Потребности

Пятый ведёт себя дерзко — и не из-за возраста, в котором оказался волей судьбы (вернее, волей собственной ошибки в вычислениях). Он всегда таким был. Умнее всех остальных, смелее, наглее. Он остёр на язык, так что хочется наотмашь уебать ему по смазливой ребяческой морде (никто этого, конечно, не делает, потому что, во-первых, это ребёнок, а во-вторых — опаснейший убийца). Ещё Пятый постоянно суетится — после всех этих апокалипсисов и скачков во времени он не может успокоиться, что-то вычисляя, изшагивая дом вдоль и поперёк и — постоянно всех попуская едкими комментариями. Время, когда-то отделившее Пятого от семьи, вновь вернуло его в Академию, но отняло смысл всех прожитых лет — его работу. Что делать мужчине, застрявшему в теле подростка и — в доме с не блещущими интеллектом родственниками? Пятый пытался искать себе занятие — но в основном просто ворчал и пил кофе, сидя в папином кресле. Ещё один Реджинальд, господи помилуй. Нового отца — удивительно похожего на старого — Академия Амбрелла не пережила бы. Дом опустел так же стремительно, как когда-то при жизни папы. Диего ошивался в Комиссии в поисках своей бешеной любви, изредка возвращаясь к коллекции алкоголя в личном отцовском баре, Лютер и Эллисон воссоединились в непорочном инцесте, Ваня вернулась в оркестр. Остался только Клаус. Убитый после ухода Бена, не способный отвлечься алкоголем или таблетками, извечно потерянный обросший номер Четыре. — Клаус, — громко призывает Пятый, роясь в бумагах отца, спущенных из кабинета в гостиную. Количество папок могло посоревноваться разве что с кружками на журнальном столике. Клаус всего лишь хотел съесть чего-нибудь на пустой кухне. Специально ждал, когда в доме никого не останется, чтобы не слышать участливых вопросов по поводу его покрасневших глаз. Не было у него сил насмешливо отмахиваться. Пятый будто знал, что брат спустится из своей комнаты именно сейчас. — Мне нужна твоя помощь. Клаус почти непринуждённо закатывает глаза и понимает, что ему не отвертеться. Он послушно сползает по лестнице, ёжится от холода гостиной и неловко замирает посреди неё. — А… п-почему я? — его потряхивает, как после очередной попойки, но суть в том, что он не пил уже несколько месяцев — надеясь снова встретить Бена хотя бы в призрачном бледно-голубом свечении, хотя бы на секунду. — Ты же знаешь, я ничего не умею… — Сядь, — отрезает подросток, и Клаус послушно валится на диван. — То, что мне от тебя нужно, — начинает он объяснять, — не требует особых навыков. Не от тебя уж точно. Клаус послушно ждёт. Внутри трепещет тревожный комок — потому что Пятый никогда не предлагал что-то приятное или расслабляющее и вряд ли сейчас позовёт его в бар. Но, заглянув внутрь себя, номер Четыре с удивлением хмыкает — в нём впервые за долгое время просыпается интерес. Что Пятый хочет именно от него? Клаус ведь действительно бесполезный, он это понимает. — Только не пугайся. Пятый возвышается над ним, и Клаус тут же втягивает голову в плечи. Дело не только в том, что он сидит — Пятый в принципе стал выше, почти догнал Клауса в росте. Он всё такой же вертлявый и костлявый, но теперь ребёнком его не назовёшь, слишком уж вытянулся. Бессмысленно Клаус зависает на острых коленках брата, поднимает глаза чуть выше — его шорты уже почти подошли к границе «менее прилично» и скоро перешагнут через неё. Дети растут удивительно быстро. Впрочем, мысли Клауса не идут туда, куда обычно шли, когда он разглядывал чьи-то колени. Номер Четыре думает лишь о том, что брату пора прикупить шмоток, потому что эта форма уже пиздец как замылила глаз. Мысли Клауса идут в сторону от секса, но спустя одну секунду с грохотом пролетают обратно, потому что Пятый. Усаживается. На. Клауса. Пресловутые коленки упираются в диван, Клаус вдавливается в скомканный плед и, распахнув глаза ещё шире, чем обычно, откидывается на спинку дивана. Клаус пытается уйти от