Больше, чем просто брат

      — Приступайте к готовке! — голос Юки служил сигналом для начала процесса, выстрелив в головах, как курок в небо.       Стены тут же начали впитывать в себя все движения поваров; из живых глаз тут были только пара золотых и пара зеленых — Сомы и той же Юки, все остальные — безмолвные, неморгающие глаза тишины, как будто мертвой рыбы, наблюдавшей за происходящим застывшими, матово-блестящими оттенками черного; время, данное для кулинарной дуэли, измерялось далеко не часами на стене комнаты, а скварчанием, шипением и бульканьем разных ингредиентов.       Движения Такуми были размеренными и уверенными, но при этом быстрыми, мастерски отточенными годами кулинарии в Италии, обрамленные фамилией Альдини и всеми её секретами.       Исами действовал чуть иначе — изредка подергивающиеся руки выдавали внутреннюю панику проигрыша, а глаза, не выхватывающее ничего иного, кроме самого процесса, пытались это скрыть. Ведь он поставил на кон все.       Нет, не будущее шеф-повара, не свое тело и душу и даже не свою жизнь. На шатких весах стоит его брат. Точнее он сам мог остаться без брата.       И это все зависело от самого Исами, а еще от блюда, которое он готовит — цыпленок Парминъяна.       Парень знает рецепт итальянского блюда, подаваемого в регионе Кампания и на Сицилии, наизусть. И каждая часть приготовления в той или иной мере отражает клочок того, что давно творится на душе младшего Альдини.       Основой для цыпленка Парминъяна является сам цыпленок, как ни странно, но...       ... что же стало базой и основой того, что сейчас происходит с Исами? Как давно он влюбился в родного брата? В каких дебрях далеко непростого детства? Наверное там, где детское сердце только вбирает в себя чувство первой влюбленности, мимолетной и без усилий усваиваемой, как легкий салат на завтрак.       В такие времена мальчикам только-только начинают нравиться девочки, они делают неудавшиеся попытки показать свои теплые чувства, но это проявляется лишь в подергиваниях за волосы и дразнилках. На большее они пока что не способны, и это трепетное ощущение в сердце пропадает так же незаметно, как и появляется. Но не всегда...       ... не всегда крохотный бутон любви так и теряется в саде иных чувств. И уж тем более не всегда Солнцем для этого бутона становится не какая-нибудь маленькая милая девочка. Реже всего им становится мальчик. Еще реже — брат...       От этой влюбленности в родного брата становится и страшно, и стыдно, и неловко. И непонятно, что делать с этим, как выбраться из дебрей колючих роз. Или, может, акаций?       Пожалуй, это и была та самая база, то начало, которое слилось с основой блюда — перетекло в настоящее, в подростковый возраст. И будет течь и дальше, не останавливаясь, по жизненному пути Исами, чтобы он ощущал это всегда и чтобы это чувство все время было ярким, главным, доминирующим, как цыпленок в блюде, которое он сейчас готовит. И выкинуть никак, ведь следом полетит все остальное и останется пустая тарелка, испачканная горечью.       Далее цыпленка нужно очистить от всего лишнего, типа кожи и костей, а после вымыть и посушить. Чтобы ничего не мешало, не застревало. Но в жизни с точностью до наоборот.       В сознании застряли мораль общества и все, исходящее из этого, о том, что, мол, нельзя парню испытывать что-то романтические по отношению к другому парню. Но так думала лишь какая-то часть людей и это радовало. Но тех, кто считал, что можно полюбить родного брата, было гораздо, гораздо меньше. Сколько? Десятки, единицы? Исами не встречал никого, кто бы так считал. А действительно ли они были? Может, просто хорошо прятались, как и он.       Честно, Исами глубоко плевать на мнение других людей, но когда перед тобой одним стоит целое общество, скованное и поддерживаемое цепями под названием «идеалы», становится очень страшно. Ты либо вынужден противостоять, либо прогнуться, либо молчать.       