À la guerre comme à la guerre / На войне как на войне

      Единственной слабостью лидера партии "Национальное объединение" Марин Ле Пен — небольшой трещиной в её стальном характере — была любовь к животным. И своё свободное время она старалась проводить в их компании. Они, в отличие от людей, не вешали на неё ярлык "нацистка", преследующий её с самого детства, не испытывали к ней ненависти только из-за её громкой фамилии. Лишь в их обществе она "зализывала" свои душевные раны, оставленные грязными статьями журналистов и словесными нападками членов других партий.       Её политическая деятельность всегда была на виду, но вот личную жизнь она ревностно охраняла. Она с особой тщательностью отбирала окружающих её людей, стараясь подогнать их под собственные стандарты качества. Выстроила вокруг себя и своих близких высокие стены, но вездесущим представителям СМИ всё же иногда удавалось заглянуть за них. Как, к примеру, сегодня, когда была выпущена очередная статья, касающаяся семьи Ле Пен.       Чтобы хоть как-то унять клокочущую внутри ярость, Марин отправилась на ипподром. Верховая езда всегда действовала на неё успокаивающе. Подождав, пока оседлают её любимицу, она самостоятельно взобралась на неё и натянула поводья. Лошадь поскакала вперёд, и женщина наконец почувствовала себя расслабленно и свободно, даже не подозревая, что вскоре у неё появятся зрители.       У президента Франции Эммануэля Макрона сегодняшний день тоже не задался с самого утра, и виной тому были всё те же злополучные представители СМИ. Погружать и так раскалывающуюся голову в решение политических проблем он считал неуместным и, пожелав уединиться где-то подальше от людей, решил приехать сюда.       В дорогом костюме и идеально сидевшем на нём пальто мужчина смотрелся здесь инородно. Да он и сам почувствовал себя лишним, стоило ему увидеть свою извечную соперницу. Так странно — он уверенно решал сложные вопросы на национальном и мировом уровнях и отдавал приказы направо и налево, но так неловко чувствовал себя рядом с этой женщиной. Он хотел сию же минуту покинуть это место, но невольно засмотрелся на неё.       Столько королевского изящества было сейчас в ней, столько изысканного шарма. Вряд ли она сама осознавала, насколько гармонично и прекрасно смотрелась в седле. Да если бы она въехала на политические дебаты верхом на коне, с развевающимися по ветру волосами и кремовой накидкой, он бы отдал ей победу без боя.       — Моё почтение, мадам Ле Пен! — поздоровался Эммануэль, посчитав неэтичным продолжать оставаться незамеченным.       Услышав до скрежета зубов знакомый голос, Марин вынырнула в реальность из глубины своих мыслей и повернулась к его обладателю. Как же она не любила, когда кто-то нарушал её покой. В уме выстроилась длинная цепочка из известных ей ругательств, а в глазах разгорелась нешуточная злость. Она попыталась её сглотнуть и начала считать до десяти в попытке успокоиться, но сбилась и завелась ещё сильнее.       Видимо, её нервозность передалась и животному. Конь беспокойно затоптался на месте, тревожно заржал и, взбрыкнув, выбросил женщину из седла. Она упала на землю, ударившись спиной и затылком, и от болевого шока потеряла сознание. А очнулась спустя несколько минут от едва ощутимых соприкосновений чужих ладоней с собственными щеками. Она разомкнула тяжёлые веки и, с усилием подавив болезненный стон, смогла сфокусироваться на наклонившимся над ней человеке.       — У вас в глазах небо... — прошептала она, смотря на мужчину так, будто видит его впервые.       — А у вас, кажется, сотрясение! — Его взволнованный взгляд с затаившейся в глубине глаз тревогой заскользил по телу женщины в поисках видимых увечий. Конечно, можно было проверить и на ощупь, но тогда сотрясение было бы у него самого.       Услышав голос Эммануэля, конь неодобрительно заржал и, чинно вышагивая, отошёл в сторону. А Марин наконец стряхнула с себя оцепенение и взглянула на мужчину более осознанным взглядом.       — Даже лошади вас боятся. Что же вы за человек-то такой?! — Она тут же обрушила на него лавину претензий.       — Я прошу прощения. У вас обеих. — По её недовольному виду он понял, что проиграл эту словесную перепалку ещё до её начала, и предпочёл сгладить углы шуткой.       Он протянул ей руку в качестве примирительного жеста, но она проигнорировала его и поднялась сама.       — Решили потешить своё и без того раздутое эго и поиграть в джентльмена? Не люблю дешёвые спектакли и неблагодарных зрителей! — Марин перевела взгляд на сопровождающих его охранников.       