Так вышло, ты прости

У императора Ло Бинхэ есть все. Земли. Деньги. Власть над Тремя Мирами. И бесконечное количество женщин. Дар обольщения не отказывал никогда. Священные демоны все такие, а он еще и красив как небожитель. Любая падет к ногам, стоит только поцеловать один раз. Упадет и будет умолять, чтоб не оставлял. Чтоб взял в гарем черт-знает-какой наложницей, лишь бы увидеть хоть раз его лицо снова. Только одной женщине в Трех Мирах по сей день на это глубоко наплевать. Только она одна понимает, что настоящей любви от него можно не ждать никому. Вот ей-то как раз и можно ее ждать. Только ей — наставнице Цинцю. Но она чересчур проницательна. Чересчур холодна была даже в гареме сперва. Делала вид, что чересчур хороша для какого-то там императора Трех Миров. Это он для нее чересчур хорош. Чего стоил чай, который ему в первый же день плеснули на голову. Чего стоила вечная ненависть братьев, вечные побои и синяки от них же. Чего стоило вечное презрение наставницы Цинцю. Он никогда не видел женщины прекраснее. Никогда не знал, что такие в этом мире бывают. За свои одиннадцать видел разве что блудниц ярко разукрашенных. Куда им до… До той, кто в сотни раз их хуже. Те просто телом своим торгуют, причем у многих выбора нет. Идти некуда, родители в бордель продали, ничего не умеют больше. А эта прикрывается статусом, спускает ученикам все издевательства с рук. И потакает им еще. Стерва. Стерва с лицом богини. С невозможно красивыми глазами. Жемчужина гарема теперь. Его гарема! — Наставница не скажет, почему вылила чай на этого ученика? — проводя пальцами по щеке. Издевательство чистой воды называть наставницей женщину, сидящую подле тебя на голом полу. Она молчит, смотрит непонимающе. Совершенно беззащитна сейчас перед ним. Как когда-то он перед ней. Одно движение — и он свернет ей шею. Но слишком это просто. Будь она мужчиной, вырвал бы руки и ноги, но для женщины хуже участи нет, чем первой в гареме быть. Потому что все стремятся на ее место. Потому что все хотят прикосновений А-Ло каждую ночь без конца и начала. Все хотят, чтоб их ласково звали так, как он Цинцю зовет. — Моя жемчужина, — вставляет цветок ей в волосы. — Так еще красивее. О, эта зависть. С темной энергией вполне сравнима, между прочим. Того и гляди порвут на части просто потому, что А-Ло с ней любую свободную ночь проводит. Знали бы они, как она это не любит. Знали бы, сколько ненависти он должен был подавлять одно время, чтобы хоть коснуться разочек. Этой ненавистью с десяток Синьмо можно напитать, и все равно не закончится. Все равно станет больше, как ни старайся убавить. Кого уж наставница Цинцю так ненавидит, Ло Бинхэ никогда не узнать. Предположить можно, конечно, что его самого — а с чего бы иначе ей толкать его в Бездну? — Почему вы сделали это, наставница Цинцю? — спрашивает, посадив ее к себе на колени. Девочки сегодня все-таки кого-то убьют. — Почему этот ученик по вашей воле оказался в Бездне? Дурак. Дурак абсолютный, знаешь же, что под твоими чарами никто еще правды не сказал! Если б не чары Священного демона, Нин Инъин так и видела бы в нем братца. Если б не чары, Лю Минъян не сняла бы вуали. Если б не чары, Ша Хуалин его сразу же после секса послала бы далеко и надолго, чтоб точно не возвращался. Они страшны поистине, честно сказать. Сначала поглощают ненависть дев, а потом и все остальное, пока слепое обожание одно не останется. Но если б не чары, он никогда б не увидел улыбку наставницы Цинцю. Сколько он помнил, она не улыбалась. Никогда и никому не улыбалась, чтоб искренне и взаправду. Вечно спокойная, вечно холодна, как сталь меча. Ответит колкостью на любое слово, смотри, не поранься. Но никогда — никогда! — он не видел ее улыбки. Теперь видит едва не каждый день. И пытается себя убедить, что это все — не фальшивка. Что память его на