Клочки

Он разрывает конверт в мелкие клочья. Они сыплются на пол, и Люцифер, проследив за белыми хлопьями, натыкается взглядом на несколько не оттертых пятен на паркете. Кровь Пирса, осталась с одного из многих раз, когда он убивал его. Он причинял ему боль десятками способов. Резал, жег, стрелял. Он доставлял ему удовольствие, тоже по-разному. Обнимал, целовал, кусал — не сильно, только чтобы подразнить. И трахал тоже. В пентхаусе временами все поверхности были забрызганы его телесными жидкостями. Один раз на рояле оказались его мозги. Люциферу самому приходилось все отмывать, не объяснишь же уборщикам, что он на самом деле не серийный убийца. Хотя технически он убивал Каина уже множество раз, а тот воскресал снова и снова, ворчал что-то насчет того, что как для дьявола у него слишком скудная фантазия, а потом опустошал его великолепные запасы алкоголя. Люцифер почти не обижался даже. Составлял ему компанию в деле распития виски, незлобиво подтрунивал, мол, видок у тебя — будто на столе у патологоанатома побывал, подавал бумажные полотенца — промакивать кровоточащие раны. Странно, но… он чувствовал себя счастливым в такие дни. Безумные, если подумать. Но Пирс стал ему действительно близок. По духу, что ли. Родственная душа, которую не подослал его папаша манипуляции ради. Сейчас он чувствует какую-то потерянность. Он снова берет листок, который лежал в конверте, — результат теста на отцовство. Ева родила Каина не от Адама. Люцифер рвет и эту бумажку, и на полу прибавляется мусора. Ощущение, будто все силы разом покинули тело. Их не хватает даже на то, чтобы налить себе выпивки. Он приходит в себя, лишь когда видит выходящего из лифта Пирса. Тот бросает сумку на журнальный столик и, не спрашивая разрешения, хватает с полки бутылку. Люцифер сглатывает вязкую слюну, смотря на потрясающие мускулистые руки, свинчивающие крышку. Эти руки обожает половина участка. А сколько еще было таких обожателей за тысячи и тысячи лет? Убить Каина — значит лишить эту гребаную планетку самых сексуальных рук за всю историю. Зато демонам в аду понравится. — Все жду, что ты что-нибудь съязвишь, — говорит Каин, ухмыляясь. — Я еще тебя не убивал сегодня, а ты уже выглядишь, словно по тебе проехался грузовик. — Узнаю старого доброго Люцифера. — Так что случилось? Каин. — Мотался весь день по городу за одним ублюдком. Очередной убийца, который считает свою мораль самой моральной. — Никогда этого не понимал: ты ловишь преступников, но сам преступник. — Я, может, и преступник, но не плохой человек, Люцифер. — Хочешь сказать, что кроме своего брата и того приятеля с выколотыми глазами никого не отправил на тот свет? — Бывали плохие времена. Революции, войны, ты знаешь. — Ты сам хоть веришь в свою праведность? — Намекаешь, что мне уже уготована особенно извращенная адская петля? — И даже утверждаю это. Когда ты сдохнешь, обязательно загляну к тебе, чтобы позлорадствовать. Каин смотрит через стакан виски на свет. Усмехается и почти мурлычет: — Брось, Люцифер, я же знаю, что ты только притворяешься, что ненавидишь меня, а на самом деле обожаешь до чертиков. — Дорогой мой Каин, да будет тебе известно, что это вообще не взаимоисключающие чувства. Пирс совсем близко, его резкий одеколон бьет в нос. Губы почти касаются губ, еще немного сократить расстояние — и… Каин все портит. Задает ненужные вопросы, от которых Люциферу взвыть хочется. — Не могу не спросить. Пришел результат теста на отцовство? — Пришел. — Так что? Я все же не твой сын, правда? Вместо ответа Люцифер сокращает последние дюймы до его рта и остервенело целует, чтобы Пирс сам сделал выводы. Те или иные. Он не хочет и не может соврать. Он ужасный отец. Наверное, один из худших. Но, кажется, он правда обожает его. В довольно своеобразной манере, совсем не по-отцовски. — Видимо, нет, — бормочет Каин куда-то ему в шею, а Люцифер запускает пальцы под его футболку и гладит атласную кожу. Пирс напряжен, но это ненадолго. Они станцуют это порочное танго, погрязнут во грехе, совсем как в начале времен с Евой и Адамом. Ох и разгневался же папочка за то, что он посмел испортить его любимые игрушки. Но эти двое несчастных