Пальцы тянутся к лежавшему на столе блокноту. Чан знает, кому он принадлежит, этот почерк Чан узнает из тысячи. Он всегда читал тексты Чанбина, но этот Бан трогать не должен - Чанбин не говорил о нём и не просил его оценить. Но Чана любопытство гложет, хоть разумом он понимает, что лучше не читать, лучше про это забыть. Его руки всё равно тянутся к листку, его глаза всё равно пробегаются по строкам.
Этого делать не стоило.
Чан знал, что день Х настанет, и Чанбин напишет об этом. Он может с лёгкостью выложить свои страхи и сожаления на бумагу, в отличие от самого Бана, которому даётся это с трудом. Чан так увлёкся своими мыслями, что не услышал как в студию кто-то вошёл. Сложно не догадаться кто это, ведь всё буквально говорило о том, что Со работал здесь уже давно: его вещи, пустые стаканы от кофе и, конечно же, этот блокнот. Подарок, кстати, от Чана на день рождения Чанбина.
— Хён? Ты уже вернулся? — спрашивает младший, пройдя ближе к столу, у которого стоял Бан. — Ох, я ещё не закончил куплет, так что особо читать нечего, — смутился Чанбин, увидев в руках старшего его текст. Волнение накрыло его с головой.
Только сейчас Бан замечает, что Со плакал, но тот упорно делает вид, что всё в порядке, хотя это совсем не так.
— Я тоже хочу… — срывается с губ Чана, хотя он и сам не знает продолжения этой фразы. Чего он хочет?
— Что? Я… я не знаю… Но если так хочешь, можешь написать продолжение, мне кажется, я не смогу этого сделать. По крайней мере, сейчас, — смутившись, Бин смотрит в сторону.
Наверное, из всех написанных песен, эта - самая сложная. Написание Со далось с трудом - с болью и горечью, с огромным грузом на плечах.
— Я... я… — он хочет сказать, что нет, он не сможет так, как Чанбин, но слова словно застревают в горле. И почему-то вид младшего не даёт сказать нет, Чан против воли кивает и думает, что на написание этой песни потребуется слишком много времени.
— Бери этот блокнот, у меня есть ещё один, - младший, словно читая его мысли, достаёт ещё один новенький блокнот. Этот ему подарил Джисон всё на тот же день рождения.
Удивительно, но среди них троих Чанбин тот, кто бережно хранит каждый подарок. Он говорит, что это - его воспоминания, и они ему очень дороги. Он мог бы себе купить хоть сотню новых, но нет! Со использует то, что дарят ему ребята и относится ко всем подарка с особой бережностью. Никогда Чан не видел мятых или грязных листов в подаренных блокнотах. Хотя в его предыдущем блокноте, который он купил сам в какой-то поездке, когда свой забыл дома, творился хаос из записей и рисунков, а на листах подаренного Чаном блокнота нет ничего, кроме текстов. Это заставляет сердце сжаться.
— Я боюсь, что потребуется слишком много времени на это.
— Ладно, — так просто соглашается младший. — Я, пожалуй, пойду домой, очень устал.
— Да, конечно, Бинни, отдохни, — улыбается лидер.
— Ты тоже, хён, не засиживайся слишком долго, тебе тоже нужно отдыхать, — Бан кивает не в силах сказать что-то. — Спасибо, хён!
— За что?
— Я что, не могу просто сказать тебе спасибо? — немного хмуро отвечает Со и разворачивается к двери, но старший рывком хватает его за руку.
— Бинни! Спасибо.
— За что?
— Я что, не могу просто сказать тебе спасибо? — отзеркаливает ответ младшего Чан и улыбается уголком губ.
Они поняли немой посыл друг друга.
Старший думает, что когда-нибудь он сядет за написание этой песни, но не сейчас. Он уже собирался закрыть блокнот, как в студию влетает ураган по имени Хан Джисон.
— О, хён, привет! А где Чанбин-хён? Я был на практике, думал, что вместе пойдём домой.
— Он ушёл несколько минут назад.
— Ладно, побегу, может, догоню его, — говорит Хан, уже выбегая за дверь.
