***
Французику нравились большие американские города. В них жило достаточно людей, которые могли себе позволить современный автомобиль с бесключевым доступом. Никакой больше возни с линейкой, достаточно просто приложить телефон с установленным на нем приложением к двери – и voilà! Желтое городское такси привело Французика в довольно благополучный старый квартал. Он проехал мимо остановившего такси, свернул в первый же переулок, аккуратно припарковал краденую машину и легко перемахнул через забор чьего-то заднего двора. Французик занял отличную позицию между изгородью и качелями на соседнем участке как раз в тот момент, когда урод рассыпался в благодарностях. - Я не позволю мадмуазель ехать обратно на УбЕр! Я вызову вам ле такси! «Ле такси», выродок?! «Ле такси»?! Французик гневно закатил глаза. Урод бесил его все больше. Девушка продиктовала адрес (Французик поспешно записал его в телефон), и урод вызвал машину – ну или сделал вид, что вызвал, потому что следом он предложил: - Не хотите вина за шестьсот долларОв? Я купил бутылку в ле аэропорт по другому поводу, но хочу отпраздновать свое ла рескюз! Забавно, что охота стала считаться благородным занятием после того, как человеку стало необязательно рисковать своей жизнью ради свежего мяса. Как только добыча пропитания превратилась из битвы в убийство, люди стали охотиться ради удовольствия и превратили убийство в искусство. Охота столь же благородна, как живопись или, скажем, сложение сонетов, и охотник является творцом не меньше, чем композитор, вплетающий птичью трель в партию для флейты… Французик ненавидел охотников. «Рыцарь Печального образа снова на коне?» - ехидно спросил в голове голос Билли Бутчера. «Пошел нахуй, Билли. Никто тебя не любит», - ответил Французик. «Тебя тоже», - ответил голос, но Французик сделал вид, что ничего не слышал. Нахуй Билли Бутчера. Он до последнего надеялся, что девушка откажется, но машина все никак не приезжала, и смуглянка не выдержала напора. Урод распахнул перед ней дверь дома и, прежде чем шагнуть следом, оглянулся. В его глазах плескалось торжество, и у Французика перед глазами проявился образ Кимико, сжимающей в окровавленной руке бесформенную тряпку, только что бывшую человеческим лицом. Нахуй Кимико. Французик осмотрелся в поисках способа попасть внутрь. В старых районах дома стоят практически вплотную. У Французика ушло около пятнадцати минут на то, чтобы вскарабкаться на крышу одного из соседних домов по старому дереву, осторожно пробежать по хрупкой черепице и вскрыть оконную раму на третьем этаже. Проскользнув свозь полуоткрытую створку в комнату, Французик с ужасом понял, что она не пуста: на кровати кто-то лежал. Французик замер, но человек на кровати так и не пошевелился, и при следующем взгляде стало понятно, почему. Старуха (судя по жемчужным серьгам) умерла давно, но почему-то не сгнила, а высохла. Серая кожа стала тонкой и бугристой, как осиная бумага, и на долю секунды Французику показалось, что он видит слюдяные блики в глубине ее глазниц. Непохоже было, что к смерти старухи приложил руку кто-то, кроме старости. Когда Французик со всеми мыслимыми предосторожностями добрался до первого этажа, там уже никого не было, только открытый чемоданчик урода лежал посреди гостиной. Из дома не доносилось ни звука. Французик прислонился лопатками к входной двери и несколько раз глубоко вдохнул, прежде чем отправиться на поиски следов. У окна в гостиной диван и журнальный столик. На диване валяется открытая сумочка, на столике пустой винный бокал и почему-то вино в бокале из-под виски. Где бутылка? На кухне, на столе. Рядом открытая коробка из-под печенья, в ней какие-то таблетки, что-то-что-то-зепам. Значит, она выпила вина, заснула на диване, и урод тут же утащил ее в свое настоящее логово. Ни одна из дверей на первом этаже не вела в подвал. Значит, должен быть потайной ход, и где-то на виду – если бы урод двигал мебель, Французик бы услышал. Вот оно! На полу короткого коридора между гостиной и остальной частью дома белела ровная дуга – след многочисленных движений. За фальшивой стенной панелью скрывалась лестница вниз. Французик беззвучно, словно призрак, спустился по ступеням и увидел урода, старательно срезающего с лежащей на разделочном столе девушки одежду. В изножье стоял на треноге массивный фотоаппарат, а на стол были направлены несколько прожекторов в полотняных коробах, так что урод даже не почувствовал, когда надежная уютная тьма его берлоги вдруг набросилась на него.***
