Эрик, я не чувствую ног

Наверное, хочешь меня психом назвать или гадом самонадеянным. <...>. Есть причина, почему я такой. Мне постоянно больно. В хорошие дни боль просто невыносимая, а в плохие такая, что жить не хочется.

Смех отдавался по всему восточному крылу, ударяясь в высокие куполообразные потолки, каменные стены и сделанные для пантов выступы из гипсокартона, максимально стилизованные под антураж старого замка. Хибари ненавидел, когда люди смеются, но сейчас это всё било по нервам даже больше обычного. — То есть ты хочешь сказать, — всё ещё задыхаясь от смешков — и, вероятно, не самого удобного положения с откинутой головой и закинутыми на стол ногами, — уточнил Такеши, размахивая руками, — что сюжет «Маугли» — отстой. Гокудера закатил глаза, не скривив губы, потёр виски большими пальцами с холодными серебристыми кольцами и посмотрел на Хибари, забившегося в самый угол — его любимое синее кресло, сам выбирал и сам же сюда притащил. — Да, я именно это и сказал, придурок. Бенгальские тигры либо не охотятся на людей, либо приходят в ареал их обитания и убивают. Даже не всегда едят, но это скорее болезнь у тигров. Улыбка Такеши сменилась с весёлой на лукавую: — А почему тигры нападают? — Потому что им больно. Картинка перед глазами загорелась ярким светом, размывая силуэты, словно тот мифический свет в конце жизни, про который так часто говорили в поп-культуре европейцев. Хибари слышал как сквозь вату продолжающийся спор — Боги, они правда спорят из-за диснеевского кота? Хибари тоже любил убивать. Потому что ему больно. С детства что-то поселилось в голове и постоянно визжало, ныло, царапало глаза, было больно, очень больно, Хибари хотелось кричать и плакать, взрослые обследовали его, привязывали к кровати и кололи успокоительное — какие-то там кубики, миллиграммы, все сплывается в одно большое нечто из белых стен, мягкой ткани, женских рук и уколов-уколов-уколов. Никто не знал, что с ним, диагносты разводили руками и переводили к другому врачу, молились за его душу и жизнь. Через год всем надоело, и его выписали, прописав постоянный кайф. А как-то утром Кёя проснулся от боли — старое действие закончилось, а для нового ещё не пришло время — и кинул камень в служанскую кошку. Она спокойно прогуливалась по саду, мотала облезлым хвостом и смотрела на Кёю, чувствуя его болезнь и его тепло, на котором так приятно умоститься. Хибари кинул не просто камень, а вышел в сад через окно в пол и взял самый настоящий булыжник больше своей головы. Кошка превратилась в месиво, и голоса впервые за год стихли. Боль была с Кёей с детства, она затихала только тогда, когда ему кололи успокоительные, но их нельзя было часто употреблять, потому что это грозило зависимостью. После смерти родителей Кёе стало плевать на то, что он станет наркоманом. Потому что утром ему опять кололи эти сраные кубики Рубика, чтобы после третьего урока он поднимался из-за парты и кидал своего соседа в окно. За годы жизни родителей его карточка испещрилась психозами, неконтролируемой агрессией, инсомнией, периодическими интоксикациями — призванными улучшить его хуёвую жизнь. В один день Хибари встретил Мукуро, который сломал ему кости, показал отвратительную болезнь и антипатию к сакуре, а главное — заглушил все голоса. Каждый голос в голове, всю прежнюю ломоту, полыхающий внутри огонь — всё, он уничтожил всё. Хибари выбрался из этой передряги, нашёл доктора, ответственного за его внезапную слабость, и заставил дать ему зипрасидон, пока череп не проломил. Он десять лет заглушал свои боли и ярость, затыкал эти голоса, чтобы сука-Шамал выловил его в коридоре особняка и сказал, что, судя по его ЭКГ, Кёе нужно завязывать с этим глотанием таблеточек как конфеток. Шамал сказал: — Эй, проблемный, ты наркоман. Кёя не считал себя наркоманом, ему просто было больно. Это не было чем-то сложным для восприятия, ему было больно-больно-больно. Ему, наверное, стоило увеличить интервал между приёмами таблеток или сократить дозу. Но Шамал сказал: — Ты и пяти дней не продержишься. И Кёя был без таблеток уже шестьдесят девять часов. Он уже два дня не мог ничего поесть, потому что всю еду приходилось тут же выблёвывать иногда вместе с желчью, спать с открытым очагом боли где-то внутри тоже не получалось, глаза были красными и постоянно слезились, горло жгла всё та же родная желчь и рвущийся крик — естественная реакция на всё это дерьмо. Приписать к симптомам спутанность сознания, жар, скачки давления и резкую светобоязнь. — … Так это что, Питер Пэн хуже Крюка? — преувеличенно весело уточнил Ямамото, сильно наклоняясь, чтобы смотреть прямо в лицо Гокудеры. Хибари прикрыл глаза и встал со своего кресла, плетясь в сторону своей комнаты. Он не выдержит пяти дней, он наркоман, он привык к таблеткам и не сможет от них избавиться. Или сможет. И сократить дозу. И увеличить интервал. Ему больно. Когда больно — нужно убить.