Черная рука и фантастические твари

      Астропрогноз, опубликованный во вчерашней «Жэньминь Жибао», предвещал скорпионам сложную неделю, полную травматизма и встреч с прошлым, и советовал воздержаться от поездок, выяснений отношений с родными и командировок. Сложное соединение Марса и Плутона на восходящем лунном узле в оппозиции к Солнцу в восьмом доме сулило большие неприятности и постоянные конфликты на бытовой почве, а на деле могло и вовсе закончиться терактом на какой-нибудь АЭС и военным переворотом. Ну или выползом из норы какого-нибудь тайного общества или маньяка-убийцы.       И все это на ретроградном Меркурии. К-комбо.       Это-то Вэй Усяню и сообщил Цзян Чэн в три часа ночи, когда ввалился в его квартиру и распугал котов.       — Дядя Цзян и госпожа Юй поругались?       — Почти. — Цзян Чэн громко чихнул. — Мама затеяла ремонт. Слушай, можно я у тебя переночую, а потом поеду к дедушке с бабушкой? Будь человеком, мне мои мозги дороги, как память!       Коты, собравшиеся в прихожей, сочувственно ему покивали и бросились в рассыпную. Слишком хорошо они помнили, кто ставит им прививки, капельницы и градусник.       Вэй Усянь полез за связкой ключей.       — Оставайся, в чем дело? Открою тебе запасник, выдам матрас и полочку в ванной.       Комнат в квартире Вэй Усяня было две: в спальне он жил, а гостиную держал в качестве склада.       — Спасибо. Твой где?       Под «твоим» подразумевался Лань Чжань — великая вэйусянева любовь, хороший человек, прекрасный музыкант и молодой помощник прокурора. Они с Цзян Чэном не особо ладили, но терпели друг друга во имя котов, мира во всем мире и Вэй Усяня.       — На дежурстве.       Уложив брата, Вэй Усянь засел за программу государственных экзаменов. Он, конечно, помнил практическую некромантию наизусть и мог рассказать триста вариантов одного и того же ритуала, а учебник и вовсе последний раз открывал в прошлом году, но госпожа декан и заведующий кафедрой пообещали, если что-то пойдет не так, вывернуть их талантливую, но раздолбайскую группу эпителием и эндометрием наружу. Тяжко вздохнув и обложившись котами, Вэй за повторение ритуалов опознания.       Коты, даже Бандитская Рожа, мурчали и тарахтели, а пакостник Яо, не любивший Цзян Чэна, проявил великодушие и не оставил подарочка в новых ботинках.       Во втором часу ночи на колени Вэй Усяню влез белое величество, проникновенно посмотрел и, коротко взмрякнув и всем своим видом изобразив цинский разврат, лег всей тушей на энергетический атлас. Вэй Усянь потянулся за пульверизатором.       — Совесть!       Величество изобразило не то аристократическое презрение, не то Мерилин Монро на той самой решетке.       — Мря?       «Человек, зачем мне этот ненужный атавизм и социальный конструкт вроде стыда, моногамности, женственности и патриотизма из плохого сливового вина? Иди спать. Ты хочешь. Не то замурчу до смерти».       Вэй Усянь пшикнул водой. Белое величество кокетливо, не всякая балерина так сможет, задрал заднюю лапу и очень удивился, получив по жопе.       — Вяяяя?!       «Что за гнусные намеки и домогательства?!»       Вэй Усянь выпроводил кота из комнаты, но когда вернулся, на конспектах уже возлежал Бандитская Рожа. Который, слаба кошачья природа, как всегда, вот как всегда, повелся на лазерную указку и с боевым воплем помчался за красной точкой, врезавшись в тумбочку.       Призрачный Генерал просто и безыдейно притащил мышку, всем своим видом выражая депрессию и страдание, что хозяин его не любит, не гладит и не замечает. Вэй Усянь тяжко вздохнул и достал новенькую заводную крысу с радужным хвостом. Эту нелепую и придурочную тварь Призрачный Генерал убил с большим удовольствием и утащил в свое логово с мячиками.       В отличие от остальных, Яо вел себя прилично, ни дать ни взять нефрит кошачьего царства: лежит себе на полочке, делает маникюр и изображает утомлённую диву. Вэй Усянь сел зубрить историю партии.       Он успел забыть, что его третий кот — коварная сранина с высоченным социальным интеллектом. Сначала на изголовье кресла плюхнуло что-то легкое, а потом на ухо Вэй Усяню сказали кокетливое «мур» и полезли тыкаться в нос немытыми усами. Невольно Вэй Усянь откинулся назад, дав себе слово, что вот сейчас немного потупит и сядет за эту траханую Банду Четырех…       Он совершил стратегическую ошибку. Яо просто не дал ему проснуться. Последнее, что Вэй Усянь видел — это показанный Бандитской Роже длинный розовый язык и уроненный мягонькой лапочкой будильник. И прекрасные аквамариновые глаза.       