« Тет-а-тет со мной, — ласкал он, — как добротное вино, — должен быть выдержанным.» — и ему верили.
Однако жаль, текущий случай не из таких! В эту ночь добрые воспоминания не греют голову, сегодня их заменит алкоголь. Впрочем, он уже начал действовать. Ричард закрывает глаза, глубокий выдох.***
« — Tell me, что ты хочешь услышать. » « — Что случилось с тобой? »
Делает волевое усилие. Уже второй раз за ночь Ричарду хочется умертвить то, что люди называют рефлексией: все эти мысли, что когда-то подавлялись виски, сексом и работой. Сегодня они не уйдут, и не сыграют обладателю на руку, потому и решает тот просто забыться: выкинув сигарету, он делает большой глоток из фляжки. « Какая дурацкая жизнь », — передаёт Дэниэл своим щенячим взглядом, Ричард угрюмо морщится, ведь согласен. Жизнь его — дурацкая, однако лучше многих других, если не всех. — Только глупые… бездарные люди can be happy, мой мальчик, — растянуто-нежно произносит он, переводя взгляд вдаль ночных огней. Черные тучи застилают звёзды, ветер развивает непослушные волосы. Последний вид Катамарановска, что он запомнит навсегда, но не по красоте-причине. — Всё же лучше, чем ничего, — глоток. Ричард мог создавать настроение вокруг себя, быть цветком в шипах и золотом лоске и… как писала его иностранная любовница о нём, «Не с последних рук сойдёт кровь обиды и ненависти, но так хочется прижать к сердцу снова…». Искусно построенная маска стала Ричарду массовым воздействием на умы людей и средством исполнения своих желаний. Роскошная, кафельная улыбка — главное оружие. Такая же ненастоящая, как пластиковые растения у зеркала в доме у раковины. В их с Татьяной квартире. О-ох, Танюшка… Он наблюдал её спящей час назад когда собирал вещи, если память не обманывает. Она проснётся завтра одна. Конечно, проснётся, никуда не денется, не побежит. И Ричард ничего не сделает — ведь будет уже далеко. Как и желал — никакой ответственности, и никаких ссор.« — Понимаешь меня? » « — Но разве не приятно, когда твои мечты исполняются? »
Татьяночка… Недосягаемое желание, почти созданная его воображением; она и была мечтой Ричарда, уже исполненной и подчиненной. Случайность, привязанность, любовь и роспись, он искренне считал, что обладает ей. Плевать в каких смыслах, в самых глобальных. Только с ней Ричард чувствовал себя человеком, необязанным казаться ненастоящим. Он так любил работать с ней, рыдать на её груди, спать и жить. Даже выезжая с какой-то очередной незатейливой интрижки с секретаршой чужого канала, он чувствовал себя счастливым, ибо дома его ждёт любимая. Его единственная любимая. Его единственная возможность позволить себе опустить поводья. Даже стоя здесь, в ожидании поезда в Москву, — а оттуда, — в Калифорнию, он не перестаёт думать о ней. Зрачки прожигают мглу бездонного неба, рука с флягой трясётся в нервном импульсе. Татьяна, единственная, что когда-то поняла его. Его, только приезжего в Москву иностранного студента, еще мальчишку, чей ломанный русский осмеивали или проходили мимо, жав плечами. А она, — молоденькая красавица, ожидающая поезд, в летнем платье в крапинку и полевыми цветами в руках. Нереальная, как сама сказка, как сама их встреча. Ричард жмурится, и сразу начинают мелькать картинки мостов, улицы, станции, руки, глаза… … диалог не всплывает в памяти. угрюмо скорчив брови, Ричард перебирает все отстраненные крысиные мысли в ярой попытке отвлечься, не думать, не провоцировать себя; не получится. Скулы непроизвольно сводит.***
