Сладкоежка

      На большом обеденном столе только-только горячий чай. Пар струится из чашки изысканного сервиза – не притронуться. Подали десерт. Сахарный сироп, плавно стекая, обволакивает лесной орех на вершине шоколадного бисквита – один вид приторной сладости неприятно отзывается в зубах. Дио небрежно отбросил чайную ложку и поднялся с места.       – В чем дело?       Зубы снова неприятно заныли от приторно-взволнованного голоса Джонатана.       – Солнце заходит.       – А как же...       – Подождет, – бросил он себе под нос.       – ...ведь ты не пьешь остывший.       Слова растаяли, так и не достигнув сознания Дио. Точно заходящее светило, таявшее где-то за горизонтом в лиловой дымке умирающего дня – оно не достигнет своего конца, никогда не заснет, сколько планету ни крути; так какого черта оно обречено играть в день-ночь до скончания веков? Чья-то злая шутка. Такая же жестокая, как и та, что представляет собой его безнадежную жизнь. Но он не отчаивается, напротив – он возьмет от нее все: все, что положено; все, что захочет; все, до чего дотянется его рука. Он не будет жалким солнцем, что не может обрести покой. Он не будет невеждой-планетой, только и способной, что дразнить несчастную звезду, вращаясь вокруг да около. Он, Дио, станет вращающим механизмом этого мира и, наигравшись, швырнет его на свалку к своей с самого начала сломанной жизни вместе с развалинами жизней других людей.       – Любуешься закатом?       Сладко. Аромат хорошо знакомого парфюма взбудоражил рецепторы, как только Джонатан присоединился к Дио у стеклянных, ведущих на веранду дверей; впрочем, дверей закрытых из-за поднявшегося осеннего ветра.       – Да. Иной раз за делами не удается улучить момент.       – Ты прав, уже довольно рано темнеет, а ведь только файв-о-клок.       Сладко. Рука Джонатана опустилась на его плечо, и Дио поморщился.       – Давай скорее попробуем десерт, уже не терпится...       – Я тебе не мешаю.       – Ну уж нет, составь мне компанию! Трапеза в одиночестве не доставляет столько удовольствия, сколько трапеза в приятной компании близких людей.       – Зануда, – вздохнул Дио и вернулся за стол.       Чересчур много сладкого за один вечер, подумалось ему, глядя, как блестит сироп на пирожном.       – М-м, чудесно! – воскликнул Джонатан, распробовав угощение, пока Дио наслаждался горячим чаем.       – Отчего ты так и не притронулся к десерту? – осведомился Джонатан, когда Дио отставил пустую чашку и промокнул губы салфеткой.       – Не хочу. Можешь забрать.       Он лениво подтолкнул блюдце с пирожным к ДжоДжо.       – Так не пойдет, – несколько возмутился тот, – я хочу, чтобы ты непременно его отведал!       – Отстань от меня, – отмахнулся Дио.       Однако Джостар уже схватил пирожное и поднес к самому его носу.       – ДжоДжо!..       – Давай же, скажи «а-а»... и... вот молодец.       Во избежание встречи лакомства с его лицом, Дио разомкнул подернутые нервозной складкой губы и разом справился с угощением. Джонатан в умилении рассмеялся, и только собирался отнять руку, чтобы поудобнее устроиться на своем месте и съесть еще кусочек-другой, как пальцы Дио перехватили его запястье.       – Не спеши, – проговорил он, понизив голос, – я не доел.       Он привстал со стула и подался немного вперед, прежде чем сомкнуть губы вокруг его пальцев – сладких от сиропа.       Джонатан опешил от неожиданности, когда его пальцы погрузились в теплую влажность рта Дио. Одолеваемый смущением и застигнутый врасплох, он едва дышал, чувствуя движения языка по фалангам.       – Ч-что ты д-...       А Дио лишь издал мягкий гортанный стон и блаженно опустил веки.       – М-м, и правда вкусно.       Выпустив пальцы Джонатана изо рта, он жадно облизнулся. Затем, встав с места и моментально приблизившись к изумленному юноше, накрыл его алые губы своими.       Он, Дио, возьмет от жизни все: все, что положено; все, что захочет; все, до чего дотянется его рука. И в данный момент его пальцы достают до шеи ДжоДжо, легонько перебираются по теплой, пульсирующей коже к затылку и ныряют в иссиня-черные волосы, властной хваткой прижимая к себе его голову.       Джонатан был не в состоянии что-либо предпринять, кроме как инстинктивно обнять крепкие плечи перед собой, пока дерзкий язык Дио ласкал его рот. Он не знал прежде иной близости, помимо рукопожатий да полуобъятий, когда чья-то рука ложилась поверх его плеча. Тем более не знал юный Джостар таинства романтического поцелуя – прикасаться губами приходилось лишь к изящным кистям дам на балах и всевозможных светских приемах.       Чувство, что захлестнуло его, было доселе неведомым. Неведомым, головокружительным, восхитительным. Ощущение мягкости губ Дио на своих собственных было неповторимо. Джонатан невольно подался вперед, насколько было возможно, и крепче сжал пальцы на плечах своего искусителя в немой просьбе не останавливаться.       Дио раззадорил такой жест, весьма неожиданный, надо признать. Не без усилий разорвав поцелуй, он вздернул ДжоДжо за грудки, заставив того подняться из-за стола. И удерживая тишину испепеляющим, всепоглощающим взглядом, прижал его к ведущим на веранду стеклянным дверям.       Солнце уже скрылось из виду, салютуя прощальными лучами над кронами деревьев в саду. Вечер полноправно ступал по английской земле. В обеденном зале царил полумрак – двух подсвечников на столе определенно недоставало, чтобы разогнать осенние сумерки в просторном помещении. Скоро принесут еще, дворецкий уже распорядился; а значит, у них есть не более двух-трех минут наедине. Вынырнув из аквамариновой глубины очей Джонатана, Дио прильнул к нему всем телом и возобновил поцелуй.       Приторная сладость десерта на губах ДжоДжо, нежная сладость его вздохов и упоительная сладость его давшей трещину непорочности кружили голову. Играя с жизнью по своим правилам, он, Дио, должен торжествовать. Но вместо победного чувства превосходства, его нутром явственно овладевало щемящее чувство потребности в тепле и заботе. Отвратное, унизительное чувство. Всему виной чрезмерная сладость, подумал Дио.