Важнее слов

Кожа учителя ещё хранила запах масел, которые накануне Ло Бинхэ добавил в бочку с водой для вечернего омовения. Аромат цветов и горных трав, смешенный с терпким, тяжёлым, естественным запахом самого Шэнь Цинцю, кружил голову, опьянял, толкал на жадность, навевая мысли о подчинении собственным желаниям. И он бы мог — небожители, как же он хотел! — но не сегодня. Сегодня его желания — ничто, лишь пыль и пепел, недостойные даже украдкой брошенного взгляда учителя. Сегодня он будет делать лишь то, что пожелает учитель, будет потыкать любому его капризу, исполнит любую прихоть. Ведь сегодня особенный день. Лёгкий поцелуй в шею — касание невесомое, будто случайное. Но кожа в том месте особенно чувствительная. Уж кому, как не Ло Бинхэ, знать все точки удовольствия на теле возлюбленного. Он мог бы сыграть на нём виртуознее, чем на любом музыкальном инструменте, и Шэнь Цинцю будет издавать куда более волшебные звуки — лучшую музыку этого мира, у которой только один слушатель, только он единственный её и достоин. Заскользил языком выше, обвёл мочку, лаская тонкую кожу за ухом, обвёл по кругу яркий засос, оставленный ещё там, в бочке, когда он заботился о прекрасных волосах учителя, приподнимал чёрные пряди, открывая заднюю сторону шеи, по которой проводил носом, вдыхая пьянящий запах, и слушал как сбивается дыхание Шэнь Цинцю от каждого нового прикосновения. Этой ночью Шэнь Цинцю был таким чувствительным, таким покорным, что Ло Бинхэ действовал медленно, растягивал удовольствие своими неторопливыми движениями и ласками, доводил своего возлюбленного до исступления, до тихих просьб, срывающихся с искусанных губ, касался нежно, без привычного напора — так казалось правильнее. Сегодня эта дымка наваждения ещё витала над их ложем, потому Ло Бинхэ действовал так же ненавязчиво, нежно, прикасаясь боязливо, как к сокровищу — единственному сокровищу в этом мире, которое имеет ценность в его глазах, — будто касался в первый раз, будто ему только сейчас позволили ласкать, целовать, нежить, и он собирался отдать и получить всё, что только возможно. Тихий стон соскользнул с приоткрытых губ. Но глаза Шэнь Цинцю оставались закрытыми. Ему снится что-то приятное? Или незамысловатые ласки ученика вызвали такую реакцию? Ло Бинхэ не составило бы труда проникнуть в рассветный сон учителя и доставить ему удовольствие и в мире грёз, и потом, в реальности. Но это было бы его желание, его прихоть, которым он не собирался сегодня поддаваться. Сегодня он сделает только то, что пожелает учитель. Потому сначала следовало его разбудить. Поцелуи приобрели привычную страсть. Широкие ладони опустили ниже, заскользили по плечам, по талии; их жар чувствовался также остро даже через лёгкую ткань нижних одежд — учитель, смущаясь, как-то поведал это ему, а потом добавил тем же тёплым голосом, каким обычно говорит возлюбленному комплименты, что для него Бинхэ всегда ощущается горячим. И если сердце его перестало на мгновение биться, если разум оставил его, если ноги перестали держать его на земле, то в этом совсем нет его вины. Это всё слова учитель. Его румянец, его отведённый взгляд, его слегка скованная поза, так и говорящая о неуверенности и страхе, будто он боится быть отвергнутым за свою честность. Ло Бинхэ целовал его до умопомрачения, до тех пор, пока даже тень ужасных мыслей не покинула любимого. Он никогда его не отвергнет. Нежнее одеяние соскользнуло с его плеча. Ло Бинхэ слегка прикусил открывшийся участок кожи, точно повторяя оставленный в порыве страсти след. Этот учитель принадлежал ему. И пусть иногда Ло Бинхэ переходил некоторые границы, о чём ему неоднократно намекали красноречивые взгляды других пиковых лордов, Шэнь Цинцю не говорил и слова против. Когда он осматривал своё тело после их бурных ночей — Ло Бинхэ никогда не стремился подглядывать за ним в те моменты намерено! — на его губах цвела лёгкая и мягкая улыбка, не было даже тени недовольства в выражении лица, как этого всегда втайне опасался Ло Бинхэ, когда остальные становились слишком убедительными в своих аргументах. Но пока Шэнь Цинцю был счастлив рядом с ним, пока он с теплотой и смущением вспоминал разделённую на двоих страсть, Ло Бинхэ не оставил бы его по чужой прихоти. Только если бы того не пожелал сам Шэнь Цинцю. Тогда бы он не смог противиться воле учителя. В порыве этих эмоций он чуть сильнее сжал руку на талии Шэнь Цинцю, вызывая неприятные ощущения, от