Перегоревшая

      У него на сегодня бутылка водки, стакан вчерашнего вишнёвого сока и перегоревшая гирлянда. У неё на сегодня слёзы, разбитые в кровь костяшки пальцев и что-то перегоревшее внутри. Настойка валерианы, спрятанная на дне сумки, уже не помогает. А Атаракс, лежащий под сердцем – во внутреннем кармане, скоро станет привычнее, чем аскорбинка.       Она справится. Она обязательно справится.       – Эй, принцесса, выпьешь со мной?       – И не мечтай!       Ей хочется выставить его на всеобщее в Кунсткамеру, там, где ему и место. Чтобы на него показывали пальцем дети, перед тем как заботливые мамочки прикроют им глаза ладонью. Выставка моральных уродов – школьникам и студентам скидка. Такое нельзя пропустить.       Она выжмет из себя это, точно. Выскоблит до последнего ошмётка то, что когда-то было обидой и болью. Она вырежет из своей памяти его кличку. Его куртку. Его глаза. И никогда больше не будет поджидать у бара, чтобы отвести до трейлера - пьяного и влюблённого. Никогда больше не останется у него на ночь, даже если снова утянет в свой вишнёво-ликёрный поцелуй. Ведь от него больше не пахнет приторной ягодой. Теперь его духи - сорок градусов. И ей больно.       – Ты же знаешь, принцесса, я не алкоголик, – уверяет он, открывая бутылку.       У неё сердце колотится где-то в районе горла и душит, душит. Правой рукой вцепилась в левую, оставляет по одной царапине за каждую лишнюю минуту, проведённую с ним.       – Я тебе больше не верю, – если бы она сейчас развернулась и ушла, было бы, как в романтических мелодрамах. Но жизнь не кино, если она уйдёт, то за ней не побегут следом. Её оставят одну, подыхать, как бездомную больную собаку. На руке две новые красные полоски.       – Ты преувеличиваешь, милая, – он вертит в руках крышку от бутылки, смотря куда-то в стену, – в любой момент я остановлюсь, только попроси.       Ей хочется верить ему. Хочется с облегчением вздохнуть и залезть руками под кожанку, обнимая за талию. Хочется знать, что у них есть будущее. Но все её перспективы - снова закинуть в рот таблетку, раздеться и залезть под пыльное одеяло, чувствовать запах перегара с утра и откладывать расставание день за днём. Его перспективы – окончательно спиться, попасть в тюрьму до тридцати и никогда не починить перегоревшую гирлянду и перегоревшую девушку.       – Откуда у тебя столько денег на алкоголь, ягода?       – Ворую у богатых, чтобы отдать бедным, – его улыбка не оставляет ей шансов на то, чтобы выкарабкаться, – то есть мне.       – Неужели в этой дыре остался ещё хоть один дом, куда ты не забрался? – ей же не нравились преступники, ей не нравились алкоголики. И своя жизнь больше тоже не нравилась.       – Конечно, принцесса, например, твой, – вишнёвый ликёр для вишнёвого мальчика. Повтор.       Она не верит в него, не верит в них, не верит в то, что алкоголь поможет ему справиться с болью. Руки сами тянутся к пачке таблеток, сжимают коробку до вмятин. Ведь она не станет таким как он, никто и ничто извне не поможет справиться с отчаянием. Только она сама, без помощи таблеток, сигарет, алкоголя и несчастной подростковой любви. Это ведь так просто было - влюбиться в парня постарше. Серые глаза, чёрная кожанка, улыбка и трезвость. Без привкуса спирта и фальши, только вишневая жвачка и железо от разбитой губы.       – Тогда разбей бутылку, – еле слышно, почти шёпотом просит, – Прямо сейчас разбей. Вдребезги.       Пульс словно замирает, переходя в режим экономии энергии. Ей кажется, что сердце бьется лишь раз в минуту, не чаще. Ровно тогда, когда пора оставить новую царапинку-напоминание. И она пошлёт все к чёрту, если он разобьёт бутылку, точно. Ведь она поставила на него всё, что у неё было, без надежды на победу.       Где-то внутри она давно кричит, раздирает себе горло длинными ногтями, чтобы вырвать оттуда неугомонное сердце. Там она бьётся в истерике и умоляет его бросить пить и никогда не бросать её.       – Ты думаешь, что я всегда буду это терпеть? – перебирает его чёрные пряди, разглядывая паутину на потолке его жилища.       – Тебе станет легче, если присоединишься, – он не оставлял попыток переманить её на свою сторону. Чтобы перестала упрекать и винить его во всех своих бедах.       Свет зажигалки на мгновение озаряет его лицо. Руки всё время трясутся, синяки под глазами стали почти чёрными. Если он сейчас сделает хотя бы глоток, то она уйдёт навсегда, уедет из этого ада и не посмеет вернуться. Ей не хочется наблюдать со стороны за тем, как он губит себя и своё будущее, как он будет тянуть её за собой. Это обидно и нечестно, но она справится.       Он медлит, и её это забавляет. Выбор между ней и бутылкой с каких-то пор стал для него сложным. Лезвие самоуважения зарыто неподалёку от топора войны.       – Уходи, принцесса, – он подносит бутылку к губам, – пока не стало слишком поздно.       И эти слова крепко цепляются за остатки её разбитого сердца, поселяясь в памяти где-то между его кличкой и красивыми глазами.