Но...       Противостоять сложно и больно, а прогнуться гордость и чувство внутреннего достоинства, как-никак, не позволяет. Молчать куда лучше, безопаснее, и, возможно, удобнее.       Но терпеть, как кости морали врезаются в филе души, было невыносимо, и с каждым годом они входили все глубже. Их никто не вынимал, а Исами, стараясь быть равнодушным и беззаботным, укрывался, как мог.       Но все равно пленка внешнего мира, как скользкая кожа цыпленка, обволакивала все тело и сдерживала от какой-либо мысли о том, что Такуми примет его чувства.       Далее подготовленное ко всему мясо нужно было посолить, посыпать черным перцем, измельченным чесноком и зеленью базилика. Добавить немного оливкового масла, перемешать и поставить в холодильник ровно на час.       Эта смесь придаст изысканного, немного пестрого вкуса блюду, точно так же, как то, что мы сами кладем в свою душу, создает некий коллаж. Наверное, это все чувства Исами, которые он сам в себя закладывал, а потом ставил в некий «холодильник», чтобы они немного застыли и оставили осадок.       А еще говорят что-то подобное: «корабль не тонет в воде, корабль тонет, когда вода в нем».       Исами тонул очень медленно, но все чувства в сердце застывали довольно быстро. Он научился принимать факты и в душе был такой кавардак, что разобраться в нем было бы сложно.       Обжигающая и пугающая, но в некой мере теплая, нежная любовь создавала контраст, как приправы. Мнение общества подсыпало и свои щепотки соли, и Исами даже в страшных снах не снилось признаться брату.       «Я, конечно, очень благодарен тебе, они-чан, за то, что ты постоял за меня в кулинарном поединке с тем ублюдком, но я сам хочу забрать нашу меццалуну» — так думал сказать Исами, по крайней мере до того, как открыл дверь комнаты Такуми. Но тот спал.       Парень огорченно вздохнул, ощущая себя заново подогретой в микроволновке едой, про которую все равно забыли, и она остыла, но ему ничего не оставалось, как подождать другого момента.       Парень тихо зашагал по комнате, мельком глянул на брата, заснувшего прям за столом, и выключил настольную лампу. После обернулся на него еще раз, легко, не так лукаво, как обычно, улыбнулся уголками губ, но перевел глаза на бумаги под Такуми. Исами мимолетно прочел название одной из них, нахмурился и чуть притянул одну к себе. Братик делал заметки, совершенствуя лучшие свои рецепты, чтобы в следующий раз точно победить.       Вдруг в сердце заплескалась уже знакомая горечь. Снова начало казаться, будто Исами ничем не может помочь старшему брату. Увы, у него не так много таланта к готовке, но парень быстро отогнал от себя эти мысли, в самые едкие моменты посещающие его голову, уверив себя в том, что обязательно превзойдет Такуми! И это самоубеждение всегда помогало, придавало сил и уверенности! Но, жаль, только в кулинарии...       ... Исами незаметно даже для самого себя с нежностью скользнул рукой по спине брата, а когда осознал это — шелохнулся и щеки чуть покраснели...       От неожиданности взгляд бирюзовых глаз задержался на лице со столь плавными очертаниями, будто какой-то самый изысканный десерт... кажется, что кожу Такуми можно взять чайной ложечкой и она будет состоять из мягкого бисквита с какой-то клубничной начинкой сверху.       Взор медленно пополз к губам Такуми, тонким, бледным и аккуратным и только из-за этих губ казалось, словно вся душа этого светловолосого парня не запачкана ничем скверным. Но поражения в этот список не входят, и Исами будто видел, как каждый проигрыш отражается на лице брата чем-то... более четким, но все таким же нежным. Складывалось впечатление, что Такуми, все его существо, покрылось хрустящей корочкой, но внутри осталось таким же мягким.       