Modus vivendi

      Грачева трясет в конвульсии, и он давится воздухом вместо приличного стона. Сапогов раздраженно цокает языком. Журналист - сплошное разочарование. Все его движения рваные, а заикание преследующее его в повседневной речи и вовсе превращает все слова в нечленораздельную околесицу. Не то чтобы Ричарду сложно было догадаться что бурчал себе в рукава куртки Юра. В конце концов, Таня была такая же. Вот только в отличии от угловатого журналиста она вызывала в нем совсем иной спектр эмоций. И какого черта Сапогов вообще решил, что трахнуть журналиста будет хорошей идеей? Он с силой тянет мужчину за волосы, будто желая отомстить Грачеву за потраченное на него время. Юра наконец-то открывает глаза, -Пожалуйста,- просит он, хриплым голосом и Ричард внимательно смотрит на него. Взгляд мужчины абсолютно невменяем и пуст. Иностранец проглатывает ком в горле и думает, что все его идеи - гениальны. - Дак а какого черта вы передвигаете мой репортаж, заменяя его рекламой этого проклятого шампуня? Час... Пол в эфире погода и этот ваш... Жумайсынба!- Грачев бьет ладонями по столу начальника. Тотчас на пол отправляется стакан с канцелярией и несколько папок. Сапогов устало вздыхает. Попытка заполучить контроль над этим идиотом через постель провалилось. Прошла всего неделя после их необычного рандеву, а журналист мало того, что не прекратил свои неудобные расследования, так и на лесть Ричарда перестал реагировать. Он проваливался в работу, клепая сценарии для "загадок дыры" с таким усердием, что уже опережал график на полторы недели. - С каких пор я должен отчитываться о принятых решениях перед Вами? - Сапогов расцепляет замок своих пальцев и кладет ладони на стол, всматриваясь в лицо Грачева. На долю секунды журналист немеет, но быстро оправляется, восклицает. - Вы опять продались! Я всем вскрою правду!       Когда журналист покидает кабинет, в приступе злости хлопая дверью, Ричард улыбается и дает себе обещание ответить на вопросы Юры после работы. Он чувствует острое желание задержаться. А так же медовый вкус своего гнева на прокушенной губе.       Юра говорит на повышенных тонах, ругает Ричарда на чем свет стоит, наворачивая бесконечные круги по комнате. Сапогов сидит в чужом кресле и играет с карандашом, кивая головой в такт чужим словам. Ничего нового из речей журналиста о себе он пока не узнавал, а значит - все в порядке.       Грачева же молчание задевает за живое. Он рычит словно раненое животное, хватая Ричарда за ворот рубашки. Напряженно вдыхает и морщит брови. Думает, готовясь к новой тираде. Ричард не видит ничего зазорного в том, чтобы прервать мысленный поток подчиненного настойчивым и долгим поцелуем. Юра вздрагивает и возмущенно мычит ему в губы, но попыток отстраниться не предпринимает. К своему же благу.       На следующий день журналист появляется на работе с опозданием в пять минут и, игнорируя приветствие охранника, волочится к своему кабинету, не боясь опоздать. У Сапогова план - узнать как дела у его любимого подчиненного лично. И иностранец спешит его исполнить, заглядывая на повторное интервью во время обеденного перерыва. Грачев встречает его тяжелым взглядом полным ненависти и беззастенчиво спрашивает: - Так сколько ж вам заплатили-то?       И именно в этот момент Ричард начинает погружаться в бездну. Обывательской идиотии или же фантастического помешательства он не знал. Знал лишь то, что не предложив в тот день подписать Грачеву документы о увольнении по собственному желанию, самолично обвязал ноги веревкой и прыгнул в колодец.       Они начинают встречаться слишком часто для того, чтобы это можно было назвать случайностью. Журналист придумывает сотню оговорок и придумывает поводы для встречи, в то время как Ричард не считая нужным так напрягаться ради Юры просто заглядывает в его кабинет. - Вы отвратительный человек, - говорит Грачев спокойно и опрокидывает стопку сладкого ликера. Морщится, и охает. Сегодня он пил, не разбавив свой любимый напиток - кофе. Возможно, хотел поскорее заснуть. - А вы посредственный paranoic, - иностранец абсолютно трезв, впервые за долгое время. Выслушивать оскорбления ему не нравятся, но скрывать свои мысли ни журналист ни Сапогов не хотят. Их отношения каким-то образом стали буквальным воплощением фразы " у меня нет от него тайн". За исключением, конечно рабочих вопросов. Ричард даже в самом страшном бреду на грани сумасшествия не стал бы рассказывать о секретах своего управления. Его стиль жизни - безупречен. Единственное темное пятно в его репутации- это не множественные взятки и умалчивания неугодных новостей, а журналист. Его странная зависимость.       