самом деле неправда, а любимая навек с ним останется, кем бы ни был. Не потому что он так приказывает, а потому что она сама того хочет. Вот уж точно горячечный бред. Разве ж она захочет? — Что вы говорите такое, мой господин? — хлопает ресницами невинно. — Сестрица Цинцю не понимает вас! Потому что ты — не Цинцю. Цинцю бы ругалась на чем свет стоит после такого вопроса. Цинцю дала бы веером подзатыльник и сказала, что сам догадаться мог бы легко. Если б ты пораскинул мозгами, в глупых вопросах не было бы нужды! Но глупые вопросы будут, наставница Цинцю. Этот ученик хочет понять ваш урок. Этот ученик я хочу, чтобы меня обняли вы. Вы, а не то, что создал я сам! Я всего лишь мечтал о вашем признании. Всего лишь хотел любви. Глупые мысли. Зачем приходят, если знают, что ничего не изменится? Он тоже хорош. Он тоже давно не Ло Бинхэ. Давным-давно не тот мальчик, что смотрел на наставницу, будто на божество. Давным-давно не тот юноша, что хотел всего-то дотронуться до полы одежд — и всегда получал по рукам. Или по ногам. Или куда попадали Мин Фань с прихвостнями под возмущенные крики Инъин. Снять бы эти чары к чертям собачьим. Он соскучился уже по надменному тону Шэнь Цинцю! Выслушает две-три сотни ругательств о том, какой он звереныш и куда ему со своими чарами пойти следует, ничего нового. В Царстве Демонов такого наслушался, что многим не снилось. Но она же сразу сбежит. Другим девочкам гарем нравится. Шэнь Цинцю сбежит при первой же возможности. Ло Бинхэ к этому не готов. Ло Бинхэ труда не составит ее поймать, если сбежит на Цанцюн или в другие школы. А если на круг Перерождения? В другую жизнь? Вот оттуда никого уже не достанешь, хоть ты трижды всесильный. Сиди как идиот, жди у моря погоды. Можешь и не дождаться, Перерождения далеко не все достойны. Некоторые назад возвращаются, другие дальше идут по пути. Что это значит, «назад», и куда «дальше» — кто б знал. Родился он, наверное, сразу идиотом. Сразу поверил, что миру нужен. С чего-то вдруг решил, что его потенциал что-то для наставницы значит. Больше не идиот. Больше не глупое дитя с широко раскрытыми глазами. Больше не тот, кем был на Цинцзине. — В топку! –смотрит на свои портреты детские. Лет семнадцать тут ему. То ли Инъин рисовала, то ли еще кто. Неважно. С портретов смотрит он сам, совсем еще юный. Уже познавший тогда чужую ненависть, но еще не демон из Бездны. Сжечь портреты. С них смотрит настоящий Ло Бинхэ. Тот самый мальчик, который любви хотел. Так мало, казалось бы, нужно усилий, чтоб любовь эту дать. Однако же он ни капли не получил. — Чего желает господин Ло? — льется в уши ласковый шепот. — Может ли ему помочь сестрица Цинцю? — Останься со мной, — верни мне ШэньЦинцю! — Разделим ложе сегодня ночью? — продлим чары еще на день? — Конечно, мой господин, — о, он почти слышит вместо этих слов другие. Кожей чувствует ледяной тон вместо приторной сладости. И не мечтай! Эта наставница никогда столь низко не падет! — Что за меч в комнате сестрицы Цинцю? Ты забыл один из своих, господин Ло? Это твой Сюя, наставница Цинцю. Твой меч, который в женских руках оказаться не должен был. Исконно мужской, даже резьба на рукояти на это рассчитана. А все равно красиво смотрелся, когда порхал в твоей ладони. Все равно Ло Бинхэ этого не забыть. — Посмотрим, — берет в руки, обнажая лезвие. Чженъян, как он помнил, был обычный. Синьмо горяч от энергии, текущей в нем. А Сюя холодный. Холодный, как сердце Шэнь Цинцю. Только касаясь лезвия, можно ощутить знакомую ци — колючую, почти ледяную. Любой огонь погасит, коснувшись. Но не огонь Ло Бинхэ — он демонический. — Мне убрать его? — приобнимает другой рукой Цинцю за плечо. Она же под чарами, естественно, скажет «да»! — Нет! — его почему-то ударить пытаются. Неуклюже слишком. — Нет, господин Ло! Цинцю…нравится, — потупив глаза. Стоило