Исами ловит себя на какой-то непонятной мысли, мелькнувшей лишь мимолетом, он даже не успел её разобрать, но... потянулся ниже, к этим самым бледным губам.       Вокруг все стало так тихо, что показалось, будто весь мир застыл. Нет, исчез, и нет больше никаких правил и границ, которое так упорно создавало то, что даже витало в воздухе.       Когда до их поцелуя оставалась пара сантиметров, Исами вдруг застыл, замешкался, точно что-то бегало в голове, и... так и не поцеловал Такуми...       Он с горечью отстранился, но поделать ничего не мог — какой-то невидимый страх все еще сковывал его...       Вот так, хоть все и исчезло вокруг — осталось то, что внутри. А если испарилось бы то, что и в душе, остался бы привкус, от которого избавиться очень сложно.       Чем меньше оставалось готовить, тем сильнее нервничал Исами. Ему очень хотелось оттянуть решающий момент, но если испортится блюдо — будет еще хуже. Нельзя допустить, чтобы хоть что-то вышло из-под контроля, потому что Такуми всегда найдет какую-то щель и воспользуется этим! Исами и так всегда ему проигрывал, хоть и боролся в полную силу, так что пропускать что-то точно было нельзя, это автоматом означает проигрыш. И парень знает это. Еще до того, как судья попробует блюда.       Каждый напряженный нерв, каждый кусочек волнения, которое Исами не в силах скрывать внутри, под кожей, выскакивал, прыгая на движения, играя на пальцах, мешаясь в процессе.       Подготовка соуса для цыпленка: обжарка лука, тушение продуктов, натирание чеснока и сыра и многое-многое другое казалось для Исами целой вечностью. Время, которое так медленно текло между пальцами, просачивалось через движения, отсчитывалось отработанными привычками и памятью тела. Разум, сознание и сердце были где-то глубоко в воспоминаниях: там, где он только-только начал ощущать разницу в готовке между ним и братом; там, где начал чувствовать к нему ту непонятную влюбленность, которая разливалась горечью, как по раскаленной сковороде; там, где Такуми впервые сказал про меццалуну, сравнив их двоих с этим ножом. На самом деле этот момент очень важен для Исами, ведь он тогда впервые по-настоящему ощутил поддержку от старшего брата, тот стал для него опорой. Конечно, так было и раньше, но те слова, которые сказал тогда Такуми, стали толчком, открыли Исами глаза, как внезапно врезавшийся факт.       Вся жизнь с любимым братом пролетала перед глазами, даже самое неприметное, типа походы по магазинам, готовка, придумывание новых рецептов вместе, разговоры по ночам...       Исами нравилось смущать Такуми, злить его и радовать, он сполна наслаждался такими моментами, вкушал их ложка за ложкой, как немного кислый десерт. И учился довольствоваться тем, что есть.       Он не ощущал, что происходит за спиной, как старший брат обеспокоенно поглядывает на него, попутно анализируя каждое движение. Витал в своей мире, где уже предсказывал любую реакцию на внезапное сознание в своих чувствах. Исами бросало в дрожь, он сглатывал, ладони потели, стоило представить что-то плохое. Отторжение, отвращение было самым худшим вариантом. Даже не злость. Исами не представлял, что будет делать, если Такуми отреагирует так. Но и хорошая реакция тоже волновала, может потому что он не готов к ней. Это стало бы чем-то неизведанным и новым, будто слишком яркий свет в конце тоннеля, который вначале слепит.       Но одно Исами знает точно — брат будет шокирован.       Боже, чем больше течет времени, тем ярче перед глазами стоит отвращение в небесно-голубых глазах родного брата. От родителей было бы это видеть не так больно, как от столь родного человека! Исами хотел сбежать каждый раз, дать слабину и проявить чувства, когда неосознанно представлял это. Вскоре он решил вовсе не думать, чтобы не мучить себя.       Последним штрихом в блюде стала веточка свежего базилика, положенная на цыпленка настолько аккуратно, насколько этого позволяли трясущиеся пальцы и холодок на их кончиках.       