История о том, как придурки (простите, лучшие агенты в Лондоне) вокруг да около ходили

— Ах-ха-ха! — Опять разнеслось по дому 35 на Портленд-Роу. Я плотнее укуталась в одеяло и закрыла уши подушкой, надеясь отдохнуть хотя бы в последние пятнадцать минут перед рассветом. После того, как агентство «Локвуд и компания» разнесло на камешки Дом Фиттис (не без помощи его хозяйки, духа Мариссы в теле Пенелопы), прошло два месяца. Два месяца у меня не было разговоров с Черепом. Если честно, я по нему скучала, мне не хватало его, я хотела, чтобы он вернулся.  Два месяца прошло с нашей с Локвудом прогулки. Но мои надежды на то, что после неё в наших отношениях изменится хоть что-то, не сбылись: эта вылазка в свет ограничилась разговорами о будущих и прошлых делах агентства, догадками, как прекращение деятельности Мариссы скажется на появлениях Гостей в нашем мире, дружескими улыбками, шутками и посещением небольшого кафе, где мы выпили по стаканчику кофе и съели парочку эклеров. Призраки стали значительно реже беспокоить людей, но если они были, то почти всегда являлись сильнейшими представителями Второго Типа.  Мы — я, Джордж и Локвуд, — отвезя по домам Холли и Квилла, вернулись, наконец, домой. Я ожидала, что, с трудом расправившись с тремя Спектрами, наша команда тотчас разойдётся по комнатам и заснёт. Не тут-то было. Эта схема сработала только на мне. — Я так бо-ольше не-е мо-огу-у-у! Ах-ха-ха! — Истошно вопил и смеялся кто-то, и мою сонливость как рукой сняло, когда я поняла, что вопит-то мой коллега. — Локву-уд, лучше у-убе-ей! — Джордж, как я могу тебя убить, если это не удалось даже чёртовой туче призраков и людям Гейла, а? — Донёсся до меня громкий весёлый голос Локвуда.  Так, понятно, они опять практикуют влияние щекотки друг на друге. Судя по всему, сегодня очередь Джорджа. — Не зна-аю! Как хо-очешь! Ха-ха! Я села на кровати, спустила ноги, понимая, что поспать уже не удастся, и только тут заметила, что в комнате значительно похолодало в сравнении с предыдущей минутой.  — Оба-на! — Сказал кто-то от окна, и мансарда залилась призрачным зеленоватым светом. — Матушка моя эктоплазма! Это что ж без меня случилось-то у вас, а, что наш горячо любимый Каббинс так орёт? Нет, ну ничего без меня не можете, честное слово! Я медленно развернулась, не веря своим ушам. На подоконнике, тоскливо болтая босыми ногами, согнувшись, поставив локоть на колени и подперев голову кулаком, сидел бледный щуплый юноша с причёской, напоминающей бешеного ёжика, и теребил второй рукой ворот белой рубашки, на левом боку у которой было тёмное пятно, которое я не заметила раньше, когда говорила с ним на кухне и в апартаментах Мариссы. С ужасом подумала, что это, возможно, кровь. И, вполне может быть, его кровь. Это был будто и не призрак. Это был совершенно живо выглядящий, словно реальный парень.  Постепенно призрачное свечение исчезало. Увидев мои округлившиеся глаза и отвисшую челюсть, юноша расхохотался.  Голоса и смех внизу напряжённо затихли.  — Череп? — Неуверенно спросила я. — Это правда ты? — Череп, череп, череп, — передразнил собеседник писклявым голосом. — Я, вообще-то, не череп, а призрак. Черепушечка моя вот, — он кивнул на заботливо укрытый тканью округлый предмет, лежащий рядом с ним.  — Хорошо, но… как?  — Третий Тип, — протянул он загадочно и состроил рожу: закатил глаза, высунул язык обнажил зубы, демонстрируя не по-человечески острые клыки.  — Но… это значит, что… у тебя осталось несколько минут…  — Да, — он убрал «моську» и пожал плечами. — А потом ещё множество ночей, когда ты будешь дрыхнуть или бороться с призраками, а я — строить планы по ликвидации вашего маленького ничтожного агентства путём поочерёдного убийства сотрудников, а может, ты опять будешь меня ненавидеть и отвезёшь даже в Печи… или закопаешь, поместив в новую банку…  Я закусила губу и молчала, не веря, что вновь слышу его, что вновь он здесь, говорит со мной. Мне было стыдно за то, как мы к нему относились раньше. А ведь он нам помогал, потом даже жизни мне и Локвуду спас. Как же мне его не хватало!  Время призраков подходило к концу, вставало дневное светило, озаряя мансарду первыми лучами, понемногу становилось теплее, но парень, сидящий на подоконнике, не исчезал. Даже после того, как по нему пробежался один маленький лучик. Юноша растерянно выпрямился и смотрел теперь в окно, на заливающийся светом город.  — Не может быть… — прошептал он и осторожно слез с подоконника, глядя теперь на меня удивлёнными серыми глазами.  Сделал неуверенно шаг, пошатываясь и размахивая руками, потом второй, третий… Остановился посреди комнаты, взлохматил волосы и ущипнул себя за руку. А после вдруг кинулся ко мне, рухнул на пол, обхватил холодными руками мои ноги, уткнулся головой в мои колени и… зарыдал? Да, именно зарыдал.  Он громко всхлипывал, сжимая мои голени, тряс головой и шептал: «Не может быть… невозможно… спасибо, спасибо, Люси…» По лестнице загрохотали шаги моих друзей, и в следующий миг они без стука ворвались ко мне. Увидев юношу, они его узнали и так и застыли на пороге. — Череп… Череп, ты чего? — Спросила я, неуверенно потряхивая его за плечи. — Джеффри, — пробормотал он сквозь слёзы. — Моё имя Джеффри. Или Джеф.  — Приятно познакомиться… — неуверенно подал голос Локвуд.  Услышав его, Джеффри встал на ноги, проглотил рыдания и сел рядом со мной, немного дрожа и тяжело дыша. Матрас прогнулся под его весом, мокрые глаза глядели неуверенно, будто он чего-то боялся.  — Но… Но как? — Спросил Джордж.  — Я… я могу лишь догадываться… — хрипло прошептал Джеффри, смотря в одну точку. — Там, на Другой Стороне, я прошёл через те двери, которые вы видели… За ними был точно такой же Лондон, только… только светлый… И кто-то сказал мне там, что… что если хоть одному живому человеку этого захочется, то я… смогу вернуться. Но я не думал, что вернусь… живым…  Локвуд улыбнулся.  — Ну, это не так уж плохо, — заметил наш лидер. — Если хочешь, можешь быть… Э… одним из нас, вот. Ты, как я понял, неплохой медиум, раз находил Источники, когда они были редки. — То есть… ты принимаешь меня в агентство? Меня, который умер много лет назад, меня, который постоянно вас всех оскорблял, сидя в банке, меня, который прожил семнадцать лет во времена Викторианской эпохи, потом был призраком больше века? Меня, убийцу, психа, садиста и помощника сумасшедшего? — Да, — Локвуд пожал плечами. — Ты спас нам жизнь. И, думаю, не раз. Спать можешь в бывшей комнате моей сестры, она сейчас гостевая, и там никого нет. Одежду купим, в коллектив вольёшься быстро, тебя все знают.  — Ты хочешь сказать, что выделяешь мне комнату, где раньше жила твоя сестра? Чтобы теперь там жил я? — Его голос дрожал.  — Да, а что такого?  — Просто… у меня никогда не было своей комнаты, не было людей, которые бы приняли меня… Использовать — пожалуйста, а принять на равных — ни за что…  — Знаешь, сидя в банке, ты был каким-то… более смелым и резким, что ли, — подал голос Джордж. — Когда я сидел в банке, вы ставили надо мной опыты, относились, как к вещи, не доверяли, угрожали, не понимали меня, не понимали, что мне плохо и одиноко, игнорировали во мне такого же точно подростка, как и вы, а теперь, после всех моих шуточек, после того, как вы из-за меня много раз могли умереть — чего стоит то твоё падение с лестницы в крипту Мариссы, а, Локвуд? — после всего этого вы берёте и принимаете меня…  Парня что-то мучило, это все чувствовали. Но суть его сбивчивой речи я уловила: он боялся, что мы вышвырнем его. Мы же этого не сделали, и он малость расстрогался.  Локвуд и Джордж сели рядом со мной, но с другого боку. — Может, теперь, после всего сказанного, ты нам и историю своей первой жизни расскажешь? — В шутку спросила я. — Если хотите, — он пожал плечами. — Но предупреждаю: это вам не детская сказка на ночь. И очень надеюсь, что после неё вы не отвернётесь от меня, не станете бояться или ещё что-то типа того…  — Да говори уже! — Джордж испытывал нетерпение от того, что с минуты на минуту узнает то, чего точно нет ни в одной библиотеке. — Я попал к Бикерстафу лет в… сколько мне тогда было? Пять? Семь? Не помню. В общем, не больше восьми. Папаша, которому надоели мои бредни про призраков, продал меня за бутылку. Первой фразой, которую Бикерстаф сказал мне после того, как я не испугался Сырых Костей, было: «Забудь свою фамилию». В общем-то, я и забыл. С тех пор я стал рабом, собственностью, слугой, кем угодно, но только не человеком, у которого есть свои взгляды на жизнь, чувства, переживания, желания. Так, пешка, которая