Не должны были

      Барри думает: они не должны были.       Не должны были здесь встретиться.       Зал слишком большой; и пестрой толпы достаточно, чтобы с успехом в ней затеряться, забыться, смакуя шампанское на языке. Отовсюду долетают смех и легкая музыка, вечер — в самом разгаре. Десятки электрических свечей, огромная люстра и отутюженные костюмы с иголочки. Блестяшки на шеях дам, искрометные улыбки и взгляды. Прием — само очарование.       Для Барри он становится попыткой провести эту ночь не в геройском амплуа, а расслабиться и поймать минуту кайфа. Он пришел сюда с четкими намерениями: быть приветливым, милым, по возможности не косячить и... и не чувствовать себя так настороженно. Не разглядывать незнакомые лица в попытке найти кого-то.       Кого-то определенного.       Но когда Барри находит его — того самого _кого-то_, с коротким ежиком волос и светлыми, пристальными глазами, — сердце ожидаемо совершает кульбит. Пробегается по стянутым испугом ребрам и с разбегу наседает на стенки. Бьется, очумевшее, словно старается вырваться на волю.       Барри твердит себе под нос: они не должны были столкнуться.       Но все равно сделали это — как же иначе?       И как ему теперь быть?       — Я отойду.       Он прячется на верхних этажах залы, уверенный, что не ошибся. Что его — _кого-то_ — вряд ли удастся спутать, особенно после всего, через что они прошли. Барри узнал бы его только по мановению ловких пальцев, об остальном и говорить нечего.       Барри присаживается у тяжелых бордовых гардин и отчаянно старается не паниковать. Вечер, обещавший быть отдохновением, становится наказанием: у него бешено стучит сердце, сводит скулы и дыхание контролировать все сложнее. Хочется сорваться на скорость, сверкнуть молнией подле маячившей в толпе знакомой макушки — и выбить их обоих вон. Туда, где нет света, нет музыки и людей.       Где можно рассмотреть все в деталях.       И спросить наконец: какого черта?       Почему ты — Снарт, Холод, Капитан — так долго молчал, пропадая с Рипом Хантером, зависая на чертовом Волнолете? Почему не давал о себе знать? Почему — вот главное — объявился только сейчас и даже не подошел?       Они ведь не должны быть встретиться. Не сегодня, не здесь. Этот вечер должен был стать для Барри всего лишь еще одним в череде тех, что он проведет в ожидании. Что он будет один.       Но...       Барри осторожно притрагивается к собственной грудине.       Там жжется и болит, словно опаляет льдом. И стягивает кожу так, что сложно выравнивать ритм, сложно мешать выдох с вдохом. Сложно молчать.       Барри сглатывает. Заставляет себя смотреть — и не двигаться с места. Ему нужно... нужно убедиться? Вдруг это морок, вдруг он ошибся.       Снарт все тот же — широкий в плечах, пышущий опасностью за милю и вызывающий бурю эмоций. Он не постарел ни на день, и хотя Барри прекрасно знал, что Леонард значительно старше, не мог не отметить, как хорошо тот выглядит. Как хорошо держится — далекий, но такой желанный. Почти родной несмотря на все ухмылки, нелепые каламбуры и криминальное прошлое-настоящее-будущее.       Барри все еще ощущает к нему тягу. Сильную, необъяснимую, наверняка способную привести к краю.       И он только-только научился ее заглушать.       Как видно, зря. Бесполезно. Поздно.       Снарт осторожно оглядывает толпу, впивается требовательно в каждое лицо на пути; Барри чувствует себя чокнутым шпионом, потому что внутри все дрожит и волнуется: возможно, он ищет его? Возможно, он тоже вспоминал, думал? _Привязывался_ медленно, но верно?       Барри задерживает дыхание, когда Снарт, методично обшарив людской поток на своем этаже, переводит взгляд на второй. И наконец, спустя чертовски долгие секунды, натыкается на Барри.       Уголок рта ползет вверх и вбок; Снарт улыбается — привычно понимающе, с хитринкой и лукавством. И делает шаг к лестнице.       Пока он идет, Барри размышляет: почему в возрасте Холод, а сердце предательски прихватывает у него?       — Хэй, — говорит Снарт, останавливаясь рядом. Тело Барри вздрагивает в ответном приветствии. — Скарлет.       И словно не было всех безумных, бесконечных дней. Словно не было тягучего и темного ожидания и сомнений, ночных кошмаров и смятой подушки. Словно не было снов, когда они снова могли быть рядом, могли касаться друг друга и пылать от касаний, а потом Барри просыпался в холодном поту, болезненно возбужденный и расстроенный. Готовый плакать от страха и вороха смутных эмоций, которые не получалось выкорчевать из вен, выкрутить из-под кожи.       Не было — ни-че-го.       Барри сам не замечает, когда дает слабину. Плечи покрываются всполохами, и золото горит огнем в мышцах, мир размывается, когда он хватает Снарта за грудки. Но все это, все это кажется таким нужным.       — Осторожнее, спидстер, — Снарт низко смеется, его голос по-грудному хриплый и низкий, и Барри гнет и ломает от одних звуков. — Я, конечно, не фарфор, но рассчитывать силу было бы неплохо. И мне принимать то, что мы в твоей квартире, за вполне однозначный намек?       Барри знает: он издевается специально. Не по-грубому, не зло, просто — потому что привык. Потому что за придиркой просто скрыть настоящее.       Барри дергает щекой — и утыкается носом в терпко пахнущую одеколоном шею. Стонет, почти скулит.       Господи боже, ему не хватит всех слов этого мира, чтобы описать свое состояние. Как он страдал, как он скучал... как хотел оказаться рядом. Просто прижаться еще хотя бы раз, обнять и...       — Скарлет, — теплые руки ложатся на затылок. Приглаживают волосы, задевают чувствительную кожу. Гладят. — Ты сдаешься.       Да.       Барри в курсе.       После бремени долгих одиноких месяцев он сдается. На милость Холоду, под тяжелым льдом его глаз. Перед своими обострившимися чувствами. Он капитулирует.       И ему ничуть не стыдно.       — Не хочу больше, — шепчет Барри, прикусывая солеными губами матовую кожу, — не хочу больше без тебя. Лен.       Снарт вздыхает — не произносит высокопарных слов, не удивляется, не отдергивает его прочь от себя. Просто вздыхает — как-то абсолютно искренне, по-новому, открыто. И Барри достаточно обжигающего мятного дыхания на виске, чтобы осознать всю картину в целом.       Осознать взаимность.       Чужие домыслы и волнения.       Он сжимает талию Холода крепче в своих руках, зализывает место случайного укуса, когда Снарт решительно собирает его волосы в кулак и тянет наверх.       — Иди сюда, Барри.       Это звучит как "мне больше некуда от тебя деться".       Это звучит как "я тоже не хочу, не буду, не стану без тебя".       Это звучит как лучшее из всех возможных для них признаний.       Барри следует за рукой и покорно раскрывает губы, пускает чужой язык в свой рот. Обвивает тело Лена, обволакивает его собой. Снарт собственнически кладет руки на его бедра.       Возможно, друзья Аллена на том празднике жизни сошли с ума от непонимания, куда он пропал. Но Барри у себя дома, с самым невозможным мужчиной на свете, и ему немного все равно.       Хотя бы раз в жизни ему может быть все равно на окружающий мир, так? Хотя бы раз он может взять что-то только для себя, верно?       Ведь они встретились. Снова. И это главное.