Кораблик вдалеке помигивает сигнальными огнями, что-то настойчиво пытается рассказать своим наивным, бедноватым языком. Мэйв его не понимает — да и не особо забивает себе голову; ей просто нравится смотреть, как он тихонько ползет по кромке горизонта, наверняка оставляя за собой тоненькую белую линию всполошенной воды — в ночи, впрочем, совсем незаметную.
Этот вечер проходит так, что спроси ее какой-нибудь докучливый репортёр, ради чего она каждый день встаёт по утрам, ей и объяснять бы ничего не пришлось — достаточно всего лишь широко махнуть руками в попытке объять триумфальную премьеру в Чикаго ее первого полнометражного фильма, бурную афтепати, которую с редким вкусом подготовили принимающие, и, наконец, мерную тишину пустынного берега озера Мичиган, которой так приятно лечить звенящие от голосов и хохота уши. Что может быть лучше самой шикарной на свете вечеринки? Превыше любого удовольствия Мэйв ценила возможность сбежать с нее в тот момент, когда ей самой этого захочется.
— Все говорили сегодня только о тебе.
Голос у Хоумлендера ровный, спокойный — у Мэйв нет ни единой зацепки, чтобы понять, рад он тому, о чем сказал, или нет. Она смотрит на него, сидящего рядом на лавочке — он в ответ улыбается, слегка приподнимая брови, мол — задала ты им жару, малышка Мэйв.
— Фильм будет популярен лишь потому что там есть твое камео, — привычно пожимает плечами она, — Тебе спасибо за поддержку.
Хоумлендер крякает, расцветает довольством — Мэйв волей-неволей усмехается себе под нос. Иногда ей кажется, что она встречается с подростком, которого купить можно парой добрых слов и шоколадным батончиком. Порой, однако, человек, что сидит рядом, беззаботно покачивая ногой, задаёт ей такие головоломки, что вволю задуматься — а знает ли его вообще хоть кто-нибудь? Дай бог, чтоб сам себя знал.
Тем не менее, именно Хоум на вечеринке шепнул ей ненароком, что через пару минут планирует закругляться и осмотреть окрестности — в тот самый момент, когда она сама валилась с ног, и думала только о том, как бы незаметно улизнуть. Рассуждать, умыкнул он ее чтобы прекратить поток чествований не в свой адрес или действительно пожалел ее ноющее от застывшей улыбки лицо, представляется ей делом неблагодарным. Здесь и сейчас она свободна от вспышек камер, а он только и делал весь вечер, что расточал ей похвальбы каждому, с кем доводилось поговорить.
Было выпито немало шампанского, черная вода плещется почти у самых ног, гоняя туда-сюда блики света ближайших фонарей. Неловко протянутая рука Хоума — Мэйв угадывает в ней чужой, разученный жест, подсмотренный в старом фильме, который они глядели на днях — все это безыскусно, а потому и приятно. Она мягко касается настойчивой ладони, слегка пробегает по ней пальцами. Это явно один из тех дней, о которых точно не приходится жалеть.
— Вернёмся в отель?
— Ещё пару минут посидим — здесь так хорошо, — она чуть потягивается, откидывает голову назад, — Чего от тебя хотел Кэннет? Он полвечера от тебя не отлипал. Все так же горит заняться ремейком «Патриота»?
Хоумлендер фыркает, раздраженно начинает вещать — Мэйв кивает то тут, то там, не забывая корчить сочувствующую мину. Вслед за первым корабликом потихоньку начинает свой ход другой, после тянется третий… Если уж Хоум решает поделиться тем, что именно его не устраивает в менеджменте съёмок и бездарных людях, съёмки эти проводящих, то будьте покойны — ни одной детали не упустит, каждую словесно уничтожив, и не единожды. Звёзд на небе из-за густого тумана не видно, но круглый пятак полной луны порой все же находит в себе силы, чтобы просунуться из-за серых облаков, показав миру стыдливый пятнистый свой краешек…
–…элементарно не представляет, как снимать полеты, но только потому что носом уткнулся в мохнатку Кэролин, та даёт ему фильм за фильмом…что такое? — недоумевает Хоумлендер. Он приостанавливает свой спич, видя, что собеседница его от души покатывается со смеху. А Мэйв и объяснить толком не может, что именно ее так развеселило — то ли глуповатая «мохнатка», невзначай оброненная обиженным тоном ученика начальных классов, то ли точность подмеченного — Хоум ни слова неправды не сказал. Кэннет и впрямь трахает Кэролин, за что и посиживает время от времени в режиссерском кресле — весь Воут знает об этом.