прикосновения, которого не происходит — Пятый не тянется к нему, неподвижно сидя сверху. — Что т… — хрипло начинает Клаус. — Как тебе известно, братик, в процессе пубертата организм претерпевает изменения, в связи с чем у тела появляются новые физические потребности. Длинные пальцы Пятого цепко опускаются на плечи Клауса, который тут же, очнувшись, прерывает лекцию. — Стой-стой-стой! — он снимает с себя чужие руки за запястья и наконец смотрит Пятому в глаза. — Ты что вообще задумал? — Не тормози, Клаус, — нетерпеливо закатывает глаза Пятый, а спустя секунду добавляет чуть тише: — Мне это нужно. Клаус осоловело моргает. Ему показалось или в голосе проскользнула растерянность? Пятый, не уверенный в себе, — что-то совершенно странное. Но наваждение быстро проходит, и подросток снова тянет пальцы уже не к плечам — к шее брата. К его слабому месту. Проницательный Пятый знает, на что давить. Клаус пытается занять его хоть каким-то разговором, пока в его голове (и, возможно, чуть ниже) большими красными буквами мигает «ПИЗДЕЦ». — Не думаю, что справлюсь, Пятый, — Клаус дрожаще улыбается и активно жестикулирует, как обычно, когда нервничает. — Ты бы лучше прошёлся по парку… Там много… девчушек и парней, знаешь. Твоего возраста. Пятый вздыхает мученически и раздражённо. Естественно, он вынужден объяснять. — Я не доверяю в этом мире никому, кроме своей семьи, — говорит он, и это звучит почти трогательно, если бы Клаусу не предлагали таким образом связь с малолеткой. — Да и вам, если честно, тоже не полностью, но не суть… — Но почему именно я?! — Эллисон и Лютер вряд ли примут меня в компанию, наша дорогая Ваня не интересуется выпуклостями, а Диего… — Пятый недоумённо машет рукой, — ищет кого-то более психованного, знаешь ли. Клаус моргает. И моргает ещё. И не может сказать ни слова. — Остаёшься ты, — резюмирует Пятый и ждёт ответа, которого не следует. — В чём проблема, номер Четыре? Для тебя эта сторона жизни никогда не была чем-то серьёзным, что изменилось? У Клауса голова кругом от тараторящего Пятого, от его тела, замершего на коленях, и от мысли, что его уверенное «ПИЗДЕЦ» постепенно скатывается на мягкое «ну, а почему бы нет…». Он быстро одёргивает себя. Это же Пятый. Дед, запертый в теле подростка. Хладнокровный убийца. «Не такой уж и хладнокровный…» — думает Клаус, когда тепло Пятого распространяется по его шее. Схватился всё-таки. Клаусу нужен Бен. Бен, который приведёт его в чувство, зарядит по затылку со всей дури и закричит «Приди в себя, придурок!» Клаус безнадёжно стонет, откидываясь головой на спинку дивана. Он прячет в кой-то веки розовеющие щёки в ладони и пытается всеми ментальными силами призвать призрак брата. Конечно, тот не приходит. Клаусу безумно нужен Бен, который пытался остановить его от самых тупых решений его жизни — сейчас бы точно получилось! Клаусу нужен Бен, но перед ним только Пятый, наблюдающий за смятениями брата с улыбкой, потому что знает: он получит своё. Клаус хочет спросить, уверен ли он в выборе и почему именно парень, но не успевает — Пятый нагло пихает язык ему в рот. Вопрос о предпочтениях отпадает сам собой, когда Клаус вспоминает о манекене из магазина. Пятый вряд ли размышлял о своей ориентации в условиях апокалипсиса. Хлопает дверь, и вертлявое тело моментально исчезает с дивана. Клаус выдыхает и со смешанными чувствами возносит богине похвалу за матерящегося, всего в крови и грязи Диего. Номер Два агрессивно направляется к бару, а Пятый сосредоточенно хмурится в бумаги, будто не елозил только что по Клаусу трепещущими от пубертата конечностями. Диего плевать, в общем-то. Он опрокидывает в себя бутылку, разливая по комнате едкий запах чего-то дорогого, шипит от капель, попавших на разбитые губы. Он вряд ли бы заметил что-то. И Клаус хочет присоединиться к нему в утренней попойке, потому что он-то заметил — пальцы Пятого, крепко сжимая кружку кофе, едва заметно дрожат.