первых людей на Земле сами того хотели. И Каин тоже этого хочет. Хочет быть с ним во всех смыслах, во всех позах, во всех ощущениях. У Люцифера врожденный талант выявлять чужие желания, но желание Пирса читается так отчетливо, что и дьяволом быть не надо. И он не может не удовлетворить его страстное «хочу». Даже зная правду о том, кем они приходятся друг другу. Правду, которую он вряд ли кому-либо когда-либо откроет. Даже Линде Мартин, этой прекрасной женщине, которой он доверяет, взвалившей на свои плечи лечение самого Падшего ангела. Он не уверен, что хочет сегодня убивать Каина. Напротив — отчего-то хочется дарить тепло и заботу, поэтому он после секса приносит ему в постель стакан лучшего виски и заказывает еду с доставкой. Укрывает его одеялом, подбирает разбросанную одежду и аккуратно складывает на краешке кровати. Внутри ворочается тревога вперемешку с послеоргазменной негой, он улыбается, совсем не уверенный, что это: настоящая улыбка или гримаса боли. Он не понимает, почему вообще так страдает. Что изменилось? Только тот факт, что они кровные родственники? Наверное, так, но еще дело и в том, что теперь Люциферу не хочется отпускать его. Потерять его вместе со смертью. Настоящей, необратимой смертью. — Я точно буду навещать тебя в аду, — произносит он в задумчивости, забывая изобразить издевку. — Да, ты говорил. Это будет весело, если там существует эрекция. — О, будь уверен, существует, и демоны часто этим пользуются, когда им надоедает пытать грешников. Но тобой я — клянусь — ни с кем не поделюсь. Они замолкают, чтобы начать целоваться, неспешно, расслабленно. Однако, когда они берутся за принесенные курьером бургеры, разговор возобновляется, словно никакой паузы и не было. — Знаешь, Люцифер, я вообще-то передумал умирать. Ему хочется закричать от облегчения, ведь, несмотря на обещания прийти к покойнику позлорадствовать (или потрахаться), покидать Лос-Анжелес он не испытывает никакого желания. Если не придется разрываться между Землей и преисподней — просто замечательно. — И что заставило тебя передумать? — спрашивает Люцифер, все же совладав с собой. — Осознание, что я не хочу с тобой спать в окружении твоей армии демонов. — Ублюдок, — ухмыляется Люцифер. Каин вопросительно поднимает бровь, так, как только он умеет. — Я думал, ты скажешь, что со мной твоя жизнь обрела смысл, что жить — чудесно, и все в таком духе. Пирс фыркает, утаскивая с картонной тарелки кусок курицы в панировке. — Если бы дело было только в тебе, я бы не передумал. Мы бы все равно встретились в аду, разве не так? Люцифер неопределенно поводит плечами. Он не уверен, что захотел бы провести в аду целую вечность, уготованную грешнику по имени Каин. — Я понял, — говорит он, заталкивая поглубже в подсознание мысль о том, что сам не верит в то, что их с Пирсом отношениям никогда не придет конец, — ты боишься. Каин снова поднимает бровь, сверкая глазами, будто все — абсолютно все — о нем знает, хотя это далеко не так. — Ты боишься вечных мук. Боишься остаться наедине со своими грехами, на которые ты привык закрывать глаза, черт-знает чем оправдывая свои злодеяния. Ведь это дерьмо не сравнится с болью, как когда тебя разрезают пополам бензопилой. Пирс перестает сыпать искрами из глаз, вытирает руки салфеткой и подтягивает колени к груди. А Люцифер неожиданно осознает, что как-то уж слишком уподобился своему брату Михаилу, вытянув на поверхность чужой страх. — Скажи мне, чего ты на самом деле хочешь? — спрашивает он, вспоминая, кто он таков. — Я хочу провести с тобой… — Жизнь? Каин встряхивает головой, и сверхъестественный зрительный контакт разрывается. Гаденько улыбаясь, он произносит: — Выходные. Предлагаю съездить к озеру, поплавать, порыбачить, пожарить зефир. Люцифер хмыкает. Он ничуть на него не обижен, ведь сам едва ли верит, что их в корне неправильная связь незыблема. Но что он знает наверняка, так это то, что сейчас она сильна, что между ними пылает чертов огонь, что это, наверное… любовь? Или что-то очень на нее похожее. Поэтому он принимает два решения: быть с Пирсом, пока она не угаснет, и хранить тайну о том, что было в письме, разорванном им самим на клочки.