будет тебя прикрывать. Которой можно поручить самую грязную работу, как, например, перетаскивание трупов и избавление от врагов. Револьверы, из которых были застрелены те, кто представлял для господина опасность, хранили отпечатки моих рук, не его. В случае чего судить стали бы меня, не его. Для большинства англичан Бикерстафф был никем, для меня же он был господином, тем, кто верит мне, тем, кто, хоть и считает меня хуже себя, всё же принимает мои способности. Ибо если бы я остался среди так сказать «обычных» людей, меня бы наверняка сожгли на костре под крики инквизиции… Кстати, это моей рукой переписана та очаровательная инструкция, которую вы нашли в доме моего бывшего хозяина.  Тембр звучал приглушённо, словно парень говорил издалека, будто из прошлого. Давнего, ужасного прошлого.  — Я был с ним, когда он собирал материал для своего чёртова изобретения. Как вы наверняка помните, именно я предложил, чтобы первым в Костяное Стекло заглянул Уилберфорс. Но я сделал это не просто так. Уилберфорс, скользкий гад, до этого посоветовал Бикерстафу ставить на мне опыты. Я, в свою очередь, отплатил ему той же монетой. В тот день я твёрдо знал, что если меня не убьют раньше, я умру от той дряни, которая была в моей крови и регулярно пополнялась. Каждую неделю Бикерстаф делал на моей руке, — он закатал рукав, обнажая левое предплечье, исполосованное белёсыми шрамами, — небольшой надрез и капал туда что-то, что вызывало рвоту, раздражение кожи, лихорадку и другие противные вещи. Я подолгу не спал, ходил, как зомби, но выполнял работу, мучил его врагов, расквашивая им лица… А потом Мэри его застрелила… Я чудом успел выпрыгнуть в окно.  Он протёр глаза, глубоко вдохнул и продолжил:  — Через какое-то время меня нашёл кто-то из тех, кто видел смерть Уилберфорса. Я тогда уже почти умер: организм не принимал еду — да и то, что я ел, едой назвать было нельзя, — меня лихорадило, я не спал несколько ночей… Но зато при мне был револьвер, и я надеялся на него. Это было в декабре, ночью, а одет я был точно так же, как и сейчас. Я плохо помню, что тогда случилось, как меня нашли и где, но чётко запомнил свои последние минуты. Вот пытаюсь убежать от кого-то, вокруг мелькают деревья, каша из колючего снега, листьев и хвои режет ступни. Этот кто-то догоняет меня, что не удивительно, и стреляет, когда я почти успеваю скрыться за стволом дуба, пуля навылет проходит левый бок, но я каким-то образом поднимаю руку с револьвером и стреляю в преследователя в упор. Он-то даже не думал, что я могу быть вооружённым, ха! Мужик падает, смерть мгновенная, девять граммов в сердце, то-сё, пятое-десятое… Я кое-как доползаю до ближайшего дерева, думаю, поживу ещё немного, но…  Он встрепенулся и улыбнулся.  — От чего я умер — не знаю. Была ли это потеря крови, сказалась ли болезнь или я просто замёрз насмерть — без понятия… А может, всё вместе. Последнее, что я видел, — это восходящее солнце, большое, золотисто-алое. Призраки, сидящие в банках, видят мир примерно так же, как и вы видели на Другой Стороне. Я скучал по нему. Без его света и жизнь, и смерть не в радость. Он встал, подошёл к окну и уставился на рассвет. Мы переваривали услышанное. — Очнулся я — если так, конечно, можно назвать первую манифестацию — вечером того же дня. После этого примерно с месяцок количество трупов на нашей полянке пополнялось по ночам. То вырванное с корнем дерево на кого уроню, то обниму, то нож, который был у того парня, засажу по самую рукоять… В общем, развлекался я как мог. Он усмехнулся и сунул руки в карманы. — Но потом нас нашли дружки моего убийцы. Представьте себе картину: прислонившись к большому дубу, сидит плоский, начинающий высыхать, изъеденный мухами и покрытый плесенью труп, в котором еле-еле можно опознать молодого парня, вокруг него ещё с две дюжины тел, причём все на разном сроке разложения, кто расплющен, у кого куча ножевых ранений, кто распух, мухи, вонь. Создаётся впечатление, будто мертвец у дуба во всём виноват. Меня малость передёрнуло от картины, которую я быстренько представила. Нет, я, конечно, привыкла (если к этому вообще можно привыкнуть) к работе с трупами, всё-таки они нередко были Источниками. Но в этом плане мне намного приятнее, если так можно выразиться, было