***

Клаус впервые за долгое время ночует вне дома. Он сбегает из гостиной вслед за Диего, который, схватив несколько бутылок, угрюмо выползает с чемоданом во двор. Они усаживаются в парке — Диего плюхается на скамейку, пьёт и матерится между глотками, а Клаус в смятении осматривается, боясь выхватить взглядом долговязую фигуру в школьной форме. Пятого нет. — Какая же она, блядь, сложная! — номер Два зашвыривает бутылку вдаль и та, обогнув скамью, со звоном разбивается о дно металлической урны. Клаус понимает, что Диего не нуждается в советах, он лишь предлагает бутылку и даже не удивляется отказу брата. Пьёт дальше. — Она хотя бы совершеннолетняя… — Клаус нервно смеётся и снова оглядывается на всякий случай. Диего, пропустив комментарий, продолжает отрывочно жаловаться. Клаус одиноко вздыхает. В пустом парке нет ни Пятого, ни Бена, в котором он так безумно нуждается. Гулять ночью одному на трезвую голову не так весело, как развлекаться сутками в компании и под веществами, и Клаус угрюмо бредёт к дому около шести утра. На проспекте за два квартала ему сигналит такси, и улыбчивая Ваня, вернувшаяся с очередных гастролей, зовёт его доехать до дома вместе. — У тебя всё хорошо, Клаус? Номер Четыре кутается в сетчатый кардиган, и она молча достаёт из чехла свой белый концертный пиджак. Клаус согревается им и волной заботы, исходящей от родной и спокойной Вани. — Ты знаешь, что ты лучшая сестра на свете? — разбито улыбается номер Четыре и сопит оставшуюся дорогу ей в плечо. Он помогает затащить чемодан в дом, тут же напрягая слух и пытаясь понять, где Пятый. В гостиной пусто, лишь хаос из бумаг и слабый кофейный запах говорят о том, что он был здесь не так давно. Дом молчит, и Клаус почему-то разочаровано осознаёт, что Пятый, скорее всего, ушёл. Он ставит вещи Вани возле порога её комнаты и разворачивается к своей. Очень сильно хочется спать. Дверь приоткрыта, и он едва не валится на пёстрый ковёр, когда понимает, что на развороченной кровати в углу, скрючившись в три погибели, тревожно спит Пятый. Клаусу страшно заходить в комнату. Он стоит, схватившись за косяк, даже боясь выдохнуть. — Он такой милый, когда спит, — шепчет Ваня за спиной, и Клаус недоумённо поворачивается на её улыбку. Она пожимает плечом и добавляет: — Как и все мы, он тоже заслуживает заботу. Пятый, будто слыша сестру, хмурится и кутается в простыню сильнее. Ваня исчезает, оставляя номера Четыре наедине со спящим подростком. Клаус закусывает губу со всей дури, чтобы отогнать от себя предательскую, согласную с Ваней мысль: Пятый действительно мило спит. От него не исходит волн превосходства, не слышно едких комментариев, и хотя даже во сне этот — уже юноша, не ребёнок — продолжает хмуриться, всё равно выглядит безмятежнее и спокойнее, чем в сознании. Клаус шагает внутрь и плотно закрывает дверь. Его комнату продувает — понятно, почему Пятый замёрз. Он дёргает ручку окна, и створка с глухим стуком захлопывает тонкий просвет, откуда дуло. Пятый резко садится на кровати. На его лице детская растерянность, и Клаус откровенно любуется секундами непривычной картины. Хмурая гримаса возвращается почти сразу, но Пятый быстро скрывает лицо в подушке и бормочет: — У тебя холодно. — Да, нужно было повернуть ручку, потом опустить створку и снова повернуть. Там замок старый… — Да-да, заткнись. Просто ляг и согрей меня. — Пятый… — Клаус устало качает головой. — Я сказал, заткнись. Мне холодно, Клаус. Я ждал тебя всю ночь. Ляг и согрей меня. Не похоже, будто Пятый собирается соблазнять Клауса, но перспектива спать в обнимку с пубертатным нестабильным ребёнком всё ещё сомнительно разумная. Клаус решает проявить ту заботу, о которой говорила Ваня, и достаёт тёплый плед, чтобы только укрыть Пятого. Укрыть и уйти спать в гостиную. Именно так. Когда Клаус касается шеи вновь задремавшего гостя — случайно, поправляя ткань, — тот ёжится и тянет брата за руку в кровать. «Ну нет, — думает Клаус. — Нет, нет, нет. Бен бы не одобрил. Никто бы не одобрил!» Он пытается вытащить руку из цепких пальцев, и ему почти удаётся, только вот Пятый умеет отстаивать своё. Он падает сквозь матрас кровати в пространстве и выныривает поверх Клауса, заваливая того на постель. Плед под ними комкается, но подростку плевать — он жмётся к телу, утыкается холодным носом в основание шеи и обхватывает руками предплечья, будто запирая в клетке. Клаус смотрит в потолок и безнадёжно выдыхает. Миссия не идти на поводу у малолетнего киллера проваливается всё глубже.