В итоге экзамен Вэй Усянь чуть не проспал, проклиная себя, свой организм и довольного собой паршивца Яо. В аудиторию он влетел за пять минут до начала, благоухая выпитыми для храбрости «Цветами груши».       Историю партии Вэй Усянь завалил, не сумев припомнить, кто же из бонз ломанулся в тридцать четвертом в Испанию, но зато по специальности его ответ был лучшим.       Вэй Усянь хотел было пойти отмечать со всеми, но в сквере рядом с университетом его ждал Лань Чжань с вот такенным букетом и высокотехнологичным набором для вскрытия.       — Гэгэ, ты лучший! Какой букет!       — Мгм. Это твоему декану.       — Лань Чжань, ещё немного и я начну ревновать! За что нашей пиранье такие цветы?!       — Она тебя не убила.       И не освежевала заживо, хотя могла.       — Но набор хоть мне?       — Кому еще?       Целоваться рядом с фонтаном показалось самой естественной вещью на свете, но охрана корпуса и завхоз господин У этого не оценили. Вэй Усяня и его великую любовь чуть не загребли за антиобщественное поведение и аморалку.       Исключительно из вредности Вэй Усянь раздал цветы девочкам-лаборанткам, методистам кафедр и половине профессорско-преподавательского состава. Под дверью деканата он сыграл на Чэньцин бодрый рок пятидесятых, который поднимал даже наложниц императора Цяньлуна, хотя уж их-то упокаивали на совесть.       Профессор Му старину Элвиса терпеть не могла, и едва не устроила Вэй Усянь выговор с занесением в личное дело, но потом махнула рукой и потребовала налить ей грушевого и не опаздывать на вручение дипломов.       — А не то, мастер Вэй, работать вам практическим пособием на кафедре биопсии сто лет. Я позабочусь.       Вэй Усянь поехал на квартиру к Лань Чжаню, где три часа им было не до чего. После полуторомесячного экзаменационного воздержания они оба соскучились. Под конец Вэй Усянь сорвал голос. На телефоне висело сто пятьдесят звонков и СМС-ки с поздравлениями. Когда Вэй Усянь начал отвечать, связки выдавали его с головой. Дошло до того, что госпожа Юй задала убийственный вопрос:       — Вэй Усянь, ты сдавал экзамен или снимался в домашнем порно?       — И то, и другое, и можно без хлеба. «Хорошо», госпожа Юй.       — А почему не отлично? Ты что, подлец, завалил историю партии? Учишь тебя, учишь, а толку чуть! Как мне теперь коллегам в глаза смотреть? Ты специально меня опозорил?! Зря я, что ли, краснела за твои выходки на родительских собраниях?       Последнее было если не враньем, то преувеличением. На все родительские собрания в физико-математический класс, где учился Вэй Усянь (страшно сказать, он был заместителем старосты и ответственным за школьную газету) исполнительно ходил дядя Цзян. Справедливости ради, публично мыли голову ему редко. Во-первых, у них была хорошая школа с директором иезуитом, который мог построить хоть одного малолетнего гения, который не соизволял заучивать доказательства, хоть всю китайскую армию.       Но Вэй Усянь давно понял, кто у госпожи Юй в семье за внутренних немцев и японских оккупантов. Как и то, что жена дяди Цзяна любит изображать непонятую страдалицу и воскладать себя на алтарь не ценящей и неблагодарной семьи.       — Совершенно. Всего хорошего.       — Ну уж нет. — Теперь госпожа Юй шипела, как поднятая по тревоге кобра. — Если А-Чэн, как всегда, возьмет с тебя пример и завалит государственный экзамен, то я с тебя, неблагодарная ты свинья, живьем сниму шкуру и суд меня оправдает.       Ну это уже было слишком. Вэй Усянь терпеть не мог, когда ему угрожали на ровном месте. Если тебя обидели незаслуженно — вернись и заслужи.       — Госпожа Юй, я быстрее. И скорее, это я вас подниму и отправлю на кафедру. Разницы не заметят ни коллеги, ни ученики, ни, простите, ваш муж.       — Наглец!       Вэй Усянь повесил трубку. Настроение у него испортилось.       