***
— Знаешь, Хоукс, да ты еще больший псих, чем я (НЕ ЛЬСТИ СЕБЕ)! — мужчина в неизменной половинчатой маске, который временами больше напоминает дешевую пародию на Дэдпула, нежели полноценного антигероя, протягивает Ястребу руку, помогая встать. Почему Ястреб на полу — вопрос, который, скорее всего, останется без ответа. Ясно лишь одно — с ним это случилось. Снова. — Спасибо, Твайс, — коротко вытирает слезы, еще сильнее размазывая подводку. Светловолосый тяжело дышит и от него несет рвотой и крепким алкоголем. Ястребу стыдно: стыдно, что его поймали с поличным. Что не успел упаковать безумие и унести его в свое гнездо, скрыть от окружающих. Даже одной пары глаз достаточно, чтобы прожечь кости стыдом и вызвать душевный рвотный позыв, гармонирующий с физическим желанием проблеваться. — Ты не обязан говорить, что случилось (РАССКАЖИ МНЕ ВСЕ!). — Да, не обязан, — отрезает герой и отряхивается. Он все еще в логове Шигараки, вероятно, после алкогольных посиделок один на один с Курогири. Заперся в каком-то помещении, больше напоминающем подсобку — по обстановке, а не размерам. Ястребу просто не повезло, что именно эту комнату облюбовал Джин. Твайс любил шутить, что он больше напоминает себе крысу, нежели человека, поэтому его иногда тянет в заброшенные, зловонные места, где пыли больше, чем кислорода, а грязи — чем мебели. Забыть о таком — личный проеб Ястреба. Если бы не это, он бы никогда не попался, но теперь… — Тебя никто не гонит, к слову (ПШЕЛ НАХЕР), — голос настоящего (хотя, это все еще под вопросом) Твайса непривычно спокоен и мягок, говорит так, словно он — начинающий психотерапевт. Он не давит, не стремится наброситься с вопросами, готов уйти в любую минуту и дать Ястребу все, что тому потребуется, чтобы отрезветь. — Мило, с твоей стороны, — Кейго старается отвечать мягче, но не выходит, хотя сорокоградусный напиток сглаживает углы. Он звучит тягуче и пружинисто, и только сведенные брови и полный презрения — к самому себе — взгляд выдают его настрой. Кого ты обманываешь, Таками? Твои крылья сейчас не пригодны для полета, тем более под лупящим улицы и крыши домов ливнем. Хотя, даже будь сейчас идеальная погода, ты бы не осилил и пары метров — смешно бы разбился, и об этом еще несколько дней трещали бы таблоиды, обсуждая, какого черта крылатый герой умер такой жалкой и неподобающей ему смертью. Поэтому Кейго долго выдыхает и обрушивается на пол, поджимая ноги и упрямо избегая столкновения взглядом с антигероем. Выглядит, как дерьмо, воняет, как дерьмо, чувствует себя, как дерьмо. Кто же это? Ответ для Ястреба яснее июльского неба — это он. Жалкий герой, не справившийся со своим (очередным) приступом, хрен знает чего. — Все мы иногда перебираем, — Твайсу хочется остаться в этой комнате, хочется вручить правильные слова и поддержать новоиспеченного друга, в чьих намерениях и искренности он — и тем более остальные члены лиги — не до конца уверены. Но есть что-то в крылатом такое, что отзеркаливает больной разум мужчины и оседает на дне сердца нерастворившимся сахаром. Кейго кажется потерянным, даже самому себе. Он вновь переживает это полузабытое (нет, ни хрена не забытое) чувство, будто прошлое захватило его настоящее и он вновь окунулся в детство. Когда люди взрослеют, они становятся полноценными независимыми людьми. Кейго же — все такой же бесправный, как шестилетний ребенок, чья судьба полностью в руках взрослых, делает все, что ему скажут, и максимум, на что хватает его свободы — отшутиться и сделать вид, что он сомневается в резонности приказа. Но после пары шуток и идиотских улыбок он, как миленький, отправится на задание и, если потребуется, отправит в сырую землю пару-тройку человек. Без какой-либо гарантии, что ими окажутся «плохие парни». Хотя, какая к черту разница? И правильно ли делить людей на «хороших» и «плохих»? Кто, блять, вообще в праве решать, кто достоин жить, а кто — нет? Уж точно не он. И уж точно не те головорезы в офисных