Исами понял, что это конец. Цыпленок Парминъяна готов, будто смертный приговор.       С подбородка упала капелька пота, в глазах бурлил страх и напряжение. Парень тяжело вздохнул, успокаиваясь. Видел, как дрожат собственные руки... и как перестают.       По плечам пробежали колкие мурашки, унося с собой панику и все, что было в душе, более-менее спокойной рекой лавы залегло на дно.       Исами взял блюдо в руки, вдохнул насыщенный аромат запеченного в духовке цыпленка и повернулся. Но увидел там Такуми и притормозил. Пропустил, видно, момент, когда тот закончил.       Парень сощурился, чтобы разглядеть, что приготовил брат. Панна котта.       Панна котта — это один из самых популярных итальянских десертов родом из Пьемонта. Сливочный крем, который служит его основой, отлично сочетается со многими ягодами, фруктами, орехами. Готовить такое блюдо довольно просто и неужели Такуми выбрал для поединка его??       Нет... это же Такуми Альдини, он обязательно что-то выкинет, где-то зацепится и что-то придумает. Этот факт в сочетании с простотой блюда настораживал и пугал.       Исами всмотрелся, на взгляд начав разбирать ингредиенты: панна котта состояла из трех слоев, на вид очень легких и воздушных. Нижний — белый, из крема, верхний — красный, видимо, из клубники. Не слишком яркий, чтобы не сливаться с густым алым фруктовым сиропом, красиво разлитым по белой тарелке. Тонкий третий слой в самом верху был почти незаметен сбоку, белый, так же из сливочного крема, сделанный, скорее всего, для того, чтобы две красивые ягодки малины с ярко-зеленым листиком не сливались с красным слоем из ягод и балансировали на розовом оттенке.       Все это выглядело действительно просто, так что не решаясь гадать, что же такого придумал старший брат, Исами направился к Соме.       В отношении аромата блюдо младшего Альдини, конечно, брало вверх, как минимум потому, что ни одна сладость не может пахнуть так, как запеченный кусочек филе цыпленка, политого вкуснейшим соусом из специй, приправ, лука, чеснока, сыра Пармезан, панировочных сухарей и кое-чего другого. Нотка нежности в аромате витала благодаря той самой веточке базилика наверху, с легким оттенком лимонного запаха.       Такуми глянул на блюдо брата, но не выдал ни одной эмоции. Лицо его было спокойно, парень уверен в победе, но волнение Исами его напрягало. По щеке скатилась капля испарины и он отвел взгляд.       Сома, сидящий за столом, оценивал блюда на глаз, внимательно оглядывая сначала одно, потом другое. Юки, стоящая сбоку от него, тоже не отставала, стараясь разобрать на вид все, что только можно.       Давящая атмосфера повисла в воздухе, как будто кухонный пар поднялся к потолку.       Сома попробовал первое блюдо — цыпленка. Вначале его лицо было сосредоточенным, но затем он удивленно посмотрел на мясо, что-то помешал в соусе, макнул туда еще кусочек и... не сказав ничего, приступил к следующей тарелке...       Исами чертыхнулся про себя, судорожно сомкнул тяжелеющее от волнения веки, а Такуми закусил губу.       Сома более «детально» пробовал десерт: аккуратно брал ложечкой то сверху, то снизу, забрал ягоду малины, макнул в сироп и был так же слегка удивлен, как и от предыдущего блюда, все еще стараясь сохранять спокойствие.       Исами сжал кулаки.       Юки тоже попробовала еду, восхищаясь и рассказывая про ингредиенты, словно ей было интересно угадывать их и произносить это вслух.       Сома деловито кашлянул в кулак, нахмурил брови и приоткрыл рот, чтобы вынести вердикт. Время застыло.       — Победил... — наверное, этот момент был самым длинным для Исами за всю его жизнь. Все мысли заледенели в голове, больше не бегали, а с сердцем, прекратившим ритм, ожидали одной только фразы. Или, может, это его собственное сердце застыло? — Такуми.       