А взгляд снова цепляется за текст, и попытки Чана закрыть блокнот и отложить эту работу на потом, ту самую, для которой сил никогда не будет хватать, с треском проваливаются. Бан читает написанные Чанбином слова, и слёзы сами наворачиваются на глаза. Чанбин так открыто сожалеет и так хорошо передаёт свои переживания на бумагу, и это заставляет лидера чувствовать то, что он прятал глубоко в душе.
— Только не это.
Шёпот растворяется в тишине пустой комнаты.
И вот оно, то чувство, сравнимое с прорывом плотины. Все думы и воспоминания, спрятанные в глубине души, одним потоком хлынули на него. Бана захлёстывают эмоции, слова один за другим складываются в строки. Чан начинает рыдать, вспоминая тот день, когда между ним и Чанбином появилась невидимая стена. Тогда он видел в глазах младшего немую просьбу остановить его, ведь если Чан перейдёт эту черту - никто не сможет вернуть былое. Но Чану тогда хотелось причинить ему боль, и он наговорил того, чего на самом деле не хотел. После они, конечно, поговорили и вроде всё решили, но стена не исчезла, а лишь укрепилась. Их чувства словно остыли. Но сейчас, снова пробегая взглядом по тексту, написанным Со, он понимает, что здесь сумасшедший ублюдок не Бин, а он сам. В то время как он прятал всё это в глубине себя, не желая разобраться с этим, младший думал об этом. Мучил себя этим. Терзал себя этим. Слёзы всё душат, но вдруг становится легче - эмоции отражаются в написанном.
Воспоминания взрываются в памяти. Ещё недавно Чанбин был милым парнишкой, пусть немного дурашливым, часто напоминая ребёнка. Сейчас он уже слишком взрослый, который несмотря на свою резкость и несдержанность подставит своё крепкое плечо каждому, кто будет нуждаться в этом. Крепко обнимет Джисона во время нервного срыва у младшего. Успокаивающе погладит по спине Феликса, когда у того очередной приступ паники. Скажет подбадривающие слова Хёнджину, когда он снова начнёт копаться в себе. Для Сынмина с Чонином будет надёжной стеной и отличным старшим братом. Для Минхо будет тем, кто побудет рядом, пока тот плачет. А для Чана он тот, кто заботится о нём, проверяя, поел ли старший, хорошо ли спал и всё ли с ним в порядке. Он для него - целая вселенная.
***
Всю дорогу домой Джисон пытался узнать, что с Чанбином, но тот просто говорил, что устал и хочет поскорее лечь спать. В голове Со без остановки прокручивал сегодняшнюю ситуацию в студии. На самом деле, он не планировал кому-либо показывать эту песню, тем более Чану. И когда он увидел блокнот с текстом, у него в руках, Чанбин попросту растерялся, хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не испытывать стыд за то, что всё ещё не может отпустить произошедшее.
— Хён, ты куда? А кушать? — они только пришли, и младший сразу же отправился на кухню в поисках ужина.
— Нет, не хочу. Я в душ и спать. А ты хорошенько поешь, Джисони, тебе нужны силы, — Хан видит, что сегодня что-то не так - что с Чаном, что с Чанбином, но давить на них он не будет, если им это будет нужно - они сами поделятся с ним, но Хану всё равно больно видеть их такими.
— Хорошо,— тихо отвечает Джисон. Чанбин просто ненавидит себя за то, что расстроил младшего. Он заходит в душ и его накрывает новая порция слёз.
— Что с тобой, Чанбин? — спрашивает он у своего отражения в зеркале. — Когда ты стал таким? Когда в последний раз плакал? Почему ты причиняешь людям боль? На что ты стал похож? Ты такой жалкий, — последние слова он приговаривает, шёпотом оседая на пол, задыхаясь от чувства вины, сковавшего рёбра.
Для написания этой песни у него ушло много времени, и каждый раз садясь за работу над ней, он испытывал одно и тоже. Легче не становилось, в итоге это привело его к нервному срыву. Сейчас, сидя на полу в ванной, у него одно есть только одно желание - причинить себе физическую боль, чтобы переключиться с душевной, но сил на это не было, так что он становится под душ и включает холодную воду. В голове звенящая пустота, но это лучше, чем бесконечный поток мыслей. Спать он ложится ближе к часу ночи, не ощущая ничего, кроме жуткой усталости.