***

Просыпается номер Четыре от странно-приятного ощущения на спине: Пятый шкрябает ногтями по коже Клауса — медленно, но нетерпеливо. Задранная майка сборится у лопаток, а тонкие вертлявые пальцы задирают её ещё выше. Кожу чуть холодит воздух, но теперь уже закрытое окно не впускает осенний ветер. К тому же, с каждым росчерком по спине тело Клауса прошибает горячими мурашками. Он решает не двигаться — посмотреть, что брат сделает дальше, — и всячески подавляет дрожь от прикосновений. Пятый трогает и трогает, и ёрзает по кровати, то закидывая одну ногу на чужое бедро, то полностью ложась сверху. Можно подумать, что он просто замёрз и не может уложиться, но Клаус слишком часто занимался сексом, чтобы не узнать эти вайбы. Пятый его однозначно хочет. Ну, наверное, стоит думать немного не так: Пятый в принципе хочет (даже не он, а его подростковое тело), но не конкретно Клауса — его выбрали за неимением другого варианта, это он уже понял. И Пятый в принципе был прав в том, что для номера Четыре секс — это не серьёзно, но только вот… что-то неправильное зарождается у Клауса в груди, когда брат наконец-то пускает в ход нечто помимо рук. Челюсти Пятого смыкаются на шее Клауса, прямо на линии роста волос. Пальцы путаются в длинной шевелюре, и Пятому, вероятно, плевать, что Клаусу больно. Он кусает ещё. Клаус стонет, но не от боли. Пятый понимает всё за доли секунды и подтягивается телом на брате, с силой потираясь о него. Обоим не нужно много, чтобы завестись. Один слишком неопытен и остро реагирует, второй, наоборот, пресытился и теперь штырится с самых простых касаний. Пятый шумно дышит, он очевидно уже не мёрзнет, поскольку стаскивает с себя жилетку и отбрасывает за спину. Клаус всё ещё на животе, боится поворачиваться и осознавать в полной мере, что это Пятый трогает его и едва может сдержать себя. Клаусу не по себе, он не может отдаться весь странной прелюдии, но когда подросток укладывается на него всем телом, номер Четыре забивает на все сомнения. Стояк Пятого обжигает бедро сквозь несколько слоёв ткани — и от своих же действий он стонет Клаусу в макушку. Сомнения исчезают, потому что теперь Пятый перестаёт казаться ребёнком вовсе. Они не делают ничего такого. Пятый просто использует его как извращённую куклу, трётся, тихонько стонет, иногда, не сдерживаясь, кусает шею и плечи, а ближе к концу тянется к лицу Клауса — вслепую касается щёк и рта. Клаус не дурак. Он обхватывает сухими губами и облизывает пальцы, но не ожидает, что это произведёт такой эффект. Пятый растерянно-вопросительно стонет — почти всхлипывает, дрожащим указательным нажимает на язык Клауса и вдруг начинает двигаться в абсолютном хаосе. Клаус чувствует скорую разрядку — их обоих. Ему не нужно себя касаться, достаточно лишь ощущений позади и осознания, что Пятый — рассудительный, холодный Пятый, самый умный из них, — сейчас бессмысленно и очень быстро трётся об него. Спустя полминуты — Клаус отсчитывал специально — Пятый изгибается так сильно, будто сейчас сломается, и, вдохнув воздух ртом, финально стонет Клаусу между лопаток. Хриплый голос продирает нутро номера Четыре, он хватает руку Пятого со своего плеча и тянет её к горлу, сжимая поверх чужой ладони. Это всё, что ему нужно, чтобы кончить, коротко рыкнув. Пятый восстанавливает дыхание, не сползая с его спины. Через пару минут встаёт с Клауса и уходит из комнаты, не сказав ни слова. Номер Четыре уговаривает себя пойти в душ, но усталость оставляет его спать прямо так.

