Белые нарциссы

Любовь как цветок – ей нужно время, чтобы расцвести.

Хигучи приносит в свой кабинет букет белых нарциссов каждый божий день, да практически каждый час. Хигучи приносит в свой кабинет эти прекрасные цветы, улыбаясь нежно-нежно; как будто только в этих цветах и сокрыто её счастье. Хигучи… лишь любуется цветами, обожая те, и никак не может пересилить себя; сказать напрямую о своих чувствах излишне сложно, излишне страшно. Сказать Акутагаве о собственной любви, пожалуй, невозможно, по крайней мере, Хигучи в это честно верит. И от того прячет несчастный букет от глаз каждого прохожего – белые нарциссы расцветают за считанные секунды в глубине её прекрасной души. Белые нарциссы продолжают окрашивать в этот дивный цвет всё вокруг; белый – символ смерти для большинства, но Хигучи с ними не согласна. Для неё белый всегда был и будет символом всего самого святого, символом невинности, духовной святости; для неё белый всегда будет цветом, которым она хотела бы окрасить саму себя. Белые нарциссы улыбаются, Хигучи улыбается им в ответ. Всё на деле довольно просто. — Что это? – задаёт вполне логичный вопрос Акутагава, глядя на принесённый втайне от других букет. — Это… – практически запинается, путается в словах Хигучи; а после выдаёт неправду, – это подарок от поклонника! Хигучи лжёт, откровенно обо всём лжёт, но Акутагава склонен верить, ведь иначе быть не может – Хигучи не может его обмануть, кто угодно, но только не милая Хигучи. Хигучи лжёт и ей правда стыдно, но сказать правду она попросту не может, уж слишком, уж больно стыдно. Хигучи лжёт и это не получится никак исправить – Акутагава беззаботно пожимает плечами, уходит из чужого кабинета, прикрыв за собой двери. А после срывается на всяком проходящем мимо человеке; просто так, для профилактики последнего – говорит он самому себе. Хигучи же прячет цветы как можно лучше, дабы больше не посыпалось вопросов на её голову. А на следующий день приносит новый букет, что будет немного больше предыдущего. Всё те же белые нарциссы, что продолжают улыбаться ей. С одним жёлтым «пятном»; с каждым днём количество белых «пятен» резко уменьшалось. Жёлтые нарциссы улыбаются ей, вот только в ответ получают сплошную пустоту. Одно сплошное ничего. Всё на деле довольно просто. — Что это? – задаёт один и тот же вопрос Акутагава, но вместо ответа получает одну только болезненную тишину. А потому молча уходит, уходит в который раз подряд. — Простите… – тихо шепчет про себя Хигучи, и приносит новый букет уже жёлтых нарциссов. Хигучи, пожалуй, сама от всего устала, устала лгать, устала притворяться, устала и от этих вечно огненных цветов. Хигучи, пожалуй, находится на грани, с которой так легко и просто спрыгнуть – вот она делает шаг вперёд, а вот – два шага назад. Вот она срывает пару лепестков, а вот выкидывает букет в ближайший мусорный бак, окончательно сорвавшись с места. Вот она… просто существует; этого вполне достаточно, по крайней мере, так считает Акутагава. Прикрывает ладонью рот, всё смотрит, наблюдает за Хигучи, которая ведёт себя совершенно как обычно, как всегда до этого. Жёлтые нарциссы продолжают улыбаться, вот только Хигучи им не отвечает, больше никому и никогда не отвечает – она и правда, ведь действительно устала. Замкнутый круг, который никак не разорвать, не прекратить странные страдания по одному и тому же. Замкнутый круг, который не получается понять – жёлтые нарциссы наконец-то прекратили улыбаться. Всё, конечная. Дальше пути нет. Всё на деле довольно просто. — Снова этот тайный поклонник? – говорит Акутагава совершенно будничным тоном, будто бы и правда ничего не чувствует по отношению к происходящему. — Да, простите… – уже громче говорит Хигучи и опускает голову как можно ниже; лёгкое похлопывание по голове в ответ. Акутагава вовсе не