костюмах, которые считают, что делают что-то на благо общества. Какое к черту благо, если ради этого должны умереть люди? Рыцарь в сияющий доспехах, облитый кровью не своих врагов — вот, кто такой Кейго Таками. Все еще считаете его хорошим парнем? — Я тогда пойду. Но, если что, ты можешь написать мне. Я все равно не смогу уснуть… — Похуй, — бросает хрипло Таками не то в дверной проем, не то себе под ноги. — Останься. — Правда? — слова Кейго сбивают с толку Джина, но под маской он улыбается и спешит сесть рядом с Ястребом. — Я не собираюсь оправдываться или еще что. — Все иногда перебирают, верно? — Все иногда хотят сдохнуть, верно? — вырывается сарказмом раньше, чем Таками успевает сдержаться. — Блять, — крылья опадают на пол, укрывая спину. Перья под действием алкоголя — жутко мягкие, пушистые и непослушные: дрожат тревогой и реагируют на малейший шум за дверью. Благо, она заперта, в здании — никого, кроме Джина, которому некуда податься, и Курогири, который, скорее всего, занят уборкой и через полчаса уйдет. — Не все, но… Я да (ЭЙ, Я ЖИТЬ ХОЧУ). — Не могу контролировать себя, когда перекрывает, — Ястреб поднимает руки, все еще облаченные в перчатки, и закрывает глаза. Он не снимет их, когда вернется домой, не снимет, когда ляжет в кровать, не снимет, когда будет завтракать. Потому что вид обнаженных рук сводит с ума. Потому что на них столько крови, что исправить ситуацию поможет разве что кислота, которая унесет бремя убийств вместе с кожей. А еще лучше — с мышцами и костями. — Это невероятно, Твайс, как ты живешь с этим, — он обводит указательным пальцем в воздухе, наконец-то решаясь посмотреть в скрытые под маской глаза Джина. — Сам не знаю. Наверное, все было бы иначе, если бы я не встретил Шигараки и ребят (КАКИЕ ЖЕ ОНИ ЛОХИ). Джин нашел Ястреба, бьющегося в истерике, держащегося за живот, говорящего что-то не разборчиво и называющего имена людей, которые Твайс никогда не слышал. Закончилось все емким «Кейго», и после этого он тихо уткнулся носом в пол и заскулил, как избитая жестокими подростками собака, сдавшаяся миру и прекратившая попытки сопротивляться. В его взгляде было столько боли и неозвученных вопросов. От него веяло несправедливостью и одиночеством. Так плохо — что даже на то, чтобы заметить присутствие другого человека, у него ушло несколько минут. Несколько минут тьмы, застывшей перед глазами ширмой. Блаженная тишина, пусть и смешанная с душевной болью. Но зато — без единой мысли в черепной коробке. — Я хотел верить, что никто не увидит меня таким. Что ж, мир несправедлив, и мы далеко не всегда получаем желание, — Таками коротко шмыгает носом и опускает голову. Безумие распространяется быстрее его причуды. — Я никому не скажу, — честно, наивно и по-детски заверяет его Твайс, и отчего-то Кейго верит. Отчего-то совершенно не сомневается в едва знакомом человеке. — Спасибо. Молчание не затягивается надолго: Твайс решается оборвать его: — Ты не хочешь вернуться в бар? В холодильнике должно было остаться что-то съедобное (ХРЕНА С ДВА ТЕБЕ). Ястреб не отвечает: лишь коротко кивает и следует за антигероем. В баре никого. Логово опустело, и лишь редкие крысы прошмыгивают, исчезая в стенах. Как бы Курогири ни пытался «облагородить» дыру и сделать видимость места, пригодного для жизни, с момента их обоснования в логове мало что изменилось. Разве что, людей стало больше, и в стройных рядах мерзавцев затесался краснокрылый герой. — Черт. Рис да сырные палочки. — Сойдет, — тихо отвечает Кейго и откашливается. Сейчас будет к месту все, что поможет ему хоть немного отрезветь и привести спутанные мысли в порядок. Ответ Таками распадается на атомы, снова образую тишину в пространстве. Свет приглушен, барная стойка приведена в порядок, окна зашторены и из старенького проигрывателя не шипят виниловые диски. Твайс подмечает, что Ястреб набросился на остатки пищи так, словно не ел несколько дней. Возможно, сказывается количество выпитого — а судя по