— Не обращай внимания, — машет она рукой наконец, — Представила картинку. Скажи ещё раз за Кэннета. Как он там выражается?
Хоумлендер, глядевший до этого слегка подозрительно, на секунду задумывается, после высоко задирает подбородок и одним уголком рта шепелявит что-то о «новом видении» и «смелости кинопервопроходцев». Мэйв хихикает — до чёртиков похоже — и он довольно улыбается в ответ. Видел бы их Кэннет, точно бы покачал головой, буркнув, мол, суперы — что дети малые.
— Сегодня все прошло как надо, — бодро говорит Хоумлендер спустя пару секунд, мечтательно глядя куда-то вдаль, — Да, точно — как надо. С этого дня, Мэйв, держи отсчёт — начнется твое шествие по свету как самой сильной женщины этого ебанного мира. Да, ты только представь. Тебя будут обожать и в мегаполисах, и в сраных юртах, будут заучивать наизусть каждую твою мелкую привычку, коллекционировать фантики от жвачки с твоим лицом, будут на руках носить. Может даже больше, чем меня — кто знает, все может быть. Нет-нет, — он мягко прерывает ее попытку возразить, кладет ладонь на ее обнаженную коленку, — Ну не спорь, не спорь, прошу. Ты все это более чем заслужила. В конце концов, кто здесь может быть достоин почестей больше, чем настолько выдающаяся супердевушка? Единственная в мире Мэйв.
Моя супердевушка.
— Спасибо, что ты рядом — тихо отвечает Мэйв, которой стало вдруг тяжело подбирать слова — все куда-то разбежались, — Не представляю, как бы я все это сделала в одиночку.
— Ты и не одна, Мэйв. Я и ты — против всего мира, помнишь? — Хоумлендер уверенно ей подмигивает, — Так что, вернёмся в отель?
Ладонь на ее ноге стала будто тяжелее, требовательнее. Мэйв секунду вглядывается в его лицо, после смело подаётся вперёд для поцелуя.
— Я и ты — против всего мира, — повторяет она с лёгкой улыбкой. Это явно один из тех дней, когда нет ни единого повода мантре этой не верить.
***
Огромная кровать, на которую они вольно падают, создана богами и для богов — дышащие свежестью облака подушек, темная атласная ткань с витиеватым орнаментом мелкой лилии, отливающим золотой нитью, резная узорная спинка с изображением двух дерущихся львов, уходящая чуть не под самый потолок — казалось, что даже Марс предавался любви с Венерой в куда менее помпезной опочивальне.
Мэйв с наслаждением раскидывает руки по мягким подушкам — впервые за неделю она может позволить себе вволю понежиться в постели. Хоум целует ее, спускаясь все ниже и ниже, в какой-то момент становится так хорошо, так, мать его, хорошо, что мыслей в голове не остаётся — их подменяют бессмысленные слова и невнятные просьбы ни в коем случае не останавливаться. Пальцы комкают гладкую ткань покрывала, дыхание учащается, горячие волны шумят в голове, в груди, внизу живота…
— Черт, — стонет она, высвобождаясь наконец от напряжения, круто выгибается и тут же падает вновь на подушки. Хоум даёт ей лишь секунд десять передышки, после требует того, чего хочет взамен — ее королевское сиятельство в полное свое распоряжение.
Все происходит так, как происходило десятки раз — мерно, мягко, без игрищ на результат. Что в этот раз случается такого, что заставляет Мэйв просить того, о чем раньше не просила — она и сама толком не знает. Больно хорошо они друг друга понимают весь этот длинный вечер, разве не так?