Восьмиглазова смущенно улыбается, когда в дверях кабинета появляется Грачев. Она застегивает верхнюю пуговицу своего пиджака, почти незаметно, но навряд ли это помогает скрыть краснеющие следы от поцелуев на её шее. Актриса приветствует коллегу, лучезарно улыбаясь и журналист смотрит на нее так, словно весь его мир сужается до одного лишь факта ее существования. Ричарда охватывает дрожь.       В его снах Журналист пишет бесконечное множество разгромных статей, снимает репортажи, вскрывает подноготную каждой Ричардовой тайны и его же шею. На фоне громко играет заставка его авторской программы, а Юра обращается к нему по имени и, обняв, так словно не хочет потерять его и говорит "Пожалуйста".       Сапогов просыпается в холодном поту и поджигает сигарету, даже не дойдя до балкона. Проклятый журналюга вполне мог создавать подобные репортажи не только в царстве Морфея, но и в куда более реальном царстве имеющим номер и название: "Девятый канал."       Грачев держит его за запястья не позволяя двинуться с места. Ричард и не пытается уйти, позволяя подчиненному покрывать свою шею поцелуями. Он все еще слишком тороплив, но уже не замирает в панике, стоит Сапогову вжать его в стену. Вместо нее журналист трется пахом о ногу начальника и тут же кусает губу до крови, будто наказывая себя за секундную слабость. Ричард в восторге. Ричард прерывисто дышит. Ричард хочет, чтобы Грачев самолично снял сюжет о том, как он хорошо научился подставляться под его член, а после пустить в эфир под громкие возражения журналиста. Сброду не понять высокого искусства. Сброд хочет крови и зрелищ. "Ты же так хочешь, чтобы я перестал задерживать выпуски твоей проклятой программы, не так ли? " -Вы пропустили в эфир сюжет о Багдасарове, - Грачев сидит перед экраном телевизора в монтажной и с искренним непониманием смотрит на Ричарда, присевшего на край стола. Сапогов безразлично жмет плечами: - Хороший материал, - сообщает он и даже почти хочет признаться, что расследование журналиста против продажного политика нашло своего покупателя по куда большей цене, чем сумма зарплат Грачева за полугодие. Юру вопрос денег в любом случае беспокоит куда меньше чем факт того, что результат его кропотливой работы наконец-то дошел до зрителя. Его глаза горят по-детски невинной радостью. Он счастливо улыбается и всматривается в экран словно завороженный. Ричард улыбается своему отражению в зеркале и кладет руку на плечо журналиста. Тот вздрагивает и вопросительно смотрит на начальника. Сапогов чувствует, что в легких пусто. Легкие горят огнем, от недостатка воздуха и горькой обиды, а он, словно жертва фатальной амнезии не в состоянии вспомнить "а как это как дышать?" - Потому что мы спим? Ричард чувствует себя конченным кретином. - Нет. Грачев смотрит на него с неверием, но отчего-то не взрывается гневной тирадой. Поджимает губы и начинает расписывать ручку на одном из множеств листов под его локтями.       Однажды Ричард чувствует терпкий запах своего любимого виски исходящий от любимой куртки Юры. Кожанка висит на входной двери в его кабинет, в то время как Журналист сидит в кресле и листает газету. На нем теплый осенний свитер и сонный взгляд кажущийся Грачеву невероятно уютным.       Внезапно хочется его обнимать. Долго и нежно. Аккомпанементом для них мог бы стать стук капель дождя по окнам и тихий шелест бумаги. Ричард прикусывает себе язык и удаляется восвояси, так и не проронив ни слова. - Ты с детства заикаешься? - спрашивает Ричард, подсаживаясь к скованному от напряжения мужчине, и незаметно кладет ладонь на его колено. Вверх не ведет ибо знает, что Грачев в миг взбеленится и сорвет встречу не менее вспыльчивой кандидатки в президенты. Журналист все еще выглядит напряженно, руки сжимает в кулаки. Зато перестает скрипеть зубами, - Я бы не назвал это заиканием. По большей части просто волнение. - Честно говорья я до сих пор не понимаю чем руководствовался нанимая тебя, - признается Сапогов и видя недовольный взгляд коллеги спешит подсластить пилюлю. - I mean у тебя interesting видение. - Но все же заикаешься, - сказал за Сапогова журналист и довольно хмыкнул, наблюдая за тем, как вечно довольное лицо директора искажается под воздействием удивления. Проклятый Грачев пробрался к нему в голову и научился читать мысли. Свил гнездо в ветвях его разума и наблюдал за тем что Ричард говорил, а что думал.       