***
И лишь окончив писать, Чан понимает, что хочет разрушить эту стену между ними. На часах два ночи, и он торопится домой, крепко сжимая блокнот в руках, а в мыслях надеется, что ещё не поздно это сделать. Он заходит в комнату, и, не обращая внимания на то, что уже глубокая ночь, и все спят, он идёт в комнату Со и Феликса, подгоняемый слабой надеждой. Он пытается разбудить Чанбина, попутно краем уха слыша шорох на соседней кровати. Видимо, Чан был слишком громким - Феликс начал ворочаться во сне. Он тихонько трясёт Чанбина, чтобы тот наконец проснулся.
— Хён? Что случилось? — Бин не может понять, что происходит, когда его тянут на выход из комнаты, но покорно встаёт и шлёпает босыми ногами по холодному полу за вслед Баном. Так они оказываются на балконе, и Чанбин сразу же вздрагивает от контраста температур. Старший снимает с себя толстовку и бережно накидывает на плечи младшего.
— Я сделал это. Я закончил песню! - с облегчением заявляет Чан. Удивительно, но это действительно помогло ему разобраться в себе.
— Так быстро? Я думал на это уйдут месяцы, — смеётся Бин. Ему потребовалось около месяца, чтобы написать свою часть.
— Я тоже так думал, но прочитав то, что написал ты, я не смог сдержать эмоции, — говорит Чан, по-прежнему сжимая перила и глядя на огни ночного города. — И я кое-что понял. Тогда я должен был остановить тебя, а не подливать масла в огонь и говорить то, чего не следовало, - Чанбину не нужно говорить, что хён имеет в виду. Он рад, что Чан понял, о чём сожалел младший.
— Не нужно, хён. Я знаю, что мы тогда были на взводе. Из-за тяжёлого расписания мы не спали толком и почти не ели. Всё в порядке, правда, всё хорошо! — его голос звучит мягко в ночной тишине.
— Нет! Я хочу поговорить об этом прямо сейчас! — твёрдо заявляет старший. — Мы тогда не всё выяснили. Я не видел, что тебе нужна поддержка, в то время как твоей поддержки мне всегда было мало. Прости меня, я так сожалею об этом, прости меня за мой эгоизм, — Бан подходит, обнимая Чанбина. Тот совсем не сопротивляется, особенно когда холодные пальцы лидера касаются горячей кожи спины младшего.
— Тебе не за что извиняться, я сам виновен в своей несдержанности и вспыльчивости, — тихо шепчет Со куда-то в ключицу старшего, крепче прижимаясь к нему.
— Бинни, никто не винит тебя. Все мы очень любим тебя, особенно младшие, я даже завидую немного. Я не могу без тебя и очень хочу начать всё с начала, если ещё не поздно. Могу ли я?..
— На самом деле, я хотел того же, но боялся об этом говорить, - перебивает его Со, глядя прямо в глаза. - Мы тогда вроде всё решили, и мне казалось, что тебе это не нужно. Вот и молчал.
Горячие губы старшего на шее Чанбина контрастируют с его холодными руками под одеждой рэпера.
— Поспишь сегодня со мной? Может, я слишком тороплюсь, но я так скучал по тебе.
— Конечно. Кому-то же нужно будет согреть меня сегодня. Тебе придётся терпеть мои холодные ноги, потому что я ужасно замёрз!— смеётся младший.
— Господи! Бинни, я ужасный хён и парень. Идём скорее. Не хватало ещё чтобы ты заболел, — Чан готов себя убить за такую оплошность - Чанбин всё это время стоял босиком на балконе и молчал!
— Но зато твоя толстовка очень тёплая.
— Это не меняет того факта, что я ужасен.
— Я всё равно тебя люблю, ты для меня самый лучший.
Сердце Чана крошится от слов Чанбина. За что он заслужил такое счастье?
— Бинни, ты такой милый. И я так безумно люблю тебя.
Чанбин уже давно посапывает на груди старшего, прижимаясь ближе к источнику тепла. Он так и раньше делал, но сейчас это ощущается по-другому. Чан пытался согреть ледяные ноги младшего, в тысячный раз отвешивая себе мысленную оплеуху.
Каждый момент становится ценным.