Сома начал объяснять причины своего выбора, но проигравший уже не вслушивался. Реальность, упавшая на голову, загудела в ушах. Исами понимал, что это конец. Он может уже собирать вещи, уходя из жизни брата, так как тот его точно, точно не примет! Думать о хорошем было бы глупо и слишком самонадеянно. Теперь он это понимал. Приговор вынесен и парень уже ощущал, как слова признания силой просачиваются сквозь губы, кусают жестокостью и отражаются отвращением и отторжением во взоре брата.       Жестокая судьба защипала глаза и Исами вспомнил:       — Слушай, они-чан, что бы ты делал, если бы мы разлучились? — спросил как-то он, лежа в кровати с Такуми.       Этим вечером, еще в районе учебы в средней школе, они решили посмотреть какой-то вышедший совсем недавно триллер. Потом дело перетекло на ужастик, после на рассказывание страшилок и ближе к ночи, когда усталость брала свое, витая чем-то легким в сознании, братья перешли на душевные разговоры. Ночью они всегда протекают легче и искреннее. Желание отдохнуть давит попытки лгать и недоговаривать, хотя их и так не бывает у них.       — О чем ты говоришь, Исами? Этого никогда не случится, — без колебаний, спокойно отвечает брат и легко-легко улыбается, сжимая в руках подушку.       — Точно? — с опаской уточняет он, — и ты примешь меня любым? — в детском голосе трепещет надежда на то, что когда-то ему хватит смелости рассказать о своих настоящих чувствах и Такуми их не оттолкнет.       — Конечно приму! Я люблю тебя любым, Исами, — отвечает тот и все так же мило улыбается.       На щеках парня показывается редкий румянец, он отвечает удовольствием на губах и кивает.       — И я тебя тоже, брат!       — ...ми... Исами! — наконец-то долетает до сознания и юноша моргает, чтобы скинуть с ресниц остатки нахлынувшего воспоминания, что мешали видеть перед собой, заставляя все вокруг плавать.       Он поднимает глаза на обеспокоенного Такуми и смотрит на него взглядом, полным безысходности, удивляя этим брата настолько, что тот замолкает, не закрыв рта.       Через миг парень произносит:       — Теперь-то ты мне ответишь, что с тобой случилось?!       Такуми и правда не знает, не понимает происходящего с братом. Его это напрягает, выводит из себя и волнует. Он не может спать, а просто глядит в потолок уставшим от раздумий взором. Пытается добиться правды уже сколько? Месяц? Две недели? Может, одну? Но это длится достаточно долго, чтобы надоесть. Вся эта ситуация встала поперек горла, казалась бессмысленной, и Такуми искренне не понимал, почему Исами не расскажет ему о том, что его волнует. Неужели он недостаточно ему доверяет, неужели есть что-то настолько «личное», о чем брат не хочет рассказать даже самому близкому человеку? Что же случилось с Исами??       На кухне повисает тишина, атмосферой можно резать не хуже, чем ножом. Все внутри Такуми застыло, он с каждым тиканьем часов придумывал все новые и новые версии правды, и каждый раз они становились все хуже и хуже. Исами же наоборот, гадал над взглядом и реакцией. Такуми хотел поторопить брата, но слова застряли в горле, как рыбьи кости, и будто сами не хотели выходить.       А Исами не смог сдержать слезы, они горячими каплями покатились по щекам, оставляя за собой тонкие, стеклянные дорожки.       Сейчас он стоит напротив родного брата, которого любит как парня, и должен ему об этом сказать?! Но в реальности это не было вопросом. Это было утверждением.       Наконец-то Исами взял себя в руки, стал на ноги более твердо и стер слезы запястьем, хотя это даже не помогло.       Он осмелился поднять голову, чуть вздернув подбородок, словно подставляясь, посмотрев в ясно-голубые глаза, столь очевидно выражающие переживание. — Конечно приму! Я люблю тебя любым, Исами.       Напоследок всхлипнув и выдавив жалкое подобие улыбки, он произнес:       — Я люблю тебя, брат.       Голубые глаза расширились, сразу понимая то, что скрывалось за словами...