иметь дело со «свежачком», которому не больше пары дней, или с полностью разложившимся, уже скелетом. А то, что нарисовалось в моей голове… Это было жутко. И, судя по сморщившимся лицом Джорджа и Локвуда, у них фантазия работала не хуже моей и мою точку зрения о работе с мёртвыми телами они полностью разделяли. — Что они подумали, не знаю, но моё тело видимо опознали, что именно они сделали с остальными трупами, тоже не знаю, но в следующий раз после манифестации я очутился не на лесной поляне, а в сточной канаве, куда швырнули мою несчастную молодую буйную голову, отделённую от тела. Подозреваю, что мои руки-ноги так по всей стране и валяются совершенно безвредными косточками. Ну, а дальше вы знаете. Меня нашли, посадили в банку, отнесли Мариссе, потом я какое-то время пылился в подвале, а потом меня спёр Каббинс. Он положил руку на стекло и прошептал: — Как же я люблю рассвет… Как же я соскучился по нему за эти чёртовы годы… *** Как и предполагал Локвуд, Джеффри быстро влился в коллектив. Думаю, дело здесь не только в том, что парень буквально покорил нас своими шутками и розыгрышами. Ещё он был неплохим собеседником для каждого из нас. Холли он, как ни странно, время от времени подкидывал рецепты, причём весьма вкусные блюда получались. Джорджу он иногда помогал с бумажной работой. Особенно по «старым» призракам, своим ровесникам, как он их называл. Ещё одним немаловажным фактором, благодаря которому их общение можно было даже назвать товарищеским, было то, что, как Джеффри и говорил, сидя в банке, ему было плевать, как он выглядит. По дому он ходил лохматый (впрочем, он всегда был лохматым), в свободных штанах и растянутой футболке и босиком, постоянно что-то жуя. Прямо как Джордж. Два безалаберных обормота. С Квиллом он подружился благодаря рожам, что строил Холли, и реакции девушки на это издевательство над мышцами лица. Очень уж по душе Киппсу пришлась подпрыгивающая Монро. Фло, которая заглядывала к нам хотя бы раз в неделю, подолгу разговаривала с ним о местах, где ещё можно найти действующие Источники и о прелести прогулок по кромке воды. С Локвудом бывший узник банки вёл серьёзные беседы о статьях в газетах и достоинствах рапир. Их роднили недомолвки, окутывающие обоих, пусть Энтони и рассказал всем, не только мне, печальную историю о потере семьи, когда до конца сам в ней разобрался. Да Джеффри и Локвуд в принципе были хоть немного, но похожи друг на друга: оба в большинстве случаев способны контролировать свои эмоции, вокруг обоих кружится много тайн, у них примерно одинаковый рост и телосложение. А со мной… А что со мной? Я не могла не заметить, что Джеффри всё-таки старается находиться от меня не очень далеко, шутки и розыгрыши в мою сторону не на много, но всё же безобиднее, да и предупреждал он меня о них иногда («Стой, Люси, я бы на твоём месте не наступал на эту ступеньку, особенно босой ногой»), рожи совсем чуточку, но менее жуткие. Он считал, что частично вернулся — да-да, именно частично, так как ночью по своей воле мог стать призраком, прекрасно чувствующим сородичей, способным перемещать предметы и, возможно, ещё очень много всего — именно благодаря тому, что мне его не хватало, что мне хотелось, чтобы он вернулся. Быть может, так и было, я не знаю точно. В общем, жизнь наша текла размеренно, дом на Портленд-Роу никогда не оглашался криками искренней ненависти, очень часто — шуточными проклятиями и хохотом, чуть реже — чем-нибудь вроде «стой, не делай этого, не то… — Клац! — тебя укусит стул». Однажды так получилось, что все мои пижамы оказались в стирке. Исполнять роль одежды для сна пришлось серым треникам и короткой, еле прикрывающей пупок и неизвестно откуда взявшейся у меня футболке, которая, ко всему прочему, имела такой вырез, что одно моё плечо получалось обнажённым. И всё было хорошо — ровно до того момента, когда я утром спустилась в таком виде на лестничную площадку второго этажа. Там я наткнулась на Джефа. Окинув меня оценивающим взглядом, он поднял брови, приобнял меня за плечи и, пробурчав что-то вроде «аллилуйя, фундамент положен, осталось дом достроить» потянул за собой вниз, на кухню. Локвуд, ничего не подозревая, выглянул из-за газеты, по-доброму улыбаясь, когда мы ввалились, и подавился