— Этот цветок, — заправляя купальницу в карман его мятой рубашки, прошептала, — Совсем как твои глаза. — I-i do not understand! — Не понимаешь? — Нь-м… Не пньимойю, — дрожаще повторил он. — Не понимаешь… — девушка игриво наклонила голову, — Ну, а что тут понимать? — с кармана кисть легла вновь на букет, перебирая его тонкие стебельки, — Ты просто ощущай и всё! Губ Ричарда коснулся цветок, и, вдыхая сладостный аромат, глаза его окрапились бликами. Поймав взгляд, Таня улыбнулась шире. Кисть коснулась ладони. — Не головой, сердцем ощущай, понял? Аха-ха, ничего не понял! Ощутил?В задорном её девичем смехе Ричард внезапно нашел причину влюбится в этот день, в этот момент, секунду и…
Он не успел сказать ничего в ответ, как подошел её вагон и дальше — только оторванные воспоминания: солнечный свет в волосах, лепестки в воздухе, как взлетал разноцветный подол от ловкого прыжка к вагону и, кажется, улыбка на прощание. Этот момент… мог быть совсем иным. Он мог.***
— Everything is fucked up. — рычание на грани скрежета по стеклу. Все уже решено: Таня останется здесь, при квартире, деньгах и документах, Ричард — при новой жизни и работе на иностранном радио. Никаких проблем, так и казалось ему на пьяный рассудок, но не сейчас. Семь минут, поезда пока не видно, и веки его опускаются. А ведь и правда, «почти банкроту», Ричарду хватило и пару миллионов, чтобы украсть Восьмиглазову и жить дальше на взяточные деньги в доме у моря. Зелёные бассейны и золотой песок, это было у них в первые года отношений. Простая, русская Танюшка совсем не принадлежала общей западной картине американской жизни, так неправильно смотрелась её лёгкость, грация и естественность, — но до чего красиво. А Ричард… какие же завистливые взгляды он ловил от врагов и друзей, какие пылкие и изящные комплименты от он переводил своей особе! Как он много рассказывал в компании о своём счастье, про работу, планы, что скоро поженятся. Последнего он не переводил. Буквальная сказка, но отчего пошла трещина сомнения? Танюшка, такая мягкая и податливая: пятнышко света, цепляющее за живое, кое Сапогов отрезал от мира и привязал рядом в страхе потерять. Золото всегда будет красиво под солнечными бликами, но что нужно будет делать, когда свет застрянет пулей в глазницах и останется только щурится?Таня, почему ты так давно не смотрела на меня без стеснения?
Дэниэл перебивает грёзы хозяина лаем на уже улетающую птицу, а Ричард спускается с небес на землю. — Calm down, Daniel, — убирает пустую фляжку в чемодан. Татьяна не найдёт рядом с ним счастья, однако верит в обратное, знает Ричард. Таня — дура, считает он. Из эгоизма решение, но он не хочет замечать и толики разочарования от той, кого считает своим сердцем. Ему хватило тех жадных до внимания взглядов от журналиста его канала, ему хватило желтушных заголовков на прилавках об их гулянках; ему хватило этого, чтобы отравиться почти намертво. Таня появилась вовсе не в нужное время, какого нахальство: влюбить в себя еще будучи совсем молодой и… явиться на работу в Девятый Канал, к нему снова. Таня не вспомнила Ричарда, а Ричард понял, что с этого момента не позволит ей пропасть, оставив с чувствами наедине.« — Ричард!!! »
Но сейчас Сапогову хотелось одного: получить покоя от мыслей. Алкоголь больше не скрашивал его память, а только погружал в тоску. А спать в дороге на очернённый рассудок — вредно для кожи.« — Ричард, стой! »
И снова. Казалось, мысли настолько шумные, что отдавались эхом в одинокой станции. Но только под лай Дэниала и резкую хватку за руку — Ричард быстро распахнул глаза. Так же быстро потерял дар речи. Пред ним, шумно переводя дыхание, Таня стояла оперившись на колонну, прибирая ладонью выпавшие локоны прически, а другой — держа каблуки туфель. Она бежала по станции нагими ступнями, чтобы успеть. Чтобы увидеть его? Ричард вновь, подобно тому дню случайной встречи, стоял как вкопанный, ни эмоции не проскочило на его лице. Что сочеталось в контрасте с Таней, которая, отдышавшись, вскрикнула из-за всех сил. Это было что-то