Апофеозом стало то, что журналист узнал о том, что Таня разошлась с Ричардом еще до того, как последний обмолвился об этом хоть единым словом. Журналисту стоило лишь пересечься с женщиной в коридоре, а после заглянуть на поклон к начальству. Иностранец был мрачнее зимней ночи, и словам "-Так будет лучше для нас обоих" - произнесенных примирительным тоном нисколько не обрадовался. Восьмиглазова была идеальной женщиной. Красива, талантлива, умна, а главное - обладала спокойными ласковым характером. О такой мечтал каждый мужчина. Среди мечтающих был и Грачев. Ричард чувствовал себя особенно паршиво, когда воспоминал влюбленный взгляд Юры. Он его прекрасно понимал. Таня достойна этого взгляда. Но, Ричард бы соврал скажи он, что не хочет увидеть такую же степень восхищения в глазах Юры, в моменты, когда они пересекаются взглядом. Широкий зрачок, лицо каменное, но морщины на чужом лице отлично заметны, а от того читаемы. - На, вот, возьми, - журналист протянул Сапогову сигарету и присел рядом, прокашлявшись, но более ни единого звука не издав. Ричарду хочется разрыдаться, когда он осознает, что присутствие Юры делает этот день хоть сколько-то лучше.       В его квартиру Сапогов отказывался приходить принципиально, но глубоко на задворках своей памяти хранит адрес. Журналист же оказывается в гостях у Ричарда стоит только иностранцу единожды предложить вместе выпить. Юра отлично ориентируется в пространстве и без труда запоминает расположение каждой комнаты. Будто показывать где кухня и ванная не было необходимости. Сапогов корит себя за гостеприимство, а Грачев с удовольствием пьет его чай, слушает радио и активно перекидывается с Ричардом едкими замечаниями в сторону диктора.       Юра утверждал, что к нему в руки попали секретные документы якобы подтверждающие, что в радио эфире передают засекреченные сообщения военных. Сапогов пожимает плечами. За хорошую сумму, ведущие согласились бы прочесть хоть песнь восхваления сатаны.       Ричард ведет его за собой в сторону спальни, а журналист опьяненный блеклым светом ночных фонарей двигается медленнее, чем хочется иностранцу. Губы Юры тонкие, бледные, и, боже, как хочется их целовать. - Шагай вперед, - выдыхает он, опалив своим дыханием ухо журналиста прежде чем, тронуть кончиками пальцев линию его челюсти и наконец-то накрыть его губы своими. Грачев кратко стонет ему в губы, и подается вперед сплетая языки. В сторону спальни не идет, вместо этого хватаясь за ворот изрядно измятой рубашки любовника. Тянется за лаской так жадно, что забывает о затухающем в глазах огне скепсиса. Он податлив, а Ричард абсолютно трезв и влюблен в каждый рваный вдох журналиста.       На дворе поздняя весна. Юра в центре приступа абсолютно обоснованного гнева пинает дверь в его кабинет с такой силой, что отходит один из шурупов. "Я бы хотел плюнуть Вам в вашу спесивую морду!" - кричит на задворках сознания смазанное воспоминание. На подбородке Сапогова после долгого поцелуя ярким алмазом блестит паутинка слюны. "Вас бы да по лицу за такие выходки" - повторяет призрак прошлого, ударяя ладонью по столу. Грачев касается щеки иностранца и нежно оглаживает ее, улыбаясь одними глазами. Вслух не говорит ни слова. Они не встречаются. Они не в отношениях. Слово "они " вообще никак не относится к теме и жестоко цензурируется в сознании Ричарда. Грачев тоже не проходит цензуру, но скрыть его лицо черным квадратом недостаточно. Оно всплывает ярким изображением на хрусталике глаз Сапогова. Мужчина выругивается и позволяет себе использовать слово affection.       Журналист смеется, прогуливаясь по парку их города вместе с кудрявым инженером, имя которого Сапогов не помнил. Юра страстно рассказывал о последних своих идеях на репортажи и порой вспоминал школьные годы. Инженер же больше слушал и порой, речью не менее сбивающейся, чем у Грачева, в худшие моменты возмущения, добавлял детали в рассказы друга. Ричард находит его дефект речи раздражающим и старательно подавляет мысль о том, что речь журналиста больше не казалась ему неприятной.       