которых он поморщился, но продолжал дрейфовать на волнах утреннего сна. Ло Бинхэ погладил его, беззвучно извиняясь за резкость. Приблизился и зарылся в мягкие волосы, оставляя поцелуй на затылке. Вдохнул их аромат, снова забываясь в бесконечно сильных и горячих чувствах к единственно важному для него человеку во вселенной. Обнял крепко, будто он лишь мираж, навеянный утренней негой, будто лишь отголосок счастливого сна одинокого властителя. И не заметил, как его крепко обняли в ответ. Ло Бинхэ распахнул слезящиеся глаза и увидел лицо учителя близко-близко. Шэнь Цинцю развернулся в его руках и лёг с ним лицом к лицу. Глаза его ещё были заспанными, он щурился. Выражение лица было мягким, открытым. Он позволял себе такое только по утрам. Днём он всегда держал маску собранности и равнодушия, за которой прятал свои истинные чувства. И только в их постели по утрам позволял Бинхэ увидеть себя настоящего. Пальцы стёрли выступившую слезинку, коснулись вьющихся волос, обрамляющих его лицо, отвели их в сторону, провели ещё раз и ещё, продолжали поглаживать, успокаивать, пока ладонь не была мягко перехвачена, а Ло Бинхэ не прижал руку учителя к своей груди, там, где бьётся сердце. Они смотрели друг другу в глаза. Весь мир будто замер в этот момент. Ничто не имело значения. Ничто не смело нарушить тишину. Ничего более и не существовало для Ло Бинхэ, кроме глаз учителя, в которые он был готов смотреть всю жизнь — что и собирался делать. Шэнь Цинцю смотрел на него мягко, влюблённо, и Ло Бинхэ млел, ощущая себя ничем, лишь раненным — убитым — чужой сильной любовью. Чувствовал себя любимым. В безопасности. Принятым. На своём месте. Неизвестно, кто из них потянулся вперёд первым, но их губы встретились на середине пути и соединились так идеально, так правильно. Невесомо касались, легко и игриво. Прикасались, не размыкая губ. Нежные, как лепестки сливы, губы Шэнь Цинцю будоражили разум, затмевали всё плохое, что случалось и что ещё может случиться. И пока эти губы целовали его собственные, ничто не имело значения. Поцелуй продолжался и продолжался, становясь глубже. Ло Бинхэ ласкал кромку его зубов, испивал зарождающиеся стоны, покусывал губы учителя, придавая им алый оттенок, такой же, как минувшей ночью, зацеловывал, присваивал, сводил с ума своим возрастающим мастерством. И учитель совсем перестал сдерживать себя, распалённый до крайности. Ло Бинхэ чувствовал это собственным бедром, которое вклинил между ног Шэнь Цинцю. Учитель отстранился от него немного. Перевёл дыхание. Губы его выглядели так, как и должны были после таких чувственных поцелуев. Ло Бинхэ едва удержался от того, чтобы не припасть к ним снова — так они были притягательны. Шэнь Цинцю смотрел на него прямо. И глаза его отражали любовь.  — Бинхэ, я…  — Тшш, — Ло Бинхэ не дал ему договорить, приложив палец к его губам, — учителю не нужно говорить. Этот ученик знает. Смущение окрасило его щёки в ещё более яркий оттенок. Ло Бинхэ завороженно ловил каждую эмоцию, запоминал каждое выражение лица своего учителя, который был с ним сейчас таким искренним. Он отвёл взгляд, будто храбрость оставила его, уступив место стеснению. Смотрел куда угодно: взгляд его бегал по голой груди Ло Бинхэ, по бледным засосам, которые он сам оставил на чужой шеи, по исчезающим бороздкам ногтей. Это оказалась ошибка, которая лишь сильнее заставила его покраснеть.  — Ты… — голос его дрогнул, но он быстро взял себя в руки, — ты можешь обращаться ко мне «муж». Шэнь Цинцю посмотрел на него из-под полуопущенных ресниц. Неуверенно, но с надеждой. Ло Бинхэ забыл, что нуждается в дыхании, в том, чтобы его сердце билось. Оно вот-вот готово было остановиться и лечь в протянутую ладонь Шэнь Цинцю. Его переполняли настолько сильные эмоции, что сдерживать их он уже больше не мог.  — Мой муж сегодня необычайно прекрасен, — сказал он, сверкнув глазами и приподнявшись над Шэнь Цинцю. — Самый красивый. Самый добрый. Самый умный. — С каждым словом он оставлял поцелуй на его теле, опускаясь всё ниже. — Ты чудесен, А-Юань, — прошептал Ло Бинхэ и накрыл его плоть своим ртом, наслаждаясь срывающимся голосом мужа, который и не думал сдерживать громкие стоны удовольствия. Их ждал день, наполненный праздничной суетой, но это будет потом. Пока они предоставлены самим себе. И Ло Бинхэ был решительно настроен показать, что значит «доброе утро». Стоны наполняли бамбуковую хижину, и он знал, что всё делает правильно.