Урод был опытным убийцей. Французик только покачал головой, проводя пальцами по ледяной стали разделочного стола. Он торговал смертью, порой даже мелким оптом, но оказываясь в пыточных, наподобие этой, каждый раз чувствовал, как на него смотрит тьма. Его игрушки были предназначены для убийства, а не для причинения страданий. Каждый квадратный сантиметр металла в этом подвале был пропитан бессмысленной болью, и запах этой боли окутывал Французика душным облаком, словно дешевый парфюм. - Ебаный псих, - с отвращением пробормотал Французик и направил шланг с водой в лицо уроду. Тот не желал очухиваться минуты полторы, и Французик уже начал думать, что перестарался с ударом, и все может закончиться прямо сейчас, но урод наконец закашлялся и открыл глаза. - Кто ты такой? Что ты делаешь? - Надо же. Я думаю, эта малышка задала бы тебе те же самые вопросы, когда очнулась бы, - заметил Французик. Урод попытался проследить за его взглядом, но его голова была закреплена так, что тревожно сопящая на лежанке из собранных по дому покрывал и тряпок девушка была вне его поля зрения. – Что ты собирался ей ответить? - Я не понимаю, о чем ты говоришь, - урод все пытался сыграть в дурачка. Французик снова покачал головой. - Как ты называешь то, что делаешь с ними? Ты же не просто их убиваешь, ты… ты…, - Французик не смог подобрать английское слово и грязно выругался по-французски. – Скольких ты уже убил? - Я никого не… Аааааааааааа!!! - Неправильный ответ, - Французик резким движением вогнал свой армейский нож в ляжку урода и повернул лезвие. Дождавшись, пока вопль утихнет, он повторил: - Скольких ты уже убил? - Я… Двоих, двоих! Аааааааааааа!!! Французик повторил маневр с ножом на второй ляжке. - Ты не в том положении, чтобы врать мне, урод. Я нашел твою коллекцию фотографий. - Че… четырнадцать, - поспешно ответил урод. – Тебе понравилось? Вместо ответа Французик ударил его по лицу. Среди всего того дерьма, что оставляли после суперы, и которого Французику пришлось повидать немало, эти фотографии определенно займут почетное место в списке его ночных кошмаров. Внуки Мэллори, корчащиеся в пламени Фонарщика, и цветные женские профили в рамках 8 на 12 дюймов, с приклеенными к ним ушными раковинами. - Чего ты хочешь? – спросил урод, воспользовавшись молчанием Французика. – Я все сделаю, все отдам! У тебя нет того, чего я хочу, хотел сказать Французик и не сказал. А чего он самом деле хотел? Почему до сих пор не перерезал глотку уроду, как и собирался с самого начала? Потому что увидел это чудовищное логово, с его разделочным столом и доброй сотней колющих, режущих, рвущих инструментов, аккуратно развешанных по стенам, увидел те жуткие фотографии и пластмассовую сережку-радугу в мочке маленького темного уха. Урод принял тишину за признак успеха и продолжил: - Отпусти меня, мужик, я могу быть полезным. Я не такой плохой парень, вот увидишь! Французик всадил нож ему в плечо, на ладонь выше сердца. - Знаешь, чем хорошие парни отличаются от плохих? Хорошие парни не убивают ради удовольствия, - задумчиво произнес Французик, раскачивая нож в ране. – Ты совершенно точно плохой парень. - А ты, значит, хороший? – оскалился урод. – Тогда зачем ты это делаешь? - Зачем? – Французик вернул оскал, и урод захлебнулся недосказанными словами. – Я хочу понять. Хочу узнать, ради чего люди превращаются в монстров. «Просто ищешь себе оправдания», - сказал Молоко в голове. Нахуй Молоко. «Ты же знаешь, что им это тоже не помогает», - выкрикнул откуда-то голос малыша Хьюи. Нахуй Хьюи. - Думаешь, я тебе расскажу? – спросил урод. - Уверен, что расскажешь, - улыбнулся Французик и вогнал шило ему под ноготь. Урод сломался на третьем пальце. - Ладно, ладно, я расскажу! Дай попить. Французик снова направил ему в лицо шланг. Урод, морщась, откусывал глотки воды от тугой струи, Французик молчал. - Это власть, - сказал урод, напившись. – Ты даже не представляешь, какая это власть: когда она лежит на этом столе и не может пошевелиться, не может даже сдохнуть, пока я ей не позволю, а я могу делать с ней все, что захочу. Буквально все! Я срезал с одной кожу четыре часа, кусочек за кусочком, я даже не думал, что она так долго продержится… В подвале раздался