ожидать. Он же с ней духовно связан, вот и нравится. А ударила она его потому, что покусился на родное, хоть и незнакомое. Почти так же, когда он случайно поднял ее веер. Тогда ему зарядили по лицу неплохо так, синяк не сходил дня два. Хотя, что за ерунда была с этим веером, по сей день представить не может. — Я оставлю его тебе, Цинцю, — мягко. — Ты сможешь защищаться, если меня не окажется с тобой. — Но господин Ло обещал, что всегда будет рядом! — отвернувшись. — Он обещал не оставлять Цинцю одну! Цинцю ведь все еще его жемчужина, да? Настоящая Цинцю — да. А ты… Ты — удобная замена. Ты — лишь образ, чтоб не было так уж грустно. Ты — высшее унижение для Меча Сюя. Но не ты в его сердце. Твое лицо — но не ты. — Конечно же, радость моя, — перебирает руками пряди волос. Мягкие такие, зачем их портить прическами? — Ты хочешь быть с господином Ло? — Разве может эта ничтожная не хотеть? — может. Должна. Обязана. Плюнь ему в лицо! Шлепни по руке! Сделай хоть что-то…что-нибудь! Но она лишь призывно теребит край халата. Он и без этого не скрывает ничего абсолютно, но лишние тряпки им не нужны. Я скорее умру, чем появлюсь хоть где-нибудь в этом! Ло Бинхэ сам снимает халат. Цинцю целует первой, и поцелуй чересчур уж напорист. Чары чарами, а поцеловать ее за все время так никто и не смог ни разу. Ни один мужчина, кроме него, не касался этих губ и этого тела. Так и не научит он ее целоваться в этой жизни, что за проклятье. Побрейся хотя бы, звереныш! Скажи! Скажи это, Цинцю! Не скажет. Чары не подводят. Ло Бинхэ пытается забыть. Ло Бинхэ нежно касается тела, ласкает груди, прижимается губами к одному из сосков. И почти слышит, как Цинцю пытается сдержать стон. Ему даже специально не надо что-то делать –сама отзывается на каждое прикосновение ниже груди. Стоном, вздохом, тихим всхлипом в подушку. — Господин, не прекращай! Продолжи! — надрывно. — Прошу! — аж глаза заблестели. От возбуждения, должно быть. Такая красивая. Волосы черные, кожа белее нефрита безупречного. Красота строгая, по канонам, но все равно нет женщин прекрасней наставницы Цинцю. Нет, просто Цинцю. Вот это — просто Цинцю. Ло Бинхэ не собирается церемониться. Ло Бинхэ берет то, что по праву его. Какое-такое право, не знает никто. Но Цинцю нравится. Цинцю чуть не плачет от удовольствия, когда он входит, перед этим потеревшись головкой. От каждого толчка она стонет так громко, что уже стоном назвать нельзя. Больше на крик похоже. О, он многих заставлял от удовольствия кричать, но только крик Цинцю ласкает слух. — Бинхэ! — на грани. — Бинхэ, пожалуйста!.. По имени? В постели и не нужно большего! Все для вас. Все ради вас. Заставить женщину кончить сложнее, но удовольствие от этого ярче. И Ло Бинхэ несколько раз этого добивается — два или три — прежде, чем кончит сам. — Красавица, — шепчет, поцеловав. — Моя навеки… Шэнь Цинцю… — больше ничья. Никому не отдаст, хоть что просите! Обняв, прижимает к себе. Никогда. Ни за что. Никому. Я тебе разве вещь, мальчишка? — Ты что-то сказала, солнце мое? — Нет, господин Ло. Но, если попросите… — Отдыхай, — прерывает, разорвав объятия. У него еще есть сегодня дела. — Господин Ло вернется, не думай скучать. — Как скажете, господин! — эта Цинцю еще и скучать по тебе должна, ублюдок? Не должна, конечно. Но будет. Все под чарами скучают. Слишком все однообразно. И девочки совсем одинаковые. Что ни вылазка куда-нибудь, то наложница новая для гарема. Хватит с него и тех, что есть уже, посчитать скоро невозможно будет. Надоели до печенок, только вот остановиться невозможно. Либо все на свете ниц падут за поцелуй, либо ни одна никогда на него не посмотрит. Такова уж природа демонов. Либо все, либо ничего. И не против он всех их лишиться. Пусть убегают на все четыре стороны, если не пожелают остаться. Он имен-то всех не упомнит, зачем насильно