ревнует или же не менее откровенно лжёт, повторяя за Хигучи. Акутагава вовсе не ревнует, только продолжает наблюдать за происходящим хаосом, за этими странными цветами, что отчего-то сейчас находятся в мусорном баке. Акутагава вовсе не ревнует, а после самолично выносит мусор, сжигает эти такие ненавистные и любимые цветы. Он часто сравнивал Хигучи и белые нарциссы – одинаково святые, одинаково недоступные; к ним лишь можно тянуть свои ладони и надеяться на чудо, не более того. От них можно лишь дожидаться чуда и не надеяться на ответные чувства; Акутагава в своём роде был отменным дураком. Таким дураком, что никто иной, пожалуй, не сможет переплюнуть даже при самом большом желании. Таким дураком, что не замечает очевидного – Хигучи смотрит на него со стороны и (не) тайно восхищается. Хигучи смотрит на него со стороны и мечтает прижаться к его плечу, но вместо этого всё приносит новые нарциссы. Цветы продолжают петь и улыбаться, цветы продолжают жить собственной жизнью; Хигучи начинает их искренне, до последней капли крови ненавидеть. Всё на деле довольно просто. — Что такое? – говорит Акутагава в сторону Хигучи, стоит только тому заметить пристальный взгляд на своей спине. — Ничего, простите… – теряется Хигучи, практически заикаясь, произнося эти два тяжёлых слова; извиняться всегда излишне тяжело. Акутагаве надоело ждать и надоело верить – белоснежная глоксиния оказывается в его руках за считанные секунды, затем ещё одна и ещё одна. Пятнадцать штук, ровно пятнадцать штук, не больше и не меньше. Переплетённые душистым горошком прекрасные цветы, чей аромат можно вдыхать, пожалуй, бесконечно. Переплетённые душистым горошком его настоящие чувства, которые он решил наконец-то приоткрыть, рискнуть, поставить свой первый шах и мат. Переплетённые душистым горошком улыбчивые цветы, которые оказываются на столе рабочего стола Хигучи на следующее утро – Акутагава делает вид, будто бы ничего не понимает. Акутагава лишь молча пожимает плечами, поправляет букет и удаляется из кабинета, покуда не пришла Хигучи. Только записку и оставляет, старательно меняя почерк – она не должна догадаться, не должна ничего понять; Акутагава… на самом деле так и не определился, так и не смог полностью собраться, дабы признаться напрямую. Всё за него скажут эти дурацкие цветы. Всё на деле довольно просто. — Что это? – спрашивает Хигучи удивлённо, разглядывая праздничный букет со всех сторон. Интерес, ею руководит один лишь интерес. — Должно быть, твой тайный поклонник, – отвечает вполголоса Акутагава, прикрывая рот ладонью в уже привычной для себя манере. Ничего, Хигучи понимает всё без слов; улыбается излишне широко, счастлива до глубины души, обнимая этот небольшой букет. Наслаждается каждым цветком, каждым белым оттенком, который только попадается ей под руку. Акутагава продолжает молча наблюдать, а после отходит в сторону; не успевает только вот сбежать. Хигучи хватает его за руку, внутри боясь, что всё не так поняла, что вновь ошиблась – нет, это невозможно, она уходит позже всех и раньше её просто приходит только Акутагава. Ошибки быть не может; краткий поцелуй в щёку, полное удивления лицо стоящего напротив. Акутагава старается не краснеть, но ничего не получается: подлый румянец всё же проявляется на щеках. Акутагава старается держать, а после срывается, прижимает Хигучи к себе на долю секунды; Хигучи большего не надо – жёлтые нарциссы наконец-то полностью исчезли. Растворились в потоке времени. Всё ведь и правда довольно просто. — Спасибо, –говорит Хигучи как можно искреннее, дабы не подумали, что она вновь решила обмануть, вновь сказала болезненную ложь. —Никогда больше мне не лги, – отвечает вполголоса Акутагава; аккуратное похлопывание по голове. Стандартный жест и нестандартная ситуация. Поистине счастливая история?