осуждающе, вопросительное и явно возмущенное, Ричард не слушал. Он всё еще пребывал в состоянии осознания, что Таня — здесь. — Зачем? — роняет он, вгоняя Таню в ступор. Еще секунды 3 они молчат: она — ошарашенно смотря на него распахнутыми зеницами, он — опьянённый ими, и допитой фляжкой Jamsona. Улыбка сама находит на его лицо. — Пришла проводить меня? Good girl, но с кем нужно я уже попрощался. Даже если они сказали тебе где я — у тебя нет приглашения на last farewell. — Нет, — обрывает она его, — Нет, Ричард, я не по этому, — пораженный наглостью тот вскидывает брови на лоб и перебивает её в ответ. — А зачем тогда? — «Пожалуйста…» слышит (понимает) Ричард, но перебивает снова, продолжает, — Тебе нужны деньги? Бумаги? Весь гранд распилен на рабочих и директором станет, oh fuck, what's his name… — переводит озабоченный взгляд в пустоту и Таня вновь пытается его прервать, не получается, — Не важно, всё в бумажках в моём, ха-ха, не-моём кабинете. Если они и хотели узнать детали — не посылали бы тебя на ночь глядя, посмотри на кого ты похожа, — показательно скользит взглядом по всей её фигуре, усы подскакивают в едкой смешке. Сдержав эмоции, Татьяна опускает на него глаза. — Ты пьян? Ричард молчит, как к шее ножом: еще не больно — но страшно выдохнуть. Улыбка застыла на его лице. «Никакой ответственности, никаких ссор» — так он хотел провести свои последние часы с любимой в одном городе. Не рядом, это главное, однако он и правда хотел с ней поговорить в последний раз, но не в таком контексте, не в таком настроении. Он был бы рад взять под контроль и это недоразумение её светлой натуры. Но сейчас ничего не остаётся, только желать чтобы поезд пришел поскорее. Тогда история повторится, сбежит он, и вновь встреч не состоится. Ни-ко-гда. — Ты можешь меня выслушать? — в надежде начинает она.«Я могу выключить твоё влияние на меня?»
— Ну, — он не рад, улыбка шире. — Я знаю что случилось, я хочу помочь.«А я хочу жить в уюте твоего тела»
— С чего ты решила, что мне нужна помощь? — Ричард…«Как же я хочу не понимать тебя снова»
— Говори, Танечка. Говори и покончим с этим, — равнодушно обводит взглядом станции дабы перевести дыхание. Всё еще жарко. Уловив тишину, Ричард ёрничает снова: — Почему ты — — Пнмьбв оам й поаьвб авопбл, — перебивает его, и улыбка спадает с роскошного лица. Тихо. Как давно Ричард не слышал этих трёх слов, особенно в таком контенте ситуации. Впервые, единожды, и в последний раз. Молчат секунду, три: Таня не плачет, держится, Ричард улыбается от внутренней истерики.— Желаю тебе найти взаимности в этом недоразумении.
***
— Что? Нет. — O my! Ты и слушать разучилась? Нет. Нет. Нет.
Дрожащий вздох сорвался с губ, Таня отступила. Теперь она смотрела на него, как смотрят на внезапную смерть, смерть тех чувств, что- — Ты же сама себе всё придумала и сама страдаешь, you know it, — слова отдавали ядом, травящих обоих, — Полюби других, — перебитая фраза Таней фраза, снова. Последняя попытка. Какой то нерешительный по-началу лепет, а потом возвышенный, полный надежды и еще не угасшего, белого чувства, лёг на тишину станционного мрака, рассеивая его. Таня не нервничает, не дрожит, будто Ричард не говорил тех острых фраз. Аккуратно, мягким слогом, она вгоняла нож в его битое тело, и Ричард чувствовал это почти физически. Она хотела утешить его, забраться в его мысли, а он — ей под кожу. Улыбалась, он тоже, первый шаг на встречу. Лезвие коснулось сердца. — SHUT UP, darling, — как ударами ладонью, пауза после каждого слова, и только на последнем улыбка возвращается на его лицо. Вскрик. Обожглась, отпрянула прижимая ладони к груди и взгляд такой… словно гнусных чувств дикое животное поселилось в человеке. Одна секунда взора на Татьяне стоила Ричарду удушающей агонии, в горле, в