какой-то странный скрежет, как будто медленно открывалась несмазанная дверь. Французик резко обернулся. - Merde! – девушка, которой сегодня повезло не стать очередной жертвой урода, пришла в себя и пыталась закричать. Вместо крика выходил тот самый жутковатый скрежет. - Plus calme, mon beau, (2) тише, тише! (2) фр. Тише, красавица. Позабыв про урода, Французик бросился к девушке, та испуганно затрепетала, вжимаясь в угол. - Не бойся, mon beau, не бойся, никто тебя не обидит… Хочешь воды? Девушка закивала. - Я принесу тебе чашку, - Французик хотел подняться, но девушка схватила его за одежду и затрясла головой. – Не хочешь, чтобы я уходил? Боишься его? Qu'est-cequ'on fait…(3) (3) фр. Что же нам делать?.. Не найдя никакой подходящей посуды, он показал девушке сложенные лодочкой ладони и включил воду в шланге. Она жадно пила, расплескивая воду, темные потеки косметики поплыли по скулам от глаз, ко лбу и щекам прилипли намокшие пряди. Французик протянул руку, чтобы убрать их, но девушка отшатнулась. - К-кровь, - выдавила она, с ужасом глядя перед собой. – К-кровь. - Merde, - Французик только сейчас заметил, что его правая рука, в которой он держал нож, вся липкая от уже начавшей сворачиваться крови. На штанах и свитере расплывались несколько багровых пятен. – Не смотри. Но девушка уже впилась взглядом в разделочный стол, на который по-прежнему ложились белые лучи прожекторов. - Это он? Это он там лежит? Французик кивнул. - Ты слышала, да, mon beau? – тихо спросил он. Девушка подняла на него глаза. - Четыре часа. Он сказал «четыре часа». Он вообще человек? - Нет, mon beau. Он монстр, - ласково ответил Французик. – Пойдем наверх, при… Он хотел сказать «примешь душ», но урод вдруг задергался в своих путах. - Дура! Думаешь, он тебя спас? Да он такой же, как я, точно такой же! Урод захохотал. Девушка испуганно замерла, вглядываясь в лицо Французика. - О нет, mon beau, вовсе нет. Он монстр, а я… охотник на монстров. Пойдем наверх, милая. Когда Французик вернулся в подвал, урод снова оживился. - Ну что, хороший парень, получил свой кусок пиздятинки? Трахнул ее дрожащую дырку, а? А может, она тебе отсосала? Мне ты можешь рассказать, давай, не стесняйся! - Ты помнишь, о чем мы говорили? – спокойно спросил Французик, крутя в руках странный инструмент, похожий на стамеску, но с фигурным желобом на лезвии. – Так значит, власть, да? Его рука мелькнула в воздухе, и урод тоненько завыл и задергался. На его груди стремительно разливалась алым ровная полоса. - Знаешь, чем я занимаюсь? Я охочусь на тех, кому не нужны дурацкие железки, чтобы убивать людей десятками, сотнями. Я охочусь на ебаных суперов, придурок. Я выслеживаю их, а потом убиваю, иногда такими способами, которые тебе даже не снились. Еще три резких движения, и на груди урода расцвели крупные цифры: 14. Стамеска вырывала из тела длинные тонкие полосы кожи. Французик поднял ее к прожектору, так, чтобы уроду было видно. - Твоя кожа такая же, как и всех людей. Недавно я убил говнюка, чья шкура была прочнее алмаза. Ее даже лазерный резак не брал. Но я засунул ему в задницу бомбу, и сопляк нажал кнопку, и уебка разорвало изнутри, все стены залепило его потрохами, осталась пустая шкура, вывернутая наизнанку. Думаешь, мне понравилось? Это было пиздец как отвратительно. Но если бы я не придумал, как его прикончить, никто бы его не остановил. Французик взял в руки кривое мелко зазубренное лезвие и приложил к челюсти урода под ухом, словно примериваясь. - Проблема в том, что вас не становится меньше. Уродов, которые убивают просто потому, что могут. Я всегда думал, что все просто. Ты либо хороший парень, либо ебаный монстр. Хорошие парни не убивают ради удовольствия. Только вот мне нравится убивать таких, как ты. Я чувствую, что делаю что-то полезное, делаю мир лучше. Как будто в моей жизни есть смысл. Я сам себе противен. - Плаксивая пизденка, - выплюнул ему в лицо урод и издевательски осклабился. Французик с силой, но медленно потянул кривое лезвие на себя. Когда послышался визгливый хруст хряща, урода прорвало. - Да, да, да! Давай, черномазая пизда, признайся самому себе! Это власть! Разве не охуительное чувство? Разве ты не ощущаешь себя богом? Я ощущал, о да, поверь мне, я чувствовал себя богом, понял? Вот как я это называю! Первую я душил голыми руками, душил час, не меньше. Раз десять