***
За те два года, что прошли с момента знакомства Минсока и Чонина, в Квебеке не изменилось ровным счетом ничего. Город по-прежнему жил в своем неторопливом темпе, дышал изнутри, наполняясь звонким смехом приезжих туристов и оставляя после себя ощущение легкости полета. Если бы у Чонина спросили, что для него значит Квебек, он бы так и сказал — свобода. Впервые за двести лет жизни в качестве Жнеца именно здесь он почувствовал себя по-настоящему живым. Он узнал, что такое биение сердца и осознал всю важность человеческих эмоций. Совершив в прошлой жизни самоубийство и получив в наказание участь Жнеца, связующего звена между жизнью и смертью, проводника душ, лишенного чувств и эмоций, он с головой утопал в прищуре лисьих глаз, ловил каждое слово и каждый вздох Минсока, научившего его дышать и жить снова. — Всегда хотелось вернуться сюда, но никогда не думал, что все обойдется так, — в голосе Минсока нотки грусти, но оно и понятно, не каждый ведь день ты умираешь. Чонин молчит, но не выпускает руки своего человека, окунаясь в воспоминания. У жнецов тоже бывают выходные и больничные из-за болезней. Казалось бы, слуги господни, а все равно страдают от насморка и высокой температуры. Из-за погони за нежелающей принимать свою участь душой, Чонин вымок под дождем и умудрился слечь с болезнью, да такой сильной, что его отстранили на две недели от работы, буквально выпихивая из штаба, чтобы других сотрудников не заражал. Справившись же с болезнью всего за пару дней, парень промаялся от безделья еще три дня дома и спонтанно решил уехать куда-нибудь отдыхать. Случайным образом был выбран Квебек, Ким просто увидел по телевизору рекламу туристического агентства, предлагающего туры в Канаду. Чонину было все равно куда, главное не сидеть в четырех стенах, страдая от скуки из-за отсутствия работы. А Канада была не таким уж и плохим вариантом, к тому же Ким всегда хотел попробовать блины с клиновым сиропом, так почему бы это и не сделать в стране клиновых листьев? Естественно, ни о каком самолете речи и не шло. Зачем, если можно открыть дверь и оказаться в любом уголке мира, только представив его? Собрав немногочисленные вещи в небольшой чемодан, Чонин натянул на глаза козырек кепки, решив отдохнуть от привычной шляпы, и открыл входную дверь. Еще даже не оказавшись на пороге чужой страны, Ким почувствовал запах свежей выпечки и осенних листьев, услышал чужую мелодичную речь, которую понимал без труда, и смех прохожих. Улыбнувшись широко, он шагнул вперед, вмиг оказываясь в другом городе. И столкнулся с кем-то, сбивая незнакомца с ног. — Мистер, смотреть надо, куда идете, — корейская речь, хоть и преисполненная недовольством и раздражением, приятно удивила, Чонин поспешил помочь пострадавшему подняться, протягивая руку. — Простите, я не заметил вас, — с интересом осматривая парня перед собой, Чонин помог ему подняться, сжимая руку чуть сильнее, чем требовалось, — вы из Кореи? Слова незнакомца потонули в гуле других голосов, а Чонин — утонул в раскосых глазах цвета самого теплого шоколада. Ким смотрел и не мог насмотреться, в эти глаза, потемневшие от раздражения, на дне которых плескалась обида, он был готов окунаться с головой и тонуть, тонуть, тонуть до тех пор, пока не уйдет с головой на дно и не пропадет насовсем. Никогда прежде Чонин не видел таких красивых, живых глаз, никогда еще он не встречал человека, у которого глаза были темнее и опаснее тихого океана, заманивая подобно сирене на самое дно. — Эй вы, может, отпустите уже мою руку? — парень недоволен и злится пуще прежнего, Чонин понимает это по невероятно живым глазам, но отпускать руку не хочет, крепче сжимает и делает шаг навстречу. — Сначала назовите свое имя, — Чонину потребовалось все его огромное обаяние, чтобы не сойти за психа, но, кажется, план оказался провальным: на дне чужих глаз он увидел скепсис и непонимание. — Очень хреновая попытка познакомиться, парень, руку отпусти, — незнакомец пытается высвободить руку, но Ким объективно сильнее и упрямо стоит на своем. — Как вас зовут? — упрямо стоит на своем Жнец, чем вызывает еще большее раздражение. — Минсок, Ким Минсок, доволен? — в глазах незнакомца целое цунами из разных эмоций, которыми Чонин наслаждается, погружаясь с головой в каждую из них. Никогда прежде Жнеца не волновали люди, он относился к ним лишь как к работе, не более. Никогда прежде ему не хотелось так сильно сблизиться с кем-то, даже коллеги не могли вызвать интерес, а