кофе. Откашлявшись, он выдал: — Очень милая пижама, Люси. Но я бы посоветовал тебе бежать и прятать её, не то Квилл, придя через часок, не удержится от нелицеприятного комментария. Потом наш лидер заметил, что Джеффри буквально повис на мне, и, отчего-то покраснев и поджав губы, вновь исчез за газетой. Джордж, проглотив очередной тост, поправил очки и кивнул, мол, я вас видел, вы меня тоже, мы поздоровались, а теперь дайте поесть. Холли, тихонько хохотнувшая после слов Локвуда о Квилле, подмигнула нам и выдала по тарелке с блинчиками. Мы плюхнулись за стол, смолотили по две порции, и Джеф, очень подозрительно косясь на дрожащую газету, за которой прятался Локвуд, медленно опустил голову на моё плечо, демонстративно после этого захрапев. Газета, моментально ставшая для главы агентства бесполезной макулатурой, шлёпнулась на стол, кружка с крепким кофе, в секунду потерявшая для хозяина дома все достоинства, была отодвинута, а сам Энтони, качая головой, бормоча что-то под нос и разминая пальцы, ретировался. Джеффри со скоростью улитки поднял башку, глянул на чашку и пачку бумаг, которые ещё пять минут назад были важны боссу, хмыкнул, вскочил и направился за последним. Парни вернулись минут через пятнадцать. Локвуд — взлохмаченный, несколько помятый, красный, как рак, но явно искренне, до нельзя счастливый, и Джеффри — всклокоченный более обычного, с кровоточащей губой и ухмыляющийся от уха до уха. Кажется, недопризрак сказал что-то лишнее, потому что я точно помню, что когда они уходили, разбитой губы у него не было, а Локвуд просто так кулаками не машет. — Люси, — Локвуд подошёл ко мне сзади и положил ладони на мои плечи, — пойдём, мне надо кое-что тебе показать. И поговорить. Если ты, конечно, не против. Я обернулась и посмотрела ему в глаза. В красивые тёмные глаза, обрамлённые густыми ресницами и глядящие на меня с теплотой и нежностью. — Конечно не против, — сказала я. Он улыбнулся. Я встала и направилась за ним к лестнице. Мы поднялись к комнатам парней, потом к моей мансарде. Там Локвуд подпрыгнул и дёрнул за верёвку, висящую под самым потолком. Открылся люк. Парень прыгнул ещё раз, теперь подцепив пальцем край верёвочной лестницы. — Прошу, — он галантно поклонился, указывая руками на хоть и определённо самодельное, но явно крепкое и надёжное сплетение толстой верёвки и дощечек. Учитывая, что в этот момент босс был одет в длинный халат, из-под которого выглядывал ворот серой в синюю полоску пижамной рубашки, сей жест потерял всю свою цену и показался мне клоунской выходкой. Хохотнув, я всё же вскарабкалась по лестничке, внешне наверняка напоминая обезьяну, а сама в это время вспоминала свой примерно такой же, только ускоренный подъём по стремянке в доме старой четы Эванс и всей душой надеялась, что на чердаке дома 35 на Портленд-Роу никаких призраков нет. Факт того, что время Гостей — ночь и поздний вечер, а сейчас не больше полудня, меня успокаивал мало. Мои надежды оправдались. Только это был не чердак. Это была маленькая кубическая комнатка, больше похожая на собачью будку, где невозможно было встать в полный рост, с дверкой. — Выходи через дверь, — донеслось снизу. Я толкнула древесную пластину и выползла на крышу. Следом за мной с ловкостью и грациозностью дикого кота появился Локвуд. Здесь был постелен тёплый плед, и мы вдвоём уселись на него, соприкасаясь плечами и бёдрами. Отсюда открывался прекрасный вид. Город, сверкающий стёклами в солнечных лучах, и всюду — люди, спешащие по своим делам, и всюду — дети, играющие на улице, а не дома, и всюду — гармония, спокойствие, и, самое главное, всюду — жизнь без вмешательства умерших. Прекрасно. Но через десять минут молчания я не выдержала. Вид, конечно, лучше не придумаешь, но ведь глава агентства хотел мне что-то сказать. — Локвуд, ты вроде поговорить хотел, — недовольно сказала я, и он повернул моментально потерявшее покой лицо ко мне. — Да, конечно… Хотел… Причём уже очень давно… Ещё с той нашей прогулки после разгрома Фиттис… — Ну так говори. — Ладно. Хорошо. Помнишь, перед осадой я показал тебе кулон? Я ещё тогда спросить у тебя кое-что хотел, но Квилл всё испортил. Думаю, даже если бы он не появился тогда, я бы всё равно не решился. Ведь… ведь ты такая храбрая, такая