Он терпеть не мог свою мачеху и госпожа Юй платила ему взаимностью. В детстве он ее уважал и боялся, и регулярно огребал Цзыдянем за все хорошее и плохое разом, попутно слушая пространные монологи о том, какая он неблагодарная и бессовестная скотина. Вэй Усянь быстро научился пропускать эти потоки нелогичного яда мимо ушей и не принимать близко к сердцу, слишком был рад, что его забрали из приюта, а потом спросил себя: «Какого, собственно, гуя?» и просто поставил всех перед фактом, что он идет не в дипломатическую академию — из него дипломат, как из Цзинь Гуаншаня небесная фея — не на ядерную физику, а в мед. На паталого-некромантское дело. Скандал был до небес.       Вэй Усяню тогда сказали, что он непременно сторчиться и обрюхатит половину курса, потому что лентяй, разгильдяй и не способен к регулярной работе. Вэй Усянь мило улыбнулся и сказал, что хороший врач никогда не останется без работы, а вот так называемые гуманитарии с повернутостью на замшелых идеологиях не отправились на кладбище истории лишь из жалости, потому как вся эта чешуя полностью бесполезна.       Это было неправильно, некрасиво, но в восемнадцать лет Вэй Усянь понял, что не обязан со всем этим соглашаться. Он только осваивал свое скорпионье жало, а потому кусал всех, в ком чуял уязвимость и слабость.       Жена дяди Цзяна уже двадцать с лишним лет преподавала практическую политологию на кафедре социально-гуманитарных дисциплин и считала, что в жизни самое главное — это высокое положение и социальные связи.       Ни один из ее детей политику не любил, а отец, брат и муж предпочитали свалить на ночную охоту, чем слышать откровения про очередной партийный съезд или режимную трансформацию.       Окна в доме Цзянов тогда пришлось менять. А заодно пережить спектакль: «До чего ты меня довёл, негодяй». Вэй Усянь хладнокровно отсмотрел все три акта и вызвал госпоже Юй «Скорую», озвучив симптомы средние между инфарктом и состоянием аффекта. С тех пор жена дяди Цзяна стала потише, но принялась методично выживать Вэй Усяня. Он это понял и в конце третьего курса свалил сам. С полной поддержкой и одобрением дяди Цзяна, который помог оформить квартиру, доставшуюся Вэй Усяню от родителей, без лишний проволочек.       Цзян Чэн год проучился в дипломатической академии, а потом забрал документы, сказав, что собаки, кошки, ящерки и живородящие драконы прикалывают его больше политической проституции. Закономерно, последовал второй акт скандала. Но здесь Цзян Чэн справился сам и справился хорошо, пропустив упреки матери мимо ушей и сказав, что его взяли лаборантом на кафедру, где нужны не феодальные киберинтриги, а прямые руки.       Госпожа Юй позвонила еще раз. Вэй Усянь сбросил вызов.       Телефон не пережил посланного в него сглаза, но для таких случаев у него лежала в сумке неубиваемая звонилка для охотников.       С нее-то Вэй Усянь и ответил всем поздравившим и сочувствующим, и задумался, чего он от этой жизни хочет.       — Слушай, — сказал он Лань Чжаню, — а давай уедем на пару недель? Ты, я и коты?       Потому что долго совмещать на одной жилой площади Цзян «япереломаютебеноги» Чэна и Лань «убийственнаяадекватность» Чжаня — это лишиться разом квартиры, остатков репутации, брата, бойфренда и котов.       — Давай. — Улыбнулся уголками губ Лань Чжань и обнял его поперек груди.       Вэй Усянева великая любовь не умела утешать, но с удовольствием участвовала в половине безобразий, куда его звали. Другую половину, со смущением признал растекшийся по широкому плечу Вэй Усянь, Лань Чжань пресек на корню.       Сегодня Лань Чжань согласился поразительно легко.       Да на его улице перевернулась танковая колонна с праздничными пряниками! А вы говорите, Марс на соединении с Плутоном!       Вэй Усянь расчувствовался, полез целоваться и отрешился от мира еще на час, после чего привел голос в порядок и пошел обзванивать коттеджи на природе.       Чтобы найти дом, готовый принять двух госслужащих, четырёх котов, гуцинь, флейту и два меча у него ушло еще три часа. Даром, что Вэй Усянь заверил, что коты безупречно воспитаны, ничего не дерут и не безобразничают. Договориться удалось лишь с тринадцатой хозяйкой, на удивление покладистой женщиной, сдававшей коттедж у озера в Сучжоу. По-хорошему, насторожиться стоило уже тогда, но Вэй Усянь слишком задолбался.       ... А кроме того, он уже целый месяц репетировал торжественную речь, написанную с помощью Яньли и дяди Цзяна. У них она звучала красиво и возвышенно, но Вэй Усяня вечно срывало на неприличный ржач. Обижать Лань Чжаня не хотелось, поэтому он старался от души и зубрил эти гуевы четырехзначные выражения!       Нутром Вэй Усянь чуял лажу, но описать ее не мог.       На озеро Билин он поехал в компании котов. Кадровики в прокуратуре потеряли заявление на отпуск и приказ о повышении, чего ланьчжанева начальница — мировая тетка и немножко демон китайской государственности — не оценила, пообещав выебать всех причастных без смазки и вазелина. Вэй Усянь погрузил страдающих от меланхолии котов (жадина-хозяин опять лишил их любимого сериала) в машину и поехал, надеясь, что к нему не прицепятся демоны дорожной службы.       Спустя два часа он совсем не удивился, когда Яо открыл зубами переноску, влез к нему на плечо и обвился вокруг шеи.       — Скотина, ты хочешь довести меня до искажения ци?       Яо, засранец, коротко взмуркнул на ухо, уткнулся мокрым носом в шею и принялся мять плечо лапами. Вэй Усянь насторожился.       Все его коты были немножко необычными. Вэнь Цин так и вовсе утверждала, что в прошлой жизни все они, троецзуние так точно, родились людьми, но много косячили, срались между собой, прогневили Янь-вана и после десяти тысяч часов психотерапии вернулись отрабатывать дурную карму.       Смех смехом, но иногда скоты откалывали такое… взять того же Яо. Если в доме случалось какая-то неприятность, то двенадцать из десяти, Яо приложил к этому лапу и поучаствовал в общей движухе на правах если не идейного вдохновителя, то серого кардинала.       А еще у этой сволочи завелась привычка сообщать плохие новости, предварительно постелив перину из лебяжьего пуха. Обмурчав и подготовив, да.       Вэй Усянь остановил машину.       — Ну и что ты на этот раз выкинул?       Яо воззрился на него прекрасными аквамариновыми очами. Всем видом он воплощал оскорбленную невинность.       — Мур.       — Ваша смерть-команда что, на спор ломанула сервер контрразведки?       Яо изобразил отвращение одними усами и ткнул под нос Вэй Усяню кончик шоколадного хвоста. Означало это одно: бедный, несчастный, гонимый всеми котик соскучился, хотел общаться и любимую мясную консерву из тунца. Вэй Усянь выругался и полез за банкой.       За тунца Яо бы и родину продал бы.       Остальные, в особенности Бандитская Рожа, тоже затребовали угощение, но здесь Вэй Усянь не дрогнул.       — Приедем на место — накормлю. И не приставай к моей шее, у меня свой нефрит есть. Ты рядом с ним не котируешься.       Яо страшно оскорбился и несильно цапнул Вэй Усяня за ухо.       До озера Билин он добрался за три с половиной часа.       Хозяйка отдала ему ключи, показала, как работают охранные чары, предупредила, что порой из озера вылезают гули и низкоуровневые демоны, и уехала выпасать внуков, предварительно перезнакомившись с котами и залюбив белое величество почти до смерти.       — Давно вы владеете домом?       Почему-то ему бросились в глаза не по-китайски высокие и острые скулы хозяйки.       — Уже семьдесят с лишним лет. Ах, — она почесала белому величеству щеки, — до чего нежный котик! Я б влюбилась.       — Ха! Это манипулятор и вымогатель.       Хозяйка засмеялась. Невероятно красивая в юности, она казалась Вэй Усяню смутно знакомой. Как и розы, которые она выращивала перед домом.       — Как все они. Но мы им, засранцам, все прощаем. Всего вам хорошего, господин Вэй.       Вэй Усянь осмотрелся.       Коттедж ему понравился еще на сайте, но вживую превосходил все ожидания. Двухэтажный дом в традиционном стиле и тремя спальнями выходил на озеро с одной стороны и на лес с другой. Участок окружал красивейший сад, без сомнения, гордость своей хозяйки. Поскольку коттедж находился на отшибе, то вопреки обычаям, границы между участком и лесом толком не поставили.       Вэй Усянь разгрузил багажник и отправился готовить утку по-сычуаньски и запекать креветки в тесте.       Само собой, коты, в особенности Белое Величество, из любви к искусству принялись попрошайничать.       Вэй Усянь не реагировал. Тогда эти сволочи исполнили на четыре голоса «Имперский марш» из «Звёздных войн».       — Нет.       