Она коснулась ладонью ноющего затылка — именно на него и пришёлся основной удар при падении — и, ощутив небольшую шишку, поморщилась от неприятных ощущений.       — Больно? — с нотками беспокойства в голосе поинтересовался Эммануэль. В его тоне было слишком много подозрительного для неё тепла и участия, и она едва смогла сдержать нервный смешок.       — Не дождётесь! — Женщина заправила за ухо выбившуюся прядь волос и сделала несколько шагов по направлению к находившемуся на территории комплекса кафе самообслуживания.       В её словах и действиях было столько неуместной бравады, которые совершенно не соответствовали реальному положению вещей — почувствовав головокружение, она сама вцепилась в его предплечье.       — Перестаньте храбриться, мадам Ле Пен! — назидательно посоветовал Эммануэль. — И доверьтесь мне!       Довериться кому? Ему?! Раньше эта мысль показалась бы ей абсурдной, но она решила не протестовать, когда он обеими руками обхватил её за талию. Понимая безысходность своего положения, она нехотя обвила руками его шею.       — Могли бы передать кому-нибудь из своей свиты людей в чёрном столь тяжёлую ношу. — Она смотрела на него исподлобья, с недоверием, поджав и так тонкие губы.       — Вы вовсе не тяжёлая, — заверил он, искренне надеясь, что женщине всё же удастся расслабиться, и она перестанет напоминать оголённый нерв.       — Твой нос растёт, Пиноккио! Хотя, куда уже длиннее... — Пропитанные ядовитой иронией слова слетели с её губ совершенно обдуманно.       Ей обычно с такой лёгкостью удавалось вывести его из себя, но сегодня на любую её колкость в свой адрес мужчина отвечал абсолютно спокойно, а сейчас и вовсе предпочёл промолчать.       Он благополучно завёл её в кафе и усадил на стул, за что получил лишь ироничное фырканье вместо благодарности. Оказавшись наконец-то в сидячем положении, Марин приняла удобную для себя позу и вытянула ноги, едва не застонав от удовольствия. А Эммануэль продолжал стоять и наблюдал за её меняющимся выражением лица. Она бросила раздраженный взгляд на соседний стул, нетерпеливо барабаня пальцами по столу, тем самым призывая мужчину немедленно занять его. Ей до тошноты не нравилось смотреть на него снизу вверх.       Он попросил принести им что-нибудь выпить. И когда две чашки зелёного чая — больше в автоматах ничего не оказалось — заняли своё место на столе, дал распоряжение всем охранникам выйти наружу.       Она равнодушно размешала ложкой светлую жидкость, на самом деле желая выпить что-нибудь покрепче. Сделала глоток, перекатывая на языке горчащие травяные чаинки. От подкатившей тошноты помутнело в глазах, и вновь закружилась голова, и она отставила чашку в сторону.       — Может быть, поговорим? — пытливо поинтересовался Эммануэль.       Идеальный, казалось бы, момент для разговора по душам, но Марин очень сомневалась в наличии у месье президента таковой.       — Не хочу лезть к вам в голову. Да и вас в свою не впущу, — ответила она с оттенком небрежности в голосе.       Она всегда вела себя с ним, как с врагом на поле боя — подчёркнуто агрессивно и грубо, тщательно снабжая каждую фразу увесистой порцией сарказма. Бракованная пародия на президента, политик с дефектом — она никогда не стеснялась в выражениях. Но в словах вечной Снежной Королевы больше не было льда. Знакомые много лет люди — женщина с надменной самоуверенностью по самые гланды и мужчина с высокомерным превосходством во взгляде — сейчас казались друг другу незнакомыми вовсе.       Под прицелом его голубых глаз Марин почувствовала себя неловко и отвернулась. Ей срочно захотелось ощутить на языке вкус никотина. Месье президент одним своим присутствием в очередной раз проверял на прочность её нервную систему. Она достала сигарету и закурила, не удосужившись поинтересоваться, не против ли он. Они продолжали молчать под запах терпкого дыма, а она демонстративно делала затяжку за затяжкой.       — В приятной компании можно и помолчать. — Эммануэль едва сумел подавить улыбку, так и норовившую нарисоваться на лице. А Марин одарила его максимально скептическим взглядом, давая понять, что это псевдо-перемирие ненадолго. — Или можете накричать на меня, если в состоянии конфликта вы чувствуете себя более комфортно.       — Я не хочу с вами ссориться, — устало ответила она, чувствуя, что эмоционально перегорела. — К тому же, мне уже пора.       — Я могу подвезти вас до работы, или в любое другое место. Я не рекомендую вам сейчас садиться за руль, заберёте машину позже, — настойчиво изрёк он, на мгновение забыв, что находится не в Елисейском Дворце, а женщина напротив него — не в его подчинении.       — Мне не нужны нравоучения! — Её тон вновь приобрёл холодный стальной оттенок. Она затянулась, вместе с тлеющей сигаретой распаляя внутри себя раздражение. — Я прекрасно справлюсь сама!       Марин опустила окурок в чашку с уже остывшим чаем и, небрежно бросив на стол несколько купюр, встала. Она направилась к выходу, но он преградил ей путь, привалившись плечом к дверному косяку, тем самым не позволяя ей выйти.       — Вы хотите меня обидеть? — Эммануэль схватил её под локоть, негрубо, но настойчиво, чтобы она не могла отстраниться от него, и сунул оставленные деньги ей в карман джинсов.       Она с вызовом посмотрела в его глаза, которые потемнели на несколько оттенков, превращаясь из небесно-голубых в штормовые. Усилием воли разорвав зрительный контакт, он заострил внимание на её приоткрытых в возмущении губах, с которых уже вот-вот были готовы сорваться оскорбительные слова. Но вся её уверенность в себе и в полном контроле над ситуацией рассыпалась в прах, когда он резко впечатал её в стену, предварительно бережно положив ладонь на затылок, чтобы она не ударилась.       Она облизнула вмиг пересохшие губы, сделав это так непроизвольно чувственно, что вместе с помадой стёрла и последние крупицы его самообладания. Слова, которые она собиралась произнести, так и остались неозвученными — их остановил его поцелуй, заставший её врасплох, как и его руки, обнявшие талию. Он целовал её медленно и нежно, и даже привкус дымной горечи на языке не портил впечатление. Но всего один поцелуй не дал ему в полной мере почувствовать вкус этой женщины, и он вновь захотел приникнуть к её губам, чтобы в этот раз распробовать её полностью. Но она толкнула его в грудь, отстраняя от себя.       Его щёки запылали в предвкушении звонкой пощёчины, но Марин лишь небрежно стёрла размазавшуюся в уголках губ помаду.       — Мне жаль, что это произошло вот так... — неловко кашлянул Эммануэль и отступил на шаг.       — А мне жаль, что это произошло в принципе. Вы мне противны! — Её слова серной кислотой выплеснулись ему в лицо.       Она поспешила как можно скорее оказаться на свежем воздухе и сделала спасительный глоток, который должен был вытолкнуть жар из лёгких и позволить нормально дышать. Он догнал её, попытавшись взять за запястье, но она отшатнулась от него.       — Марин... — тихо выдохнул Эммануэль. Он произнёс её имя с грассирующей "р", чуть рыча, так оно казалось ещё более приятным и сладким на вкус. А у неё перехватило дыхание. Ведь это первый раз, когда он назвал её по имени, а не использовал бездушно-вежливое "мадам Ле Пен". — Я не жалею о том, что произошло, наоборот...       — Когда вам пятьдесят два, месье Макрон, верить в рассказываемые мужчинами сказки — непозволительная роскошь. И беспросветная глупость. — Она произнесла это настолько жёстко и твёрдо, словно в сказанном заключалась незыблемая истина. — А я давно не наивная девочка и уж тем более не дура.       Она была, как всегда, хладнокровно бдительна по отношению к нему, не веря ни единому его слову. А сейчас она не могла понять с предельной точностью, было ли случившееся нелепой случайностью или спланированной им расчётливостью, чтобы выбить из колеи свою главную соперницу. Как говорится, на войне как на войне. Все средства хороши, даже самые изощрённые.       Марин села в машину, как мантру повторяя одну и ту же фразу: "Это ничего не значит! Это ничего не значит! Это ничего не значит!". Это казалось гораздо проще, чем признаться самой себе в том, что это самообман.       Его поцелуй всё ещё горел на её губах, сколько бы она их не облизывала, и ощущался во рту. И ей захотелось совершенно не эстетично сунуть два пальца в рот и выкашлять всё вместе с прокуренными лёгкими. Она сглотнула очередной удушающий ком, периодически подкатывающий к горлу, и надавила на педаль газа.       А Эммануэль растерянно смотрел вслед отъезжающему автомобилю. Он надеялся обсудить с Марин случившееся, но она предпочла сбежать, безжалостно перерезав глотки всем его надеждам. Возможно, это и было её целью — лишить его привычной выдержки и свести с ума неведением. И сейчас у него внутри пестрела палитра из разнообразных чувств, а все его мысли были заняты лишь её соблазнительными, слегка обветренными, губами и ироничным прищуром глаз цвета мятной карамели. На войне как на войне. И, похоже, он проиграл.