На работе начинают ползти слухи. По крайней мере именно это сообщает журналист, появляясь в кабинете Ричарда ранним декабрьским утром. Сапогов разводит руками и признается, что не понимает почему эти слухи не появились раньше. Они больше полугода засиживались то в их кабинетах, то в монтажной, то в подсобке закрывая двери ключом лишь в полоборота. Уединялись, где придется, словно прыщавые подростки, раньше положенного времени открывшие прелести секса. Дома строгие родители, за гаражами хулиганы, но если закрыть эту белую дверь школьной подсобки и сдерживать голос можно сделать вид, что все в порядке. - Я пере..расказал Жилину фотографии посылки, - сообщил в тот день журналист и не удосужился даже сдвинуться с места, когда Сапогов вскакивает из-за стола и переходит на чистый, матерный английский. - Он уже сообщил куда следует. Твой дружочек под наблюдением. Тебе не стоит с ним общаться если не хочешь последствий. - Ты вообще представляешь о какой сумме шла речь?! - вскрикивает Ричард, хватая журналиста за грудки его куртки. Юра кивает головой. Сапогову хочется выть в голос, и рвать на куски этого беспросветного идиота. Вместо этого он кладет напряженные ладони на плечи Грачева и крепко их сжимает. В голове бесчисленное количество раз повторяется это чертово "Тебе" . - Я видел каждую копейку о которой шла речь, - произносит Юра и у Ричарда окончательно срывает башню. Он подталкивает Грачева к столу и грубо, так как уже давно не делал, заставляет облокотиться руками о холодное дерево. Журналист возмущенно восклицает, но требуемую позицию занимает. Сапогову сводит скулы и каждая вена в его теле горит, заполняемая смесью токсического гнева и лебединой нежности. "Тебе, тебе, тебе"       Юра, Журналист, что уже почти год вскрывал шею Сапогову во снах героически погиб, но и из неприметного трупика грача внезапно воскрес светящимся белым светом фениксом. Ричард хватается за свою голову и закрывает уши, потому что не хочет слышать свои мысли. Журналист мог бы сдать и его. Должен был. Но не сдал.       Юра переминается на локтях, чувствуя замешательство со стороны начальства. Взгляд Грачева настолько самодовольный, что Ричарда потряхивает от злости. Он рычит и, схватив мужчину за запястья, заставляет его лечь на стол, после чего яростно клянется себе, журналисту и каждому спонсору девятого канала поименно, что отымеет Грачева так, что он еще сутки будет беспомощно отлеживаться на диванных подушках, не в силах думать даже о том, чтобы подняться с кровати, а тем более рваться раскрывать очередной заговор. "- Подушки, кстати у тебя очень мягкие"- говорит воспоминание двухмесячной давности и Ричард отвечает " - а еще у меня есть одеяло из верблюжьей шерсти". Под этим одеялом всегда тепло и Сапогов знает, что журналист любит кутать в нем свои ноги в особенно холодные зимние вечера.       Ричард оправдывает статус тираничного босса, когда увольняет троих человек за грубое нарушение рабочей этики. Никто из подчиненных не смеет возразить, потому что боится, что за распространение "кажется, грязных слухов" они понесут несоразмерную с уровнем своего проступка ответственность. Слухи умолкают за неделю и больше никто даже не думает шутить над медленно курсирующим по главному коридору Сапоговым, что спросонья не заметил как спутал свой кейс с сумкой журналиста.       Ричард учится использовать метод кнута и пряника заново. Он по-прежнему считает себя эгоцентриком как и раньше, но в отличие от "раньше", сейчас когда журналиста пробивает на предоргазменные судороги иностранец в первую очередь думает не о собственной состоятельности как отличного любовника, а о том, что Грачев не отводит от него своего взгляда и держит за руку в момент нахождения на пике удовольствия. Раньше Сапогов предпочел бы резко войти на всю длину и замереть, наблюдая за тем как Грачев захлебываясь в стоне, нервно стискивает в ладонях одеяла, подушки, собственную куртку, дачтоугодно, лишь бы не потерять остатки самообладания.       Грачев - трудоголик. Ричард всегда это знал, но никогда о данном обстоятельстве не думал. Сплошные плюсы для работодателя. Но сегодня Сапогов настаивает на том, что обеденный перерыв создан для отдыха и питания. Юра возражает. И в результате Ричард практически выволакивает разъяренного мужчину из кабинета на улицу. -Мне работать надо! -В отвъедённые для этого часы. Проведи этот hour с пользой.       