И снова вернулся к потрошению утки. Коты попытались устроить психическую атаку, но, получив по заднице полотенцем, попритихли, а увидев окне птичку, так и вовсе сошли с ума.       С кухни их Вэй Усянь выгнал, и теперь коты расположились на подоконнике, смотря, как бестолковый хозяин и раб издевается над уткой.       Возиться с оригинальным рецептом Вэй Усяню было не с руки. И Яньли, открывшая в прошлом году свой ресторан, и Лань Чжань его бы осудили за такое надругательство, но они были далеко.       Невольно Вэй Усяню вспомнилось, как они с Лань Чжанем делили обязанности по кухне. Вэй Усянь готовил хорошо, но Лань Чжань — просто божественно. Признавать чужое совершенство легко, но когда у тебя пытаются отжать твой вок, специи, кастрюли и право потчевать гостей — это уже наглый беспредел. Вэй Усянь пробовал бороться за свои права, но его ненавязчиво отправляли в гостиную. «Мне приятно».       Коты этих экзистенциальных мучений не понимали, но поддерживали с транспарантами.       — Это моя кухня. Лань Чжань, тебе что, не нравится, как я готовлю?       У Лань Чжаня трогательно покраснели уши.       — Нравится. Я не хотел тебя обидеть. У меня… у меня аскеза.       Вэй Усянь сел там, где стоял.       — Аскеза?       — Да.       Выяснилось, что Лань Чжань так борется с собственной вспыльчивостью, гневом и желанием установить мировое господство хотя бы в одной отдельно взятой прокуратуре.       — А тебе очень хочется ну… установить кровавую диктатуру?       — Мгм. Сто раз на дню.       Обычно строгий и серьезный Лань Чжань стоял с видом человека, которого ужасно хотелось пожалеть. Или хотя бы поцеловать в нос.       Вэй Усянь понимал его, как никто другой.       Именно из-за своей хронической вспыльчивости он пошел в некроманты, а не в психиатры или кардиологи.       — Это что, кулинарное совершенствование?       — Да. Наследство от мамы.       Вэй Усянь мысленно посочувствовал. Мама Лань Чжаня была крутым огненным магом и большой шишкой в корпусе чрезвычайных посланников при ООН. Дети, муж, Гусуланьская филармония, игуана Цзин Ке и деверь, воспитывавший племянников вместо блудных и вечно занятых родителей, видели ее от силы шесть раз в год. Кончилось тем, что госпожа Лань вышла в отставку, потому что грохнула не того человека — целого американского атташе, одержимого духом императора Цинь Шихуанди. Но и на покое госпожа Лань продолжила жечь, развелась и, по ее выражению, играла роль воскресной мамы. Она плохо представляла, что делать с детьми, но умела устраивать фееричнейшие каникулы и приключения.       Дядя Лань Чжаня после них поседел.       Так вот, выйдя в отставку, госпожа Лань открыла цветочный магазин. Исключительно в рамках аскезы и чтобы никого не ухлопать. Ну еще вдобавок «Кроличий дом» был отличным прикрытием для всякого рода тайных операций. Ты можешь сколь угодно уходить от профессии, но профессия точно не уйдет из тебя, разве что позволит время от времени играть в теннис с бывшими коллегами и строить, как говорила сама госпожа Лань, своих «мальчиков по вызову». Ну а как еще назвать киллеров, работающих в организации теневого правосудия?       Это-то и выложил Лань Чжань опешившему Вэй Усяню.       — Скажи мне, а флиртовать ты у мамы научился?       — Ну да. Смертоносно и эффективно. А тебе разве не нравилось?       Только в тот вечер Вэй Усянь понял, с кем связался. На знакомство с мамой его отвезли через месяц, дяде не показывали полгода.       — Некромант, значит, — госпожа Лань взяла на ручки игуану, — отличный выбор, сынок. Если что, тебе всегда поставят верный диагноз.       Лань Чжань стоял с каменным лицом и только что не смеялся. Вэй Усянь сделал страшные глаза.       — А ещё у меня дома всегда свежее мясо. Но госпожа Лань, вас что же, совсем ничего не смущает?       — Юноша, умоляю! Эта старуха — человек без предрассудков. Вот если бы мой сын связался со скрипачом или, скажем, венерологом, тогда бы я начала волноваться. От этих товарищей не приходится ждать ничего хорошего. О, эти ужасные гаммы и этюды! О, эти до-миноры и ре-мажоры! Про посевы на сифилис и гонорею лучше не говорить, не будем портить друг другу аппетит и нервы.       