отважная, честная, добрая, искренняя, решительная, смешная… Прекрасная. Лучшая. Такая близкая и далёкая одновременно… — он вновь перевёл взгляд на город. — Такая родная и нужная. А я — безмозглый, бесчувственный дурень. — Локвуд… — начала я, но он меня перебил. — Нет, Люси. Ты молча слушала, когда я рассказывал о своих родителях, а теперь я прошу тебя: слушай, что я расскажу тебе о себе, так же молча. Возможно, это эгоистично, но пожалуйста. Он глубоко вздохнул. — Знаешь, когда ты впервые вошла в мой дом, я даже не догадывался, чем это для меня обернётся, не питал надежд, что ты сможешь пройти собеседование. Но ты справилась. И потянулось самое счастливое в моей жизни время — время, когда ты была с нами. Когда ты была со мной. Когда я держал твою руку, входя в заражённый призраками дом, когда ты была готова прыгнуть со мной и со второго этажа в кусты, и с крыши склада в грязную Темзу, чтобы спастись. Жаль, что я понял это лишь тогда, когда ты ушла. Понял, что готов рисковать своей жизнью ради спасения твоей не просто потому, что ты хороший агент, а потому, что ты дорога мне, что мне важно, чтобы ты жила, и чтобы с тобой всё было в порядке. Понял, что без тебя я — уже не я, а так, жалкое подобие. Знаешь ведь, как говорят: не начнёшь ценить, пока не потеряешь. Я это испытал на своей шкуре. Он изливал мне душу, я это поняла. Он доверял мне свою самую главную тайну. И я предпочла молчать, иначе он опять скроет свои мысли за семью печатями, и мне до них будет не добраться. — Когда ты была с нами, жизнь имела смысл, борьба с призраками была для того, чтобы обычные люди спокойно спали по ночам. Без тебя всё сразу стало ненужным, стало плевать на остальных, мной руководили мои собственные мысли о том, что жить незачем, раз тебя нет рядом. Ты снилась мне почти каждую ночь. И везде — либо обнимающая меня, либо умирающая на моих руках… А потом было дело с этим чёртовым людоедом, когда ты снова сражалась рядом с нами, когда я слышал твои разговоры с черепом, когда я чувствовал твоё присутствие… Без вас двоих было скучно, Люси. Скучно и одиноко, хоть оставались Джордж и Холли. Возможно, это неправильно, но из всех в этом свете мне ты важнее всего. Он помолчал некоторое время. — Когда ты прыгнула в том гадком театре, чтобы спасти меня, рискуя при этом жизнью, я ведь не сказал тебе, насколько я тебе благодарен, насколько я счастлив, что живу, и что ты со мной. Нёс какой-то бред про расставленные призраками ловушки, про помощь, про всех остальных агентов… Не это ведь тогда было для меня главным. Меня тогда волновало только то, что я с тобой, а ты со мной. Помятая, грязная, уставшая, с такими же седыми прядями, как у меня, но такая родная и, главное, живая, ты — со мной. Знаешь, сейчас сижу и понимаю, что самые немыслимые прыжки и походы мы совершали либо вместе, либо ради друг друга. Вдвоём из окна горящего дома Хоупов, вдвоём со склада в Темзу, я ради тебя через лестницу Винтергартен, в дыру в полу магазина братьев Эйкмеров, вдвоём с повозки на повозку за парнем, попытавшимся убить Пенелопу, вдвоём сквозь поезд с мертвецами, вдвоём через портал на Другую Сторону, ты ради меня не продолжила подъём из крипты, а осталась со мной, чтобы помочь, ты ради меня с верёвкой полетела с балкона на сцену… И всегда, прыгая, я не думал, что будет со мной, если прыжок будет неудачным. Всегда думал о тебе, что будет с тобой, если я не прыгну и не помогу. А, ещё был прыжок из церкви в катакомбы. — Ты прыгнул ради меня и Джорджа, — тихо поправила я. — Нет, Люси. Только приземлившись, я подумал, что вполне возможно, что Джордж тоже там. Прыгнул я с мыслью, что на плите спустилась наверняка ты. Он разнял руки и вздохнул, решаясь. — Я это к чему веду. Ты… нравишься мне. Давно и сильно. Так сильно, что когда ты была фрилансером, я каждый день порывался идти к тебе и на коленях умолять вернуться. Так сильно, что когда я вижу тебя, спускающуюся с лестницы, нахохлившуюся, невыспавшуюся, похожую на воробья, мне хочется тебя обнять крепко и не отпускать. Так сильно, что когда идём на очередное задание, хочется найти хоть один повод, чтобы ты осталась дома, чтобы не рисковала собой. Так сильно, что когда я увидел кулон на твоей шее во время прогулки, хотелось кричать от радости, потому что ты, принимая