девочек на привязи держать? Но тогда от него сбежит Цинцю. И далеко не факт, что не перережет горло себе, оскорбившись. Она же гордая до невозможности, а тут гарем императора-полудемона. Нет, не так. Гарем Ло Бинхэ. Ее ученика Ло Бинхэ. Того, кто туфли вылизывать не достоин, что уж об остальном. Посмотрите, наставница Цинцю, так ли я недостоин? Действительно ли не стою ломаного гроша? Невежливо молчать, наставница Цинцю. Ответьте мне! Не ответит. Никогда ни на что не ответит. Как бутон розы, стебель шипами покрыт. Пальцем тронешь — и уколешься, и ответа не найдешь на вопрос. Еще рукава порвать можно о шипы, только секретов розы тебе не узнать. Почему за ней глава Юэ носился сколько Ло Бинхэ помнит? Почему от ласковых касаний у нее поначалу был чуть ли не мороз по коже? Почему в первую их ночь она на него смотрела как кролик на удава, если уже тогда ничего не помнила? Чары вместе с чувствами память стирают. Но только если девы сами не хотят помнить. Чего Шэнь Цинцю не хочет помнить? Чего избалованная молодая госпожа может не желать вспомнить раз-другой? Ло Бинхэ хочет знать. Ло Бинхэ многое хотел бы с Шэнь Цинцю сделать, чтобы за себя отомстить, но сначала пусть ответит ему. За что вы меня ненавидели, наставница Цинцю? Что я сделал вам? Он так и не дождался ответа. Сам виноват. Слишком расслабился, пытаясь хоть чего-то добиться от Цинцю. А Цинцю все понять не могла, о чем таком господин Ло толкует. Зачем спрашивает то, что она знать не может? Она ведь простая наложница, что она о его прошлом знает? А он так и спрашивал в пустоту. И новую наложницу принял уже не глядя. Зачем смотреть на них, если постель занимают одни фаворитки, а сердце и вовсе…неважно. Проглядел. Вот так вот глупо попался, забыв обо всем. Каким-то образом девчонку с юношей спутал — засланцем Цанцюн. Ожидаемо. Ожидаемо, повторяет он, отбивая удар Сюаньсу. Юэ Цинъюаню, видать, претила мысль о сестре Цинцю в гареме Ло Бинхэ. Знал бы он, как она самому Ло Бинхэ претит до ужаса. Юэ Цинъюань — один из сильнейших мира людей. Но с тем, кто оба мир соединяет в себе, ему не тягаться даже с сияющим Сюаньсу, наносящим все новые раны. Синьмо тоже хорош, нет сильнее «демонического сердца» ничего. Энергии, правда, через край будет скоро, вот паразит. Лишь бы выплеснуть ненависть свою куда-нибудь, а. Будто не знает, что сердце Ло Бинхэ даже без этого в ней скоро сгорит. Удар. Еще удар. Сюаньсу падает на пол со звоном. Юэ Цинъюань оседает рядом. Хочется рассмеяться. Да, сам он пострадал тоже, но это скоро затянется. Сейчас-сейчас…вот-вот… Нет. Сил не хватает. Чары придется снять. Пусть разбегутся девочки, но выжить он все еще может! Кажется, повезло — не задето сердце. — Прощай, — грудь пронзает меч, окутанный колюче-ледяной ци. Даже вниз не нужно смотреть. Сюя. — Заслужил, ублюдок, — вынимают его быстро, не церемонясь. Сосуды сердца Ло Бинхэ сейчас не восстановит, и Шэнь Цинцю это известно прекрасно. Давно ли? Слышно голоса и шаги. Девочки бегут прочь. А она смотрит впервые за вечность настолько знакомо. Холодно-холодно, того и гляди скажет колкость напоследок. Закричать бы «останься!» во весь голос. Останься с ним хоть на минуту, хоть последние секунды побудь рядом! Пожалуйста…лишь чуть-чуть… Но она просто смотрит. Ты был слишком похож…на одну девочку. Мне не стоило вас сравнивать. Ему больше ничего не узнать. Хотя бы дело не в нем — и то облегчение. Цинцю отворачивается. Ты не был ни в чем виноват. Больше Ло Бинхэ ее не увидит. Больше он ничего увидеть не сможет — глаза закрываются. И больше уже не откроются. Прости. Простил бы. Если бы мог дышать. Если бы мог любить, как когда-то. Как тот мальчик, что случайно влюбился в наставницу Цинцю. Если бы… Больше нет «если». Ничего больше нет. Только холод каменных плит и горячая кровь из ран. И слеза, упавшая за воротник.