Лань Чжань загадочно молчал. Его покойный отец был не только заклинателем, но и известнейшим скрипачом. Как старшего господина Ланя угораздило связаться с человеком – ходячим пиздецом, Вэй Усянь до сих пор понять не мог.       — Любовь зла, — только и сказала его великая любовь.       Утка в духовке наконец запеклась до должной степени, о чем и сообщил заверещавший таймер. Аромат от нее шел такой, что Вэй Усяня чуть не сбили с ног и не взяли в плен собственные коты!       Паршивцы пришли в совершеннейший восторг и решили взять хозяина измором. Пока Бандитская Рожа всей тушей сидел у Вэй Усяня на ступнях, Яо нагло, будто собрался высосать мозг, прикапывался к уху, а Величество и Призрачный Генерал гипнотизировали глазами иллюминатор космического корабля — навороченную духовку то есть.       Вэй Усянь с трудом поднялся и выдал по заднице обоим, а потом замер. На него будто кто-то смотрел, но заклинания и охранные чары молчали.       Гуй побери, до чего доводит жизнь с компанией вуайеристов!       Лучше думать о приятном. Например, о великой любви.       Лань Чжань приехал следующей ночью с квадратной головой. Вэй Усянь как раз вылезал из озера в чем мать родила, но удивление Лань Чжаня, увидевшего его в белом лунном свете, почувствовал издалека.       — Бесстыжий!       Но сказано это было… у нормального человека оно сошло бы за весёлое восхищение. Это при том, что чего только они с Лань Чжанем друг с другом в постели не вытворяли.       Вэй Усянь закутался в полотенце и старался не слишком сильно стучать зубами.       — Я ужасно замерз. Просить согреть не буду, гэгэ, ты слишком у…       Наплевав на то, что он холодный, скользкий и мокрый, Лань Чжань привлек его к себе.       — Ты спрашивай. А не отвечай за другого.       И поцеловал так крепко, что у Вэй Усяня подогнулись колени. Он чувствовал себя счастливой безмозглой медузой, готовой отдаться здесь же. В другой день он бы так и сделал, но на сегодня… сегодня ему хотелось иного.       — Гэгэ, — горячо зашептал он на ухо, — здесь очень злые комары и слепни. Я не готов скормить им тебя.       Коты, вчетвером устроившись на яблоне, переживали грандиозный облом. Белое Величество прикрылось хвостом, Бандитская Рожа досадливо выплюнул пойманную мышь, Яо изобразил театрала, которого выгнали с премьеры балета, а бедняга Призрачный Генерал свалился от огорчения в декоративный пруд, откуда вылетел с диким мявом.       Лань Чжань поднял с земли полотенце.       — Пошли в дом.       В доме Вэй Усянь пришлось слушать воистину эпическое сказание о проклеванных в сейфе кадровой службы документах.       — У вас же электронный оборот?       — Начальник Мэнцзэ не разбирается в технике.       И конечно же старый птеродактиль все уронил!       Вэй Усянь не знал, смеяться ему или плакать. Вместо этого он положил в тарелку Лань Чжаня утку по-сычуански с диким черным рисом, а сам начал разминать ему шею и плечи.       Лань Чжань откинул голову, подставив шею под поцелуй. У Вэй Усяня перед глазами заплясали звёздочки и птички, больше всего на свете ему хотелось залезть Лань Чжаню на колени, раздеть его и как следует приласкать ртом, а потом попросить не сдерживаться, но…       Но планы. Его великие и коварные планы!       Вэй Усянь увлек Лань Чжаня за собой в спальню, попутно выгнав из под кровати котов. Показалось ему, или он в самом деле не досчитался белого величества? Ладно, не важно, к гуям паранойю!       И паранойю, и противное чувство, что за ними наблюдают. В ближайшие две недели их ни для кого нет.       Вэй Усянь потянул Лань Чжаня на кровать и избавил его от белого кителя, рубашки и брюк. Тот напрягся.       — Что ты…       Ну вот так всегда: стоит тебе раскатать губу, как другие мигом тебя раскроют. Вэй Усянь принял самый невинный вид.       — Подозрительный ты человек, Лань Чжань. У кого то и дело болит спина? Этот чернокнижник всего лишь пытается сделать тебе хорошо, но ты сразу…       Вэй Усяня вновь поцеловали.       — Не болтай.       Но на живот Лань Чжань лег послушно, спасибо ему большое. Вэй Усянь всерьез принялся за его спину, шаг за шагом расслабляя напряженные мышцы и все ближе, как бы невзначай подбираясь прикосновениями к заднице.       Очень красивой, крепкой заднице, на которую он зарился уже давно, но до которой его до сих пор не допустили.       