его, приняла и меня. Хотелось надеяться, что поняла и приняла. Так сильно, что поганец Джеффри это заметил и заявил, что если я не сделаю что-нибудь, он сам пригласит тебя на свидание. Так сильно, что сегодня, когда я увидел тебя в твоей новой пижаме, захотелось подойти и укрыть собственным халатом, чтобы кроме меня никто не видел оголённого плеча и подтянутого живота, открывающегося, когда ты поднимала плечи. Так сильно, что хочется убить Джефа за то, что он тебе будто брат, за то, что он проводит с тобой много времени. Так сильно, что… — тут он взглянул на мои красные от смущения щёки и осёкся. — Что кажется, мне давно пора заткнуться. Локвуд расстроенно выдохнул и уткнулся головой в колени. — Как обычно… — тихо шепнул он. — Молодец, Локи, всё испортил, ничего нового. Я словно вышла из транса от этих слов. Положила руку на его спину и осторожно погладила острые лопатки. Локвуд вскинул голову и посмотрел на меня. Я тепло улыбнулась. — Ты тоже снился мне. Точно так же — либо обнимающий меня, либо умирающий на моих руках. И я тоже, делая что-то, думала о том, что будет с тобой, если я не помогу. Ты дорог мне, Локвуд. Я так долго ждала от тебя хоть одного слова, что я для тебя не просто подчинённый агент. Ты нравишься мне, заставляешь восхищаться собой независимо от того, как выглядишь и во что одет — в драном ли костюме и с израненным лицом, в смокинге и при всём параде, как на юбилее Фиттис, или в домашнем халате с неуложенными волосами. Я люблю тебя, Локвуд. Не как друга, а как человека, которого хочется целовать, в объятьях которого хочется просыпаться, с которым хочется провести всю жизнь. И даже если она будет недолгой, зато полной и счастливой. И кулон я ношу, надеясь, что ты это поймёшь. Его тёмные очи заметались по моему лицу в поисках подтверждения тому, что это правда. Он был радостно растерян. Поднял руку, провёл ей по моей щеке, подался вперёд, мягко накрыл мои губы своими и тут же немного отстранился, глядя пристально в мои глаза, без слов спрашивая, можно ли продолжать. — Я люблю тебя, — прошептал он, продолжая гладить большим пальцем мою скулу. Я сама потянулась к нему, целуя дольше, глубже, чувственней. Он обнял меня за талию, перетаскивая к себе на колени, и я обвила руками его шею. — Что сказал тебе Джеф? — спросила я какое-то время спустя, когда моя голова устроилась на коленях Локвуда, а его длинные тонкие пальцы перебирали мои волосы. — Что тебя так разозлило, что ты дал ему по морде? Локвуд усмехнулся. — Сначала он заявил, что я — слепой идиот и сам не замечу, как пропущу своё счастье. Это я стерпел. Потом он сказал, что очень удивлён тем фактом, что ты до сих пор остаёшься в агентстве, а не валишь обратно в провинцию к матери и сёстрам, которые, Джеф в этом даже не сомневается, намного догадливее меня. Потом поставил под вопрос львиность твоего сердца и ясность твоего разума, чего я стерпеть уж не мог. — Ты врезал ему, потому что он сказал, что я глупая трусиха? — Да, — Локвуд пожал плечами и фыркнул. Я не смогла сдержаться и рассмеялась. Он подхватил. Спустились с крыши мы часа через полтора, вдоволь наговорившись и нацеловавшись. Холли оглядела наши широкие счастливые улыбки, красные щёки и крепко сцепленные руки со смесью радости и небольшой зависти на лице, Джеффри радостно подпрыгнул и хлопнул в ладоши, издав что-то вроде «юх-ху!», Джордж лениво кивнул, мол, я знал, что рано или поздно это случится, пришедший к тому времени Квилл поднял брови и заявил, что давно пора бы, ещё с того момента, как он застал нас, разговаривающими о кулоне перед осадой, а неизвестно откуда и почему взявшаяся Фло выдала: «Знаешь, учитывая, с каким упорством ты игнорировал её влюблённо-восхищённые взгляды, я уже начала сомневаться по поводу предпочтений, Локи.» Как ни странно, в этот день (точнее, в эту ночь) у нас не было ни одного расследования, и мы, налюбовавшись на умоляющие взгляды Джефа, решили сыграть в бутылочку на желание. Сели за стол на кухне. Крутил Киппс, как самый старший (Джеф заявил, что не желает считать жизнью призрачные годы). — Хм… — задумался Квилл, заглядывая мне в глаза. — Сними с любого игрока одну вещь и надень её на другого игрока. Я внимательно осмотрела нашу разномастную компанию. Решение пришло почти