***

Клаус думает, что Пятый удовлетворил интерес, потому что он снова вернулся к документам отца, кофе и ворчанию. Всё по-прежнему, с маленькой помаркой: теперь, когда Клаус входит в комнату, Пятый на удивление искренне приподнимает уголки губ. Будто он рад его видеть. Клаус каждый раз спотыкается об эту улыбку. Он думает, что Пятому достаточно одного скомканного раза, но спустя неделю ему снова срывает крышу. Будто переключили тумблер: вот Пятый сидит с ногами на диване, подражая Клаусу, закатывает глаза на его возню с капризной Клэр, болтает с Ваней. Следующий миг — и он открыто пожирает Клауса взглядом. То ли футболка у него задралась, пока он подкидывал девочку, то ли Пятый просто взревновал своей детской ревностью, но вот он вырывает брата из рук племянницы и тащит его по лестнице на второй этаж. Они оба достаточно худые, чтобы спрятаться за колонной, и Пятый нетерпеливо вжимает их в ближайший столб. Его трясёт, будто переживает жёсткую ломку, а не какой-то гормональный подростковый сбой. Клаус берёт его за плечи и прижимает к себе, медленно поглаживая. Это помогает мало — Пятый тычет губами в чужую шею, судорожно целует кожу, скуля. — Эй-эй, спокойно, — улыбается Клаус, — ты что, прямо здесь хочешь? Там же вся семья на ужин собралась… Пятый бесится от спокойствия брата. Он хватает его за горло, приближается к тут же изменившемуся лицу и шипит: — Если ты меня сейчас не трахнешь, я пойду на улицу и займусь этим с первым встречным. Клаусу не нужно много, чтобы захотеть. Собственно, у него встал, ещё когда Пятый забрался на диван и перекинул ноги через подлокотник, открывая чудесный вид на бёдра в узких джинсах — поделиться гардеробом с мелким оказалось прекрасной идеей. Многого не нужно, но у Клауса срывает последние тормоза, когда Пятый придушивает его — особенно горячит мысль, что этим же способом он с лёгкостью убивал людей. Клаус не против такой смерти. Он переворачивает их, вжимая Пятого спиной в колонну и целует — их второй поцелуй и фактически первый, в котором участвуют оба. «Блядь, — думает Клаус, — Откуда он умеет целоваться?» Это единственная мысль, на какую он способен, да и та летит к чёртовой матери, когда Пятый закидывает ноги на его пояс, повисая на Клаусе, прогибаясь в спине и — проезжая задницей по его члену сквозь одежду. В момент, когда Клаус действительно готов трахнуть его на полу возле чёртовой колонны, недалеко от лестницы, по которой может подняться любой, эта самая лестница скрипит и Пятый тут же исчезает в пространстве. Клаус больно бьётся лбом о каменный столб. — Ты в порядке? — интересуется взволнованный Лютер. — Клэр требует тебя обратно. Несмотря на отрезвляющую боль, у Клауса всё ещё знатный стояк, и чтобы скрыть его, он отворачивается, сползает на пол и скрещивает ноги. Лютер не удивляется — это же Клаус. Он с грохотом садится рядом и предлагает брату коктейль с зонтиком. Клаус качает головой. — В порядке ли я? — переспрашивает он сам себя и усмехается. Что ж, неделю назад он кончил вместе со сводным братом, которому пятьдесят восемь, но на вид едва ли шестнадцать. А сейчас его почти развели на секс в коридоре возле гостиной, где впервые за долгое время собралась вся семья Харгривзов — вместе с вновь найденным родственником. «Да, Лютер, я едва не трахал тут Пятого, пока вы обнимались с новой сестричкой Лайлой!» Клаус смотрит, как номер Один тянет через трубочку коктейль, и смеётся, просто представив реакцию Лютера, если бы он сказал это вслух. — Наверное, я в порядке, Лютер. Пожалуй, да. Из-за угла выныривает голова Пятого, который очень недоволен долгой болтовнёй. Он указывает пальцем в сторону спален и поджимает губы так серьёзно, будто от его сегодняшнего секса зависит, наступит ли очередной конец света. Клаус не помнит, что плетёт Лютеру, — говорит ли он вообще что-то прежде, чем подняться и пойти в сторону своей спальни? Клаус не думает ни о чём и идёт на поводу судьбы подростковых потребностей брата. Идёт в свою спальню, где Пятый уже опускает створку окна, чтобы не продуло. Клаус, наверное, действительно, в порядке, потому что последнюю неделю он смог поспать, не видя кошмаров и не крича имя Бена в бессознательной истерике. Да, он в порядке. Странная связь с его странным братом оказалась самым нормальным, по сравнению со всем остальным дерьмом в его жизни.