной раз потерял сознание во дворце. Я прикрикнул на стражу, которая собралась за мной в покои, вошёл к себе один и в бессилии лёг на постель. Почти упал. Отравления быть не могло, да и не похоже это было на отравление. В детстве меня уже пытались отравить, я отлично помню те ощущения. Нет, это скорее так: словно из меня вынули кости, оставив несколько штук, и мне всё труднее держаться на ногах. Это обидно: мне всего девятнадцать, я уже девять лет правлю страной, но я должен умереть совсем скоро. Это чувствуется. Я проваливаюсь в небытие и прихожу в себя на берегу реки. — Ты проспал почти три тысячи лет. Мелодичный женский голос. Я тут же поднимаюсь и во все глаза смотрю на девушку, которая сидит рядом, прямо на краю берега. Удивительно смуглая, черноволосая и темноглазая, но в лице её какая-то неправильность. Я понимаю, что она совсем не похожа на девушек моей страны. Скорее она похожа на одну из рабынь, критянку, удивительно непокорную и пронзительно красивую девушку с огромными глазами. Она не отдалась мне, но я так и не решился отдать приказ о её смерти. На девушке короткая юбка, гораздо короче всех правил приличия, а грудь и плечи обёрнуты тканью. На её ногах сандалии, до смешного похожие на мои, только намного проще. — Египтянин, я тебя немного зашила. Ты неважно выглядел. И я сейчас нетипично одета, не по времени. Потом переоденусь. И лишь спустя несколько мгновений я понимаю: я могу нормально стоять на ногах. Мне не составило усилий быстро вскочить. На бедре никаких шрамов — я это чувствую сквозь длинную тёплую одежду коричневых и сиреневых оттенков. И я могу разговаривать. Не пытаться произвести на свет звуки, мучаясь от боли в лице, а просто говорить. Девушка говорит на моём языке бегло, хоть и как чужестранка, и я невольно оглядываюсь в поисках охраны. Но вокруг ничего даже отдалённо не напоминающего мой дворец, мои места, где я люблю бывать, и больше никого. Только мы двое. Это неуютно. Я ощупываю пояс в поисках оружия — его нет. Девушка не сводит с меня глаз и чуть заметно улыбается. — У тебя красивые глаза и губы, египтянин. Но тебе надо заняться своей фигурой, ты тощий, как жердь. Внезапно я краснею. 3. — Тебе нравится имя Джордано, египтянин? — спрашивает девушка. Я киваю. — Отлично. Джордано Бруно. Мне кажется, звучит очень красиво. Мои щёки и ладони слегка покалывает от звуков её голоса. Тембр неуловимо вибрирующий, но приятно, как будто она пробует голос перед тем, как запеть. И даже в животе отдаётся чем-то глухо ноющим, но приятным, когда она просто говорит. — Так тебя и будут звать. Джордано Бруно. К этому моменту я уже научился сносно разговаривать на неаполитанском диалекте итальянского языка. И готовил домашние задания по ещё двум языкам: свирепо звучащему средневерхненемецкому и кургузому старофранцузскому. Я спросил, почему второй из них старый, а первый средний, но девушка загадочно улыбнулась и ничего не ответила. Она кормила меня ветчиной, вкусным хлебом и овощами, заставляла заниматься гимнастикой и рассказывала, рассказывала, рассказывала… Я не чувствовал себя с ней правителем. Я был словно ученик, которому по счастью досталась молодая и красивая учительница. Три тысячи лет она была со мной, три тысячи лет она сумела уместить в один поход луны по небосклону, и как-то я уединился, чтобы она не увидела моих слёз: это было после её рассказа о том, что великой моей страны уже нет, что погибло почти всё, что я знал и любил — кроме усыпальниц в виде пирамид. Девушка жила со мной в одном доме и нисколько не стеснялась этого. Порой я видел её почти нагой, принимающей ванну, тайком любовался ею на рассвете, когда она танцевала босая, в белом платье, на залитой утренним светом улице, и в такт её движениям с неба раздавалась тихая музыка. Девушка говорила мне о звёздах и морях, научила печь хлеб, мы сражались на мечах и изучали бои без оружия, практиковались в гриме, маскировке и дыхании под водой, и в вечернем стрекотании цикад мы упражнялись в стихах на итальянском, латинском и бретонском языках — я медленно отвыкал от родной египетской речи. Девушка как-то произнесла несколько фраз на прерывистом чуть шипящем наречии, смутно знакомом: — Вот так теперь говорят в тех местах, где ты жил, египтянин. Это коптский язык, но он тоже почти мёртв. Костёр догорал, я задумчиво жевал сочную колбаску с вертела, во мне рождались сотни вопросов, а девушка терпеливо отвечала. 