состоянию Таками, выпил он немало. Нет, дело не в этом. Со дня их знакомства Ястреб заметно потерял в объемах. Это отлично скрывала одежда, однако осунувшееся лицо и болезненная бледность выдавали его. Если бы не выходной день, визажисты Штаба, ежедневно приводящие славного героя в порядок, исправили бы ситуацию. Ловкий взмах кисти — и ты как новенький: проверенный рецепт актеров, которым всегда нужно выглядеть презентабельно. Но какой смысл приводить Кейго, выполняющего роль двойного агента, в порядок? Капля реалистичности добавит ему очков в попытке втереться в доверие отбросов общества, которым уж точно нет никакого дела до сияющего фасада Ястреба. — Может, закажем еще еды (КАК БУДТО У НАС ЕСТЬ НА ЭТО ДЕНЬГИ)? — Нет… Хотя, знаешь, наверное, стоит. Непринужденный диалог начинается с выбора блюд: огромный баскет куриных крылышек, большая картошка по-деревенски и до смешного много сырного соуса. Твайс — любит пиццу и горячий кофе без молока, но с пятью ложками сахара. На это Кейго что-то скомкано шутит и начинает заливаться о своем любимом месте, в которое умудрился сводить Номера один. На этом разговор застывает, но паузу прерывает уведомление. Заказ придется ждать часа полтора, не меньше, а значит нужно как-то убить время. Сыграть в бильярд? Ястреба бесит эта бессмысленная игра. Выпить? Точно не вариант. Из очевидного — долгий разговор с Твайсом, но Таками не уверен, что сейчас вытренированной экстравертности ему хватит, к тому же ни одна светская беседа «не о чем» не может длиться часами. — Я обычно так не делаю, но… Мы можем просто посидеть молча и… У меня совершенно нет сил, чтобы сейчас быть Ястребом. Полагаю, так как ты не моя целевая аудитория и вообще по ту сторону добра, в этом нет ничего страшного… — Все в порядке (МНЕ ПОХУЙ). А ты очень серьезно относишься к имиджу. — Да клал я на этот имидж. Но у меня нет выбора… — Кейго жалеет, что из него вырывается пьяная откровенность. Мало ему было, что Джин обнаружил его в абсолютно конченном состоянии на полу в какой-то засранной комнате, до которой даже Курогири нет дела? — Но, у нас всех есть выбор. Поэтому ты с нами. — Даже если вы примите меня к себе, мне придется продолжить геройскую деятельность, ты ведь понимаешь? Тем более, так от меня больше пользы. Если я не смогу быть информатором, то какой от меня толк для Лиги? Падший топ-герой? В любом случае: на меня либо объявят охоту, и я залягу на дно в другой стране, либо мне придется продолжать поддерживать образ Ястреба, продолжать выполнять свою, кхм, геройскую работу… — Звучит… (ПИЗДЕЦ, КАК ДЕРЬМОВО!) — И то верно. Я слишком много пизжу, впрочем, как и всегда, — он хватается за голову и вновь исчезает: во взгляде ни грамма надежды, ни капли жизни. Сплошная, засасывающая в воронку ястребиных зрачков пустота.***
— А вы сдружились, — Тога приторно хихикает, несильно ударяя себя по щекам и расползаясь в широкой улыбке. — Разве не в этом смысл присоединения к Лиге? — Ястреб театрально раскидывает руками, внутри надеясь, что румянец не сдаст его птичий зад с потрохами. — Это тебе не летний лагерь, — Даби слезает с барного стула и направляется к выходу. — Можешь замасливать этих недоумков хоть ночи напролет, но меня тебе не обмануть. — Разве я не доказал тебе свою лояльность? — брюнет останавливается. — Одним трупом больше, одним меньше. Тебе ведь убивать людей — как орешки щелкать, так? — улыбается. До того мерзко, что Ястребу не нужно видеть выражения лица злодея, чтобы на лбу каплями проступил ледяной пот. — Ой, да ты вообще никому не доверяешь, Дабс, — вступается за Кейго Тога, рассматривая (когда она только успела достать его?) свой нож. — Виновен: меня не так просто купить твоей заученной улыбкой недоделанного актеришки. Но здесь должен быть хоть один человек с критическим мышлением. — Ладно-ладно, — Кейго машет руками, придурковато улыбаясь в спину злодею, которому совершенно плевать на то, как отреагировал на сказанное Номер два. — Прибереги свое обаяние для больших боссов, пташка. И, если повезет, через две недели ты не окажешься крысой. Хотя, даже если и так, — он все же решает обернуться, — ничего. Ведь смерть — не самое страшное в твоей жалкой жизни. Есть вещи гораздо страшнее.***