мгновенно. — Ах-ха, Локвуд, по сравнению с тобой в очках Джорджа Киппс в своих супер-стёклах так, фигня! — хохотнул Джеффри, наблюдая за шефом, который хмуро глядел на нас увеличенными линзами огромными тёмными глазищами. Проигнорировав сие остроумное высказывание, Энтони выдавил: — Джордж, знаешь, судя по тому, как кружится моя голова и насколько расплывчато я вижу, твоё зрение несколько хуже, чем я думал. Очки вернулись к хозяину, а я раскрутила бутылку. Горлышко указало на Джефа. — Рассмеши меня, — скучающим голосом заявила я, чувствуя, как на меня наваливается странная апатия, взявшаяся из ниоткуда. Локвуд, удивившись бесцветности моего голоса, поднял брови, Киппс наклонил голову набок, ожидая представления, Джордж скучающе отхлебнул чая из чашки, Холли уставилась на Квилла, а Фло — на Джорджа. — На дом престарелых налетел разрушительный смерч, — начал Джеффри, прищурившись и глядя мне в глаза. — Все бабки на ветер! Парни дружно фыркнули, а Холли и Фло покачали головами. Я вздохнула. — Так, ладно, — Джеф вдруг кинулся вперёд и начал меня щекотать. Через пару минут, когда я отдышалась от смеха, пришлось признать, что он со своей задачей справился. Джеффри раскрутил бутылку, и горлышко остановилось ровно между Холли и Квиллом. — Я так понимаю, что желание им одно на двоих, верно? — задал недо-призрак вопрос, ни к кому, в общем-то, не обращаясь. Киппс и Манро настороженно уставились на него, Локвуд пожал плечами и кивнул. — Тогда, господа, — парень встал, зовя руками и тех, кому предстояло сделать что-то явно из ряда вон выходящее, — встаёте по бокам от меня и одновременно целуете меня в щёки. Квилл задохнулся от возмущения, а Холли поджала губы, но оба они всё же, зажмурившись, стали медленно наклоняться к гладкой джефовой щеке. Когда между их губами и его головой осталось несколько сантиметров, Джеффри осторожно, чтобы они не заметили, немного отклонился. Губы рыжего бывшего сотрудника Фиттис, не встретив препятствия, коснулись губ бывшей секретарши Ротвелла, и оба удивлённо отпрыгнули друг от друга. Холли, залившись краской и бросив что-то наподобие «играйте пока без меня», убежала куда-то, наверно, чтобы умыться. Квилл, сжав и без того тонкие губы и нахмурившись, вздохнул, бросил на Джеффри какой-то странный взгляд и сел на своё место. Виновник неловкой ситуации пожал плечами. Киппс крутанул бутылку. — О, наконец-то до Джорджа очередь дошла, — хмыкнула Фло. — Нет, смотри внимательно, Фло, — Локвуд подмигнул старьёвщице. — Горлышко остановилось хоть и ближе к Джорджу, но всё же между вами. А это значит, что Квилл загадывает желание для вас обоих. — Гляделки, — отмахнулся тот. — Я хочу, чтобы вы сыграли в гляделки. Сам он почти не смотрел на то, как Джордж и Фло повернулись лицами друг к другу и уставились глаза в глаза. Через несколько секунд вообще ушёл куда-то, наверно, искать Холли. Локвуд осторожно встал, подмигнул Джефу и вдруг надавил Боунс и Каббинсу на затылки, да так, что их губы тоже встретились. Отхлебнул чаю, подошёл ко мне и, приобняв, прижал к себе. Через пару минут, когда Квилл и Холли вернулись, причём тоже в обнимку и до одури счастливые, хоть и красные, как помидоры, а Фло положила голову на плечо Джорджа, Джеффри оглядел нас довольным взглядом, ухмыльнулся и протянул: — Любо-овь, морко-овь… Тьфу ты, пойду лучше помучаю рапирой соломенного Джо! — и исчез. Не знаю, что мы будем делать, когда потеряем Дар или когда призраки исчезнут из нашего мира. Не знаю даже, что произойдёт раньше. Но зато знаю, что Энтони будет держать мою руку так же крепко и будет смотреть мне в глаза с такой же любовью, что он всегда будет для меня жизненно необходим, что Джордж вытянет Фло из речной тины и сделает её счастье, что Боунс будет покупать ему пончики, что Квилл будет с Холли так искренен и нежен, как ни с кем кроме неё, что Манро будет улыбаться ему тепло и нежно, и ему не будет так одиноко, и что Джеффри никогда не станет серьёзным. Хотя… Может, у нас с Энтони будет дочь, и, когда ей стукнет семнадцать, наш недопризрак станет, наконец, самым обычным человеком, который будет стареть с ней рядом, будет любить её больше жизни и носить на руках. А что? Кто сказал, что это невозможно? А сейчас главное то, что мы вместе и мы счастливы. Остальное — не важно.