это человек, Минсок, Ким Минсок, — Чонин мысленно раскатывал имя на языке, словно пробовал на вкус, — после одной лишь встречи пробудил в Чонине странное несдержанное влечение. — Вы очень красивый, Ким Минсок. Конечно, Чонина тогда отшили и окрестили психом, оно и понятно. Любой на месте Минсока поступил бы так же, еще и заявление в полицию за приставания написал. Но Чонин не обижался, Чонин был уверен — это любовь с первого взгляда, как бы глупо это не звучало. Те дни были наполнены атмосферой первой любви и упертым авантюризмом, с которым Чонин подгадывал моменты встречи с Минсоком, появляясь из неоткуда, как черт из табакерки, и всегда пытаясь поразить Минсока хоть чем-то. Что только Чонин не перепробовал за неделю канадских каникул, и появлялся перед Кимом с букетом роз, которым впоследствии и получил по голове, неожиданно спрыгивал с дерева, приземляясь прямо перед Минсоком, за что заслуженно получил в живот, а прозвище «Псих» закрепилось прочнее. Если бы тогда Чонин знал, что ключиком к сердцу Минсока окажется самый обычный котенок, застрявший на дереве, сам бы загнал на самые высокие ветки всех котов мира и не страдал фигней в попытках удивить объект симпатии. С исцарапанными руками и лицом, с пожухлыми листьями в волосах и парой маленьких веток, прижимая к груди дрожащего от испуга котенка, впоследствии получившего имя Тан, в замаранном грязью и пылью пальто — именно такой Чонин и привлек Минсока, растапливая сердце на самую каплю. — Обещай, что будешь следить за Танни, не хочу, чтобы он остался один, — с легкой грустью в голосе попросила душа Минсока, улыбаясь вымученно, — кем бы ты ни был. — Обещаю.***
Прогулка по узким улочкам Квебека пробуждала воспоминания, от которых хотелось разрыдаться и отрицать все происходящее. Мощенные мелкими камнями переулки и площади помнили их счастье, хранили их воспоминания, моменты их единения и зарождение любви. Жнецы, по всем законам того мира, не могли испытывать чувств физически, делом их жизни было сопровождать души умерших на тот свет, но Чонин соврет себе, если скажет, что никогда не испытывал человеческих эмоций. И ложь эта будет настолько явственной и нелепой, что впору только рассмеяться от собственной наивности, продолжая и дальше жалеть себя. Чонин сгорал от чувств, с каждым днем он тонул в Минсоке, открывая для себя каждый раз что-то новое и непохожее ни на что другое, заставляющее сердце учащенно биться в груди и пропускать удары от восторга. Те эмоции, что пробуждал в нем Минсок, не были просто эмоциями, это был пожар, в котором Жнец горел добровольно, тянулся в объятия и позволял горячим языкам пламени ласкать тело и душу. Он помним каждый миг, проведенный с Кимом, каждую робкую улыбку и несмелый смех в ответ на глупую шутку. Когда Минсок был рядом, Чонин обращался в слух, боясь пропустить что-то важное, что-то спрятанное между строк. Чонин становился внимательным к каждым мелочам и ловил каждый взгляд, каждый взгляд, каждое слово Минсока, чтобы потом вечерами в холодном номере отеля сходить с ума от ощущений, что захлестывали с головой. Минсок стал для него всем, целым миром и вселенной, которую Ким находил в его лисьих глазах. — Я до сих пор помню вкус тех блинов, которые мы ели здесь, — Минсок остановился напротив небольшого кафе на другой стороне улицы. Они шли в тишине, лишь изредка обращая внимание на прохожих и знакомые места. Чонин не выпускал чужой руки, намеренно терзая себя воспоминаниями, чтобы не забывать никогда и помнить прикосновение маленькой ладошки. — Ты тогда измазал в сиропе даже волосы, — впервые за день Чонин улыбается, вызывая слабую улыбку в ответ. Они оба замолкают, погружаясь в воспоминания. На третий день знакомства с Минсоком Чонин уверенно принял решение, во что бы то ни стало удивить парня и покорить его холодно сердце. С самого утра он вынашивал план по завоеванию и закончил лишь ближе к обеду. Переоделся в удобную одежду, чувствуя незнакомое ранее волнение, от которого даже волоски на затылке приподнимались, поддавшись всеобщей нервозности. Да, Чонин нервничал перед встречей с Минсоком и для него это было совершенно несвойственно и удивительно. Сотню лет не испытывал ничего, кроме легкого сожаления о прерванной раньше положенного жизни, а под конец второй сотни — влюбился, как человеческий мальчишка, и тонул каждый раз в чужих глазах, теряя остатки гордости и способности мыслить здраво. Словно мозг отключался каждый раз, стоило увидеть хоть