— Я не могу снять маску, ты ведь знаешь, — напряжение повисает в воздухе проводами, дождь кинематографично пронзает воздух иглами (по крайней мере, так кажется Ястребу, и он не забывает озвучить пришедшие в голову ассоциации), два человека неловко зажаты телами друг друга в узком переулке. Ночь, фонари не работают, лица мужчин едва различимы, точнее: лицо и маска. — Доверься мне, — заверяет Джина Номер два и приподнимает ткань маски, оголяя лишь губы. — Мы знакомы всего две недели, — он не сводит ястребиного взгляда с тонких губ, слегка подрагивающих от сырости, холода и волнения, — но за это время я успел влюбиться в тебя… — целует, двигаясь ужасно неумело. Крылатый герой никогда не признается, что первая любовь разбилась о его крылья только на двадцать третьем году жизни, как и первый поцелуй. Многие считают его бабником, повернутом на случайных связях и чувствующем себя в ночных клубах, как птица в полете, однако все это — часть имиджа. Иногда он и сам верит в прекрасную ложь, придуманную Правительством. Иногда забывает, что у него, порой, нет времени не то, что на короткое свидание — даже на полноценный семичасовой сон. Работа под прикрытием — тяжкое бремя, но поцелуй с Твайсом, долгие разговоры перед неработающим телевизором и поедание фастфуда на двоих перед сном скрасило его существование. Заброшенная золотая клетка приоткрывается хотя бы на то время, пока он втянут в шпионаж. — Я люблю тебя, — крылья промокли, волосы — неприятно липнут к коже, на губах и подбородке так же сыро от неумелого поцелуя, как и на улице, однако имеет ли это хоть какое-то значение, когда ты в объятиях единственного человека, на которого тебе не плевать? Нет, не так. Который стал для тебя — всем. Единственным лучом света в бесконечном затхлом коридоре без окон, провонявшим кровью и усыпанным костями? Так просто забыть, что Ястребу — всего двадцать три года. Юный, неопытный и ужасно трогательный, он опускает ткань маски Твайса и прижимается к его груди, желая просто почувствовать биение сердца, согреться в руках дорогого человека, ощутить себя, наконец-то, как дома. Это не забытое чувство, это чувство, которого он был лишен Правительством и семьей — хотя назвать ее таковой у юноши язык не поворачивается. — Я тоже люблю тебя, Ястреб… После этих слов дождь смывает теплом, а тьму ночи — лунным светом.***
— Я люблю тебя… — сложно не зарыдать, но пристальное внимание Даби, не сводящего глаз с мерзавца, сковывает его необходимостью продолжать проклятый спектакль. — Но ты должен умереть. — Полагаю, это ничья, — Даби совершенно не меняется: ни в голосе, ни в лице. Продолжает стоять прямо, держа в руке ледяное пламя. — Бест Джинс с вашей стороны и Твайс — с нашей. Ну же. Вытри сопли, пташка. Прекрати ломать комедию. Будто тебе не похуй на этого психа! Что, даже не попытаешься смыться? С твоей-то скоростью у тебя может получиться обогнать мое пламя. Проверим? Кейго не отвечает. Падает на пол, будто специально подставляя злодею спину, и склоняет голову. Если он умрет, то смерть Джина будет напрасной. С другой стороны — продолжить влечь свое жалкое существование в мире после него? Какой же ты идиот. Какая же ты мразь, Ястреб. — А вот это уже интересно! — Не тяни. Давай! Сделай это! Так больно, что даже в слезах нет смысла. — Ну и денек, — голос брюнета меняется, и Даби встает на одно колено перед Таками. — Выходит, сегодня я сделаю что-то благородное? — Да… — Кейго, — крылья вздрагивают, и в разум врывается безумная мысль, которую Номер два ужасно хочет — но не может — подавить, — я ведь говорил тебе тогда, что так все закончится. У тебя просто не было шанса. — Откуда ты знаешь мое имя? Даже Джин не… — Это уже не имеет значения, Кейго Таками.