останавливался в самом конце, чтобы она приходила в себя и понимала, что это от того, что я ее трахаю! Она просила меня закончить, а я все не заканчивал, потому что хотел чувствовать это еще раз, и еще, и до скончания мира! Французик вогнал нож по самую рукоятку уроду в живот, просто чтобы он заткнулся, но урод все говорил и говорил. - Ты думаешь, ты такой особенный? Один такой на свете? Я тебя насквозь вижу, придурок! Боишься признаться себе, что не способен ни на что повлиять, что от тебя ничего не зависит, что как бы ты ни старался, ты не имеешь значения! - Заткнись! Французик всаживал в урода один кусок железа за другим, кровь хлестала во все стороны, налипала на ресницы, заставляя делать усилие, чтобы держать глаза открытыми, попадала на язык, обжигая его горячей солью, а урод все не замолкал, выталкивая из глотки слова вместе с багровыми пузырями крови. - Я у тебя в голове, придурок, я знаю, о чем ты думаешь! Я должен чувствовать, что хоть что-то в этом мире зависит от меня целиком! Что у меня есть власть хоть над чем-то! Я не хочу быть таким же слабаком, как и все остальные! Я не такой, как они! Я особенный! Особенный! Армейский нож Французика клацнул кончиком о металл, секундой позже зубы урода клацнули, сомкнувшись вокруг лезвия в последней судороге. Французик обессиленно опустился на пол и заплакал.***
- Нам точно не стоит пойти его поискать? – наверное, в тысячный раз спросил Хьюи. - Невелика потеря, - буркнул Молоко, сосредоточенно приклеивая крохотные постеры со «Спайс Гелз» на стену кукольного домика. - Но он же наш друг! – возмутился Хьюи. - Говори за себя, - равнодушно ответил Молоко, не отвлекаясь от своего занятия. - Попустись, Хьюи, - Бутчер плюхнулся на диван и открыл пиво. – Французик попал к Пацанам вовсе не за то, что готовит лучший в мире киш. - Я думаю, этого было бы вполне достаточно… Блядь, Билли! Я серьезно! А если с ним что-то случилось? Он же не отходит от Кимико! С ним… С ними точно что-то случилось, посмотри на нее! Кимико сидела под столом, обхватив колени руками, и едва заметно раскачивалась. Ее лицо было покрыто разводами крови и засохшими дорожками слез. Она сидела так с того самого момента, как Хьюи, Молоко и Билли вернулись в убежище под ломбардом, не реагируя ни на крик, ни на ласковые уговоры. Никаких следов Французика в убежище было не было. Его телефон направлял звонок на голосовую почту («Идите нахуй после сигнала»). После столкновения с Черным Нуаром Хьюи было неспокойно. То есть, пиздец как страшно. Билли послушно посмотрел в сторону Кимико. - Может, это она его грохнула? - Что? – Хьюи отшатнулся, не поверив своим ушам. - А ты знаешь, что у нее в голове? – Билли вопросительно поднял вверх бутылку. – Даже Французик не понимает, хоть и пляшет вокруг нее целыми днями. Достал ее, вот она ему шею и свернула. Теперь сидит, жалеет. Хьюи уставился было на Кимико, но тут же потряс головой. - Пошел ты, Билли. Вот поэтому тебя никто и не любит. - Что ты сказал, пиздюк? - Пошли нахуй оба от моего стола! Хьюи казалось, что атмосфера в комнате накалена до предела, но тут дверь подвала открылась, и температура подпрыгнула еще на тысячу градусов. Французик весь был покрыт кровью, словно стоял под кровавым душем. Как он добрался до ломбарда, в таком-то виде? Наверху еще есть ломбард?! В воздухе висела тишина. Даже Билли Бутчер лишился дара речи. Звук падающей капли прогремел, словно гонг. В руке Французик держал что-то похожее на букет, обернутый сверху целлофановым пакетом от кровавого дождя. Еще одна густая красная капля упала на бетонный пол. Текло из-под пакета, а не с него. С грохотом отлетел в сторону стол, и через долю секунды Кимико уже стояла перед Французиком, ее губы дрожали. Французик поднял лицо, и Хьюи показалось, что у него нет глаз – такая чернота зияла из запавших глазниц. Но нет, глаза были на месте – просто в них плескался нефтяной океан боли, такой густой и тяжелой, что она на мгновение захлестнула Хьюи, оставив на загривке холодный липкий след. Французик бросил свою ношу на пол, и из пакета наполовину выкатилась отрубленная голова, сжимающая в зубах прошедший через позвоночник насквозь клинок. Хьюи затошнило. - Я такой же монстр, как и ты, mon coeur, - сказал Французик и жутко улыбнулся из-под потрескавшейся бурой маски. – Теперь я понимаю тебя. Теперь я тебя понимаю. Кимико закричала. Молча.