4. Сразу после того, как костёр подо мной подожгли, я заставил своё сознание отключиться. После постоянных упражнений это оказалось очень просто. Тело перестало чувствовать жар, исчезли друг за другом запахи и звуки, верёвки перестали впиваться в тело, и я погасил краски мира вокруг, перестав видеть. Я не видел причин не доверять девушке, и на следующее утро проснулся на веранде огромного деревянного дома на краю осеннего леса. Почему после зимы наступила сразу осень, я уже догадывался: девушка снова извлекла меня из одной эпохи и переместила в другую. Осталось узнать, в какую. Я размялся — тело затекло основательно; умылся водой из жёлоба на улице, а затем обошёл дом в поисках девушки. Она вернулась через две недели, когда я отчаялся совсем без её голоса, без её маленьких ладоней, без её тяжёлых чуть волнистых волос на обнажённых плечах, без её улыбки и радостного смеха, когда я делал что-то неловко. Она вернулась очень усталой; я растопил для неё баню, накормил куриными яйцами и ржаным хлебом, поил чаем с рыбными и малиновыми пирогами, и когда она без сил лежала, слабым голосом рассказывая о своих последних днях, я сидел рядом, на кровати у её ног, массировал ей ступни, чтобы вернуть хоть немного сил. Девушка уже дважды погибала в своих путешествиях по эпохам. В первый раз её спасло моё присутствие, но из её объяснений я ничего не понял, а второй раз ей пришлось справляться самой. — Осень — вообще такое время, когда всё приходит в негодность,— грустно сказала она, и я укрыл её тёплым одеялом; она уснула сразу же, и я нетерпеливо принялся ждать утра, когда её голос снова будет со мной. 5. — Египтянин, тебя это всё сильно шокировало? — Знаешь, видеть свою посмертную маску… Не слишком привычно. Девушка рассмеялась: — Ты уже хорошо болтаешь по-русски. Знали бы соседи по подъезду, что по вечерам выносит мусор и ходит за хлебом египетский фараон! Я улыбнулся. С утра ей пришла в голову идея: показать мне мою же гробницу. У неё под рукой было столько средств передвижения, что тысячу лет назад, во времена Киевской Руси, мы с ней летали над лесами на ковре-самолёте, который при необходимости становился скатертью-самобранкой; одно из самых удачных её изобретений. Но сегодня девушка просто раздобыла где-то двухместный самолёт, и мы, экипированные как спортсмены, улетели в Египет и долго бродили там по музеям. Под вечер мы вернулись, поужинали в кафетерии, а потом спустились к набережной. Я не уставал удивляться, сколько в ней сил. Девушка, весело болтая, шла босиком по тёплым плиткам набережной, держа в руке сандалии за ремешки; её короткое синее платье в мелкий горошек красиво трепетало, повинуясь ветру, и волосы тяжело плескались по плечам. Я любовался её узкими ступнями — девушка старательно наступала только на синие плитки и игнорировала белые. — Сколько тебе лет? — поинтересовался я. — У девушек такое не спрашивают,— вздохнула она — притворно, потому что я видел, что её глаза смеются. Мы спустились по ступенькам к самой реке, и девушка опустила ноги в воду. Волны тихо катились, тяжеловесные чайки с воплями летали вокруг теплохода, и солнце заливало всё вокруг. — Вообще не очень много, но с этими путешествиями теперь сложно считать. Смотри, они ещё и нелинейные: на Руси в эпоху сказок, русалок и водяных мы с тобой были дважды у одних и тех же людей, но второй раз для них был первым, и это значит, что смело можно отнять четыре года, а не прибавлять… Это правда. Мы с ней, как на качелях, могли углубляться во времени в разные стороны, и иногда проживали одни и те же эпизоды по-разному. Я видел внезапно засмеявшегося ребёнка, абсолютно неподвижного, который оказался роботом. Я примерял костюм, который ходил за меня, даже когда я спал, а моя прекрасная спутница, деликатно прикрывшись ладонью, разбрызгивала на тело духи, из которых выросло нежно-розовое платье. Мы читали в ночном метро новости о первой колонии на Марсе, обедали из крошечных бутылочек с годовым запасом еды и разговаривали по наручным часам, находясь в соседних городах. …Через полчаса споров, сложения столбиком и умножения на подозрительные коэффициенты мы выяснили, что ей всего двадцать один год. К этому времени мне уже исполнилось двадцать два, несмотря на то, что я родился три с половиной тысячи лет назад: я хотя бы не был младше этой смешливой девчонки. Правда, она тут же успокоила меня, объяснив, что родилась вообще в будущем, до которого мы ещё пока не добрались, и вообще она отчасти пришелец. На волне общей космической эйфории — всего месяц назад Юрий Гагарин совершил полёт в космос — я счёл эти слова девушки фантазией, но не удивился бы, если бы и они оказались правдой. — Слушай. А почему ты именно для меня всё это делаешь? Девушка, глядя на свои ноги в воде, ответила: — Ну, я у мамы инженер. Как-то увидела твоё изображение. И вот подумала, почему бы и не попробовать… Тебе разве скучно? Мне очень хотелось обнять её. Прижать к себе, целовать в плечи и уши, в губы, говорить какие-то слова вполголоса. Но я просто покачал головой и улыбнулся. Прошёл милиционер, косо посмотрел на нас, но ничего не сказал. День был слишком солнечный, чтобы делать нам замечания. — Ну, и я уже говорила,— добавила девушка. — У тебя очень красивые глаза и губы…