краем глаза Минсока. Перед мирно прогуливающимся Минсоком Чонин появился почти из воздуха, совсем позабыв про осторожность, и только в последний момент стал невидимым, прячась за углом дома. Мысленно окрестив себя дураком и идиотом, Жнец с волнением выглянул из-за угла, вновь чуть не врезаясь в Минсока. — Снова ты, — по недовольному тону Минсока нельзя сказать, что он испытывал радость от встречи, собственно, так оно и было. Минсока Чонин по-прежнему напрягал, а его привычка появляться из неоткуда и вовсе пугала. Ким даже списывал все происходящее на галлюцинации, но для глюков Чонин был слишком настойчивым и приставучим. — Снова я, — Чонин довольно усмехнулся, воплощая задуманное в жизнь, — но в этот раз встреча совершенно случайна, я шел в это кафе, потому что местные говорят, что здесь готовят самые вкусные блины во всей Канаде. Минсок заинтересованно хмыкнул, с любопытством осматривая внешний интерьер кафе и летнюю веранду с яркими огоньками гирлянды. И весь его вид говорил о желании попробовать хваленные блины, но искры сомнения в глазах мешали принять окончательное решение. — Ну, я пойду, хен, приятного вечера, — Чонин коротко улыбнулся, прощаясь. Голос Минсока нагнал его у самых дверей, собственно, как и сам Ким. — Черт с тобой, — раздраженно фыркнул Минсок и толкнул двери кафе, первым входя в заведение. Вечер, на удивление Минсока, прошел спокойно. Блины оказались и впрямь вкуснейшими. Тонкое тесто таяло на языке, а клиновый сироп был настолько вкусным, без приторной сладости, что хотелось воспарить к небесам, да там и остаться, млея от вкуснейшего лакомства. Чонин тоже не приставал и вел себя нормально, им даже удалось обсудить некоторые темы, сходясь во мнении насчет современной литературы и кино. У Минсока остались приятные воспоминания о вечере в компании Чонина, а в душе расползалось новое, еще неизвестное чувство. — Тогда я впервые посмотрел на тебя иначе, — признался Минсок, когда они отошли от важного сердцу кафе, где загорались первые огоньки гирлянд, — до того дня ты казался мне жутким придурком, постоянно появлялся неожиданно, теперь я, кажется, понимаю почему, — они остановились на набережной у воды, и Минсок ненадолго замолк, вслушиваясь в шум океана, — а потом я влюбился в тебя. Надо же, всего недели хватило, чтобы осознать, что ты тот, кто мне нужен. — Я влюбился в тебя с первого взгляда, — Чонин поднес их переплетенные пальцы губам и осторожно поцеловал тыльную сторону ладони Минсока, вкладывая в поцелуй всю нерастраченную нежность и любовь, ощущая холод кожи души Кима. Все тепло осталось в физической оболочке, а душе не могла согреть ни руками, не чувствами, но даже в таком состоянии Минсок умудрялся согревать и сердце и душу Чонина, вновь заставляя тонуть в бездонных глазах, — и буду любить всю жизнь. Обещаю. — Давай вернемся в Корею, — слабая улыбка Минсока делал Чонину физически больно. Он ощущал чужую боль каждым кусочком своего тела, пропускал через себя, лишь бы забрать себе и больше никогда не позволять Минсоку грустить. Жнец бы все отдал, только бы переиграть решение Судьбы, оказаться в нужный момент в нужном месте и спасти от несущейся на всех скоростях машины. У Минсока не было шанса выжить в этом столкновении, Чонин видел, что было с телом любимого человека после аварии, и видел искореженную машину, почти сложенную гармошкой пополам. Но если бы Ким был там в тот момент, закрыл бы собой Минсока и не позволил умереть. Мог бы, но не знал, потому что просто не мог знать. И осознание этого разрывает похлеще столкновения с автомобилем.***
Река Хан встретила их холодным ветром и гулом людских голосов, но ни Чонину, ни Минсоку они не мешали тонуть в глаза напротив. Ветер пробирал до костей, продувал само естество, заставляя замерзнуть изнутри, но жар от прикосновений любимых рук согревал похлеще любого пожара. Человек и Жнец смотрели в глаза друг друга, пытаясь чувствами выразить все то, что не было сказано, ну было показано. Им не нужны были слова, чтобы понимать друг друга, одних взглядов обычно хватало, чтобы понять и принять все, а сейчас они не могли насмотреться, понимая, что для них это конец. — Почему мы оказались здесь? — первым тишину нарушает Минсок, и Чонин ему за это благодарен. Не смотря на то, что он существо не из этого мира, посланник и слуга Господа, ежедневно имеющий дело со смертями, найти смелость попрощаться с любимым человеком он не в силах. — Ты любишь это место, — коротко ответил