За весь год их близкого… очень близкого знакомства Лань Чжань, так уж получилось, все время оказывался сверху. Не то чтобы Вэй Усянь жаловался, для жалоб нужны недовольство, мозги и вербальные навыки, которые в постели с Лань Чжанем работали исключительно на похабные шутки. Ещё на озвучивание своих непристойных фантазий, но здесь укол выходил обоюдный: им обоим срывало тормоза, покойтесь с миром уши соседей. Нет, жаловаться Вэй Усянь точно не собирался. Не тогда, когда он встретил такого же психа, как он, только с другой резьбой и заточкой. Лань Чжаню хотелось отдаваться и доверяться, слышать и слушать господин Молчание умел превосходно.       Но задница! Красивая, поджарая, похожая на половинки персика! Как здесь удержаться? Особенно, когда ее так приятно трогать, и сжимать в ладонях… Вэй Усянь пару раз пытался завести разговор, но Лань Чжань не то оборачивал все в шутку, то устраивал Вэй Усяню бешеные скачки.       Сегодня он решил действовать умнее, и так истомить прикосновениями и ласками, чтобы Лань Чжань разрешил все. Тем более, тот уже сам подавался его рукам.       Тактика троянского коня приносила свои плоды. Вэй Усянь начал спускаться с плеч до лопаток, а там и до поясницы и ягодиц. Лань Чжань под ним постепенно расслаблялся, и, желая унять поднявшиеся возбуждение, сильнее прижался к кровати. Вэй Усянь надавил на мышцы крестца, попутно полюбовавшись скульптурной спиной, и быстро нажал несколько точек подряд. Прикосновение к ним уносило усталость, но и желание вызывало такое, что в ушах звенело.       — Вэй Ин…       Видел бы Лань Чжань себя со стороны. Его глаза заволокло поволокой, скулы разрумянились, к губам прилила кровь, и они стали еще ярче. Вэй Усянь не удержался, и, наклонившись, коснулся губами рта, скорее дразня, чем нападая. Лань Чжань охотно ему уступил, и целовать его такого разнеженного, гладить языком язык, касаться нёба и чуть прикусывать губы было…по меньшей мере хорошо.       Как и чувствовать, что у Лань Чжаня сбивается дыхание.       — Что ты делаешь?       Голос у Лань Чжаня звучал низко и властно, так что в ушах вновь зашумело. Вэй Усянь вновь поцеловал его, на этот раз медленней и глубже, чтобы Лань Чжань ощутил не только каждое движение, но и все свое тело, все свои чувства.       — Как что? — он откровенно и не стесняясь, валял дурака. — Выполняю свое обещание. Ты устал, гэгэ. Разве нет?       — Да.       — Тогда позволь тебе помочь.       — Делай, что хочешь.       Слышать такое было неимоверно приятно, особенно когда Лань Чжань вот так спокойно, будто не в первый раз такое между ними происходило, развел ноги. Вэй Усянь спустился ниже, разминая. О, вот этот зажим, тянущийся от ягодиц до самых плеч, был ему хорошо знаком. Если нажать сначала у копчика, затем на пояснице и под лопаткой, то Лань Чжаня отпустит. И точно, вот только зачем так стонать, Вэй Усянь что-то неправильно сделал?       — Где больно?       — Не больно. Хорошо.       Пропади она пропадом, гуева Ланьская чувствительность, вылезавшая так не вовремя. Вэй Усянь быстро выдохнул. Все хорошо, пора было бы переходить к чему-то погорячее. Убедившись, что Лань Чжань расслабился и ему действительно не больно, Вэй Усянь попросил его приподняться на локтях, и пока тот ничего не соображал, коснулся между ягодиц языком.       Раньше они этого не делали, но Вэй Усянь хотел, чтобы Лань Чжань надолго запомнил эту ночь. Почему-то в голову полезли все дурацкие метафоры вроде «белой хризантемы» и «рвать цветы на заднем дворе». В действительности это была всего лишь кожа. Очень чувствительная и судя по сорвавшемуся хриплому дыханию Лань Чжаня, по тому, какая дрожь сотрясала его тело, ему нравилось происходящее. Отвлекаясь, Вэй Усянь прикусил ягодицу до яркого следа и поцеловал внутреннюю сторону бедра, чтобы потом вернуться к тому, с чего начал. Лань Чжань уже в совершенном раздрае, но и он не лучше. Кто бы мог подумать, что это настолько… что? Захватывающе? Остро? Незабываемо? Вэй Усянь успел позабыть, как это приятно — дарить другому удовольствие столь сильное, что он совершенно забывает и себя, и стыд, и самообладание. Желая доставить ещё больше ощущений, Вэй Усянь надавил языком сильнее, и дождавшись крупной дрожи, проник в расслабленное тело пока лишь одним пальцем.       