животе, в руках и в голове. Он не хочет её видеть, такой, он не хочет её оставлять. — Мне неважно, Таня — лжет он, — Разбирайся с этим сама. Движения его ломанные, кулаки копят гнев и желают выплеснуть его с той силой, которую он никогда раньше не чувствовал. Дышит. Зрачки дрожат и смотрят вдаль станций. Доносящийся до слуха всхлип кривит улыбку в отвращении. — Cry-cry! Плачь до того, пока не поймёшь, я тебя жалеть не буду, — холодные пальцы перебирают ворот рубашки, кожу шеи и скул, как зазря он выкинул сигарету так рано. Только в этот момент блуждающий в игнорировании взгляд вернулся на особу, Ричард был готов вытерпеть еще пару мгновения девичьих слёз. Опасения не были оправданы. Бледное-бледное лицо, больше походившее на кукольное за отсутствием эмоций, а большие глаза на нём смотрели сквозь. Сцепились взглядами, Таня закрыла глаза, у Ричарда сбилось дыхание. Этот жест значил только одно, и он видит её такой в последний раз. — Амьнф мьфоых, — золотые волосы так красиво переливаются в огнях прибытого поезда. Подступ к вагону трясется под ногами, Ричард — не по этой причине. Больше не пусто. Шум людей, вагонов поезда, глушит всё вокруг, а он не слышит. Сухой взгляд из-под ресниц — последнее что он видел. Кисти, всучившие пакет с домашней одеждой и закуской в дорогу — последнее, что он чувствовал. Он не успел сказать ничего в ответ, как подошел его вагон и дальше — только оторванные воспоминания. Ричард не знал, как добрался до своего бизнес-класса, запомнил только как плотно закрыл за собой дверь. Разговоры в коридоре, звуки двигателя, а он не слышит; видит только — как провожает взглядом уходящую особу, как она беспрепятственно теряется в толпе за два моргания. Так близко, впереди, оглядывается. Глаза полные слёз, его. Почти нереально. Новое, наделе давно забытое ощущение, скребло, резало, метало тот мягкий камень, что прячется за клеткой рёбер. За маской контроля чувств. Руки начинает трясти. — Ч-что такое.? — смеётся Ричард. Гудит мотор, гудит в голове, поезд двинулся. Треском льда под ногами, рвались его нервы, все связующие ниточки в мозгу. Так чувствовал он, так чувствовало его тело. А в чем причина? — как безумный, озираясь и расстегивая рывками пуговицы рубашки, он пытался найти ответ извне; не оттуда. Дышал быстро, шумно и глубоко, потом дышать перестал. В вагоне холодно, а ему всё еще жарко. Срывает очки, они бьются. Запрокидывает голову к потолку.« Таня, что ты наделала? » — романтично хотелось прошептать в сердцах…
— С У К А!!! — вырвалось на деле, — Нет-нет-нет! — схватился за волосы, голову, горло, пот струился по лбу. Тараторя, Ричард прогонял этот разговор в вслух, и так же быстро он терялся, а что страшнее — терял все детали, фрагменты кусочки события. События, сломавшее его жизнь. Что было? Что сейчас было? — Таня-Танya-Таnя-Tanya…-Насколько нежно твой взгляд касался ржавого сердца, встретившись в первые секунды?
— Nm- Tanya-m-nmh, — задыхался он.Насколько трагично любовь рассыпалась в отчаянье из твоих мягких рук?
— Таnм-ньн-нya…Сколько слов и вдохов проронила ты, а слёз, подобных звёздам?
— Тnm-mgh-mmm. — взвыл он.Что ты сказала, пред тем как уйти навсегда?
Треск упавшего чемодана, треск вбившихся коленей об пол. Ричард сгорбился в бешеной тряске, оголяя суть. Болит. Соль грубостью точёного лезвия, ранила, катилась, и жгла щёки, мокрила ткань и пол поезда. Примёрзшая улыбка треснула в оскале, а раскрытые уста не издали крика. —Тяф! — чихнула собачка, подкрадываясь к хозяину, тыкается мокрым носом в в лоб, щеки и— он поднимает глаза. Тонкие губы сжаты, такие живые и несчастные зеницы смотрели на Дэниала, как на саму смерть.— Что делать? — Тяф. — Что делать мне? — кричали зрачки мужчины. Мордочка ткнулась ему в щеку. — No… не плачу я. Не плачу.