Чонин, не смея оторвать взгляд от глаз напротив, — здесь я впервые поцеловал тебя. Здесь все началось для нас. — И закончится, — продолжил за возлюбленным Минсок, переводя взгляд на темную воду, — что будет дальше со мной? — Ничего, — Чонин горько усмехнулся, — я сотру тебе воспоминания, после чего ты уйдешь в Рай. — Почему именно ты? — Хотел бы я знать, — Ким замолчал ненадолго, погружаясь в собственную боль, — я Жнец, проводник душ почти две сотни лет, и я понятия не имею, чем заслужил наказание забирать твою душу. — Я счастлив, что последним моим воспоминанием будешь ты, — Минсок вскинул взгляд на Чонина и сократил расстояние между ними, вжимался в грудь, обняв крепко, — спасибо, Нини, мне больше не страшно.***
Никогда еще стены собственного чайного дома не давили на Чонина так сильно. Ему хотелось, чтобы стены развалились на части, а рецепт чая позабылся и больше никогда не вспоминался, потому что готовить его было выше всех моральных сил. Напротив него сидел Минсок, с интересом рассматривая обитель Жнеца, и выглядел спокойно и умиротворенно, когда сам Чонин готов был разрыдаться от горечи утраты. — Выпей, — трясущимися руками он поставил перед Минсоком чашку с чаем, который сотрет ему память о земной жизни и избавит от сожалений и боли. Смотреть на Кима было больно и страшно, но оторвать взгляд от любимого лица хотя бы на секунду казалось преступлением, которое он себе никогда не простит. Минсок выпил чай не колеблясь, одним глотком осушил чашку и отставил в сторону, обхватил лицо Чонина руками и зашептал в губы сбивчиво. — В любом из миров я найду тебя, я буду искать тебя каждую свою жизнь, пока не найду способ остаться с тобой навсегда. Я не забуду тебя, не прощу себе никогда, если забуду твое лицо и губы. Я люблю тебя, Чонин, я найду тебя, обещаю. Минсок прижался к губам Чонина коротким чувственным поцелуем так же быстро, как и отстранился, уходя в заранее открытую дверь, забирая сердце Жнеца с собой. Чонин, сотрясаясь в рыданиях, попятился назад и прижался спиной к стене, сползая на пол. Прижимая колени к груди, он не мог успокоить истерику, исходящую из самого сердца, ведь знал, что второй жизни не бывает.***
Канадское солнце светит ярче и согревает теплее, это Минсок понял в первые дни нахождения в стране кленовых листьев. Это его первая поездка заграницу, он, студент национального университета, смог получить грант на обучение в Канаде и уехал не раздумывая и секунды. Кима давно тянуло в эту страну, с самого детства парень был увлечен канадской культурой историей, даже любимый хоккейный клуб и тот был канадским. Сегодня после обеда Минсок как раз собирался поехать в Монреаль на автобусе, всего двести пятьдесят километров, пять часов, и он будет в городе мечты, а пока выдалось свободное время и можно погулять по городу, оценивая собственными глазами то, что миллион раз видел на картинках в интернете и по телевизору. Ким прогуливался по узким улочкам, ощущая в груди какое-то трепетное тепло, которого раньше никогда не испытывал. Парень так погрузился в собственные мысли, что и не заметил идущего навстречу человека и врезался в него. Грудь обожгло чем-то горячим, а локти засаднили от тупой боли из-за падения. Мужчина засуетился, извиняясь на корейском, и Минсок с удивлением осознал, что где-то уже слышал этот голос, но никак не мог понять, когда и где. — Вот, возьмите, — мужчина протянул Киму платок и кивнул на кофейное пятно на рубашке Минсока, — кажется, вы обожглись мои кофе. Так вот что за боль была, с удивлением осознал Ким, опуская взгляд на рубашку. Темное пятно чем-то по форме напоминало широкополую шляпу, но Минсок не придал этому значение, он с благодарной улыбкой принял платок и прижал к груди, поднимая взгляд на незнакомца. И, Минсок готов поклясться, никогда он не видел людей красивее, чем этот мужчина. Его бронзовая кожа притягивала внимание, а к губам захотелось прикоснуться поцелуем, настолько они были привлекательны. Но больше всего Минсока поразили глаза незнакомца, и он сразу захотел в них утонуть. Глубокие, темные, они казались бездонными и ласковыми, если в таких и тонуть, то раз и навсегда. Хотелось всю оставшуюся жизнь провести так — смотря в удивительные глаза этого удивительного незнакомца. — У вас глаза красивые, — не отдавая себе отчета, прошептал Минсок, подходя неосознанно ближе, — меня Минсок зовут, а вас? — Чонин, — мужчина коротко усмехнулся, — Минсок, кажется вы тот, кого я искал всю свою жизнь.