Вот только слово польза в понимании Грачева являлась синонимом работы поэтому, иностранец ни сколько не удивляется тому, что спустя пятнадцать минут после их диалога он находит Журналиста в его же кабинете. Окно открыто на распашку, а Юра гордо улыбаясь, разводит руками. На столе бесчисленное количество листов исписанное новыми сценариями.       Сапогов быстро придумывает новое хобби: он учится искать своего компаньона в толпе служащих спешащих на перекур. Журналист обыденно отделяется от толпы и заворачивает за угол здания, но оказывается перехвачен под руку своим компаньоном. - Well well well,- говорит Ричард, и Грачев закатывает глаза, готовясь услышать список ресторанов, в которые Сапогов предлагает отправиться немедленно. Спустя десятки подобных случаев Грачев все же перестает пропускать обеды, но по прежнему продолжает исписывать блокноты стройными рядами букв.       Ричард никогда не читал важным праздновать сентиментальные годовщины, но после подсчета количества дней проведенных рядом с журналистом он улыбается своему отражению в зеркале лишком по-доброму и искренне. Кривится и, закрывая глаза, собирается начать читать свою ежедневную мантру "нет никаких нас". Однако они провели вместе уже год.       Причина терзаний Ричарда влетает в его кабинет и швыряет газету с сенсационном заголовком "РАДИО ВОЙНА". Грачев хлопает ладонью по столу и Сапогов лукаво прищуривается, вчитываясь в имена авторов. Ему хочется уничтожать и насмехаться. - Воровские змеи!- констатирует громко объявляет журналист, и медленно втягивает воздух так, словно считает про себя до десяти. - Oh darling, мы же можем сделать из этого сенсацию, - Ричард накручивает на палец прядь своих волос, и борется с приливом нежности, охватившей его при взгляде на коллегу, неловким смешком.       Журналист растрепан, красен от злости и, вероятно, бега. Мужчина испытывает острую потребность обнять и пообещать, что все будет хорошо. Он размяк.       Грачев больше не желает вскрывать его шею. Он по прежнему заставляет Ричарда нести убытки своими расследованиями, порой, даже значительные, но последствия в виде уголовных сроков никогда не происходят. Ричард чувствует себя легче когда понимает, что изменился не один он. - У нас есть способность возможности выбора, - отвечает журналист на заданный ему в лоб вопрос "Чем мы являемся?" и Сапогов смеется. Смеется долго, до слез собравшихся на уголках глаз, и боли в солнечном сплетении. Ричард отчаянно хочет получить в свое распоряжение либо любящее сердце Грачева, либо свое, бесчувственное и безразличное. Потому что жить лицемерным ублюдком без слабостей легче.       Грачев живет в обыкновенной хрущевке. В его коридоре бежевые стены. На кухне всегда открыта форточка, а между окнами неизменно лежит две засохшие мухи. Грачев пьет кофе и смотрит на Ричарда, закутанного в дорогой шелковый халат так, словно он главное украшение его квартиры. - Хочешь кофе? - наконец-то нарушая неловкое молчание спрашивает мужчина, и Сапогов срывается: - Я считаю все происходящее межу нами серьезным.       Журналист удивленно изгибает брови и охает, откинувшись на спинку стула. У Ричарда слабо подрагивают пальцы рук и это прекрасно видно сквозь карманы его халата. Трясет не от холода утра, а от ожидания и страха. Экстремальная искренность. Проклятье, он обнажал свою душу перед этим fool. В смысле, нет, Грачев им не являлся, но, когда он долго молчит и смотрит не на Ричарда, а куда-то за его спину, ему хотелось называть журналиста самыми худшими словами на свете лишь бы он не продолжал эту пытку.       Стул скрипит и Грачев поднимается на ноги. Поправляет водолазку, и стряхивает с нее невидимые крошки. Ричард понимает, что не испытывал психологического страха подобной глубины уже много лет.       Журналист стоит напротив него и лукаво щурится храня молчание. Ричард был бы польщен подобной выходкой - ведь журналист играл против мужчины его же приемами. Был бы, в любой момент кроме нынешнего. - Ладно, - наконец произносит Грачев, кладя свою ладонь на грудь компаньона. Сапогов накрывает ее своей и задерживает дыхание. - Это и правда серьезно. Ричард называет его ублюдком, а журналист, утерев выступившие на глазах мужчины слезинки, бесконечно долго расцеловывает его щеки.