— Сильнее, — разрешает она, глядя в потемневшие глаза Хоума, читая в них поначалу неуверенность, а после — благодарность, дикую какую-то радость. Сколько раз они занимались сексом, но ни разу не видела она таких его глаз.
— Сильнее, — повторяет она уже едва дыша, — Сильнее, ну!
Резко запирает в горле — чувство, о существовании которого она уже давно позабыла, пронзает ее от левой кисти до пальцев ног. Она вскакивает, не понимая, что происходит, после рвано кричит. Боль. Адски больно. Она не знала боли…сколько? С десяти лет? Ее левое запястье, которое секунду назад сжимал в своей ладони Хоумлендер, раздроблено до лоскутов, кисть висит под странным, тошноту вызывающим углом. Кровь стекает по локтю на подушки, оставляя дорожки из алых звёздочек вдрызг разлетевшихся капель.
— Блять, как же…блять! , — мычит она, закинув голову и стиснув зубы.
— Прости, — Хоумлендер, отскочив было чуть не в другой конец комнаты, смотрит на нее так, как смотрит школьник, разбивший окно прямо на глазах у учителя. Вид его — со спущенными штанами, широко распахнутыми глазами, растерянным, испуганным лицом — до того бестолков, что Мэйв ничего лучше не находит, чем криво ухмыльнуться в ответ.
— Видимо, я все же недостаточно сильна для самого сильного мужчины земли, — пытается она неуклюже шутить, баюкая горящую огнем руку.
— Да уж, — тянет Хоумлендер, всё ещё с некоторой опаской поглядывая на нее, но с удивлением Мэйв отмечает, что в голосе его сожаление верно уступает место какому-то иному чувству. Она смотрит на него так внимательно, насколько позволяет ей боль — ее встречают упрямо сжатые губы, потупленные в пол глаза.
— Ты…ты ведь сама просила сильнее, Мэйв.
— Я разве говорю, что не просила? Я тебя ни в чем не виню. Просто надо было…
— Ты сама просила сильнее, — вдруг куда увереннее произносит он, после чего быстро натягивает штаны и идёт к балкону, — Я хочу…мне надо…разгребу ситуацию. Сходи пока к доктору какому-нибудь…не знаю, кто у нас занимается травмами. Никогда не ломал ни рук, ни ног.
Глядя на то, как стремительно Хоум вылетает из окна и мгновенно растворяется в темноте чикагской ночи, Мэйв вдруг понимает, с каким именно чувством он смотрел только что на ее искалеченную руку. Разочарование — вот как оно называлось, и вот что коптит ей горло прямо сейчас, не давая толком даже слезами залиться.
***
Хоумлендер не наобещал пустого — он действительно обстряпал все обстоятельно. На пресс-конференциях Мэйв стоически улыбалась, демонстрируя разрисованную гипсовую повязку, и рассказывала о том, как этой самой рукой она остановила потерявший управление автобус, полный ребятишек. История безумно нравилась прессе, а значит — благодатно была принята Воутом.
— Наша Мэйв — настоящая героиня, — Хоумлендер покровительственно клал руку ей на плечо, после чего по-джентельменски предлагал стакан воды, — Что бы мы без нее делали? Что бы я делал без нее?
Автобус, измочаленный в хлам, без единого пассажира, без водителя и почему-то без колес, нашли поутру на улице неподалеку от Уолтер Пейтон Колледжа. Очевидцы поклясться могли бы, что такого бедового транспорта в глаза никогда не видели — его будто давили катком, драли на части, мяли и пинали, рвали и лупили что есть мочи...
— Королева Мэйв сильнее самого Хоумлендера, если такое смогла сотворить с автобусом одной лишь рукой, — почесав затылок, отозвался один из свидетелей.
— Я в фильме видел — она и покруче может, — тут же нашелся второй, — Хороший фильмец, кстати. Я бы и второй раз сходил, да не с кем, а Дебра пересматривать не любит.