И почти пропустил момент, когда Лань Чжань напрягся.       Он сразу убирал руки и вытянулся рядом, и не скрывая беспокойства, спросил.       — Что-то не так? Тебе неприятно? Мне прекратить?       Все еще дрожащий Лань перевернулся на спину и тяжело дышал.       — Ты опять отвечаешь за меня. Все так.       — Но ты не хочешь?       Если не хочет, Вэй Усянь это переживет. Не смертельно, хотя и досадно.       Много веков назад его прабабка-монашка — красивейшая была женщина — в паломничестве на Запад за сутрами крепко надрала задницу не то асуру, не то ракшасу, совершавшему невъебические аскезы, а потом подружилась с тамошней богиней-пастушкой. Ну, как подружилась, при разном составе участников от такой любви дети родятся. Помимо прочих даров, прабабке вручили покровительство этой самой богини и обязательство заниматься благословением через постель. Во имя умножения добра, взаимности и гармонии в мире. И почтенные предки Вэй Усяня, и он сам эти свои обязанности выполняли добросовестно. После двух, ну хорошо, трех ночей с ним ни одна барышня или молодой господин даже не смотрели в сторону мудаков, а наоборот, быстро находили подходящего человека. Или им по-крупному везло.       У этой, прости Будда, аскезы Вэй Усяня был ровно один запрет: не творить ничего против воли и насильно. С Лань Чжанем он, конечно, спал, потому что любил и хотел, а не потому что пахал на одну из сторон мироздания. Но тогда, извините, вдвойне обиднее и западло.       Вот так хороший секс и превращается в плохой.       Лань Чжань наконец продышался.       — Хочу. Но… не смейся.       — Когда это я над тобой в постели смеялся?       — Месяц назад.       Эй, а вы бы не смеялись, увидев свою великую любовь и бойфренда в костюме сексапильного адского судьи с розгой?       Вэй Усянь тогда решил, что слишком много выпил на корпоративе, но оказалось, это Лань Чжань проспорил Яньли и Не Хуайсану желание.       — Я перед тобой извинился. Тремя приятными способами!       — Мгм. У тебя отвратительная память.       — Я знаю. В чем дело? Тебе что, неприятна сама возможность того, что кто-то покусится на твою святая святых?       Глаза Лань Чжаня покрылись сеткой кровавых линий.       — Нет! — Ответил он слишком эмоционально, и закончил уже спокойней. — Неудачный опыт.       Мысленно Вэй Усянь показал средний палец бывшему Лань Чжаня. Как так можно было испортить человеку впечатление?       — Тебя не слышали… или сделали что-то не то?       — Нет. — Сказал Лань Чжань с величайшим терпением. — Нас застал дядя.       О Боги. Дядя Лань Чжаня слыл человек традиционных взглядов и старой закалки, даром, что сам он происходил из музыкальной семьи. И подобные отношения его шокировать были не должны.       Но, увидев обожаемого племянника на четвереньках перед каким-то позорным джазистом, дядя лишился чувств и уехал на "скорой", а потом долго убивался на тему того, что хуже было бы допустить к телу только этих хулиганов из эпического металла. Трэш почтенный Лань Цижэнь музыкой считать отказался.       — Я думал, дяди три дня не будет. Его позвали судить конкурс, но…       — Но что?       — Теракт в аэропорту.       Оу. Бедный Лань Чжань. Вэй Усянь поднырнул ему под локоть. Он сроду не считал себя фетишистом, но не сорвать хризантему своей белой хризантемы, когда счастье было так близко, это заявка на победу в номинации «неудачник года».       — Здесь нет твоего дяди. И сейчас все другое. Мы, конечно, можем продолжить как обычно… или не продолжать во…       Лань Чжань втащил его на себя.       — Закончи начатое.       О, Вэй Усянь не заставил просить себя дважды. И, конечно, он старался, и сделал все, что Лань Чжаню было хорошо, чтобы он понял, что переживает Вэй Усянь на его месте. Он не жалел смазки, тело Лань Чжаня… сам Лань Чжань легко принял его, а после тщетно пытался заткнуть Вэй Усяню рот, когда тот принялся в своей обычной манере рассказывать, какой второй молодой господин Лань горячий, как с ним хорошо, и с каким удовольствием он все это забирает себе. Вэй Усянь старался двигаться равномерно и осторожно, но когда ему на плечо закинули офигенно красивые ноги, посмотрели невозможными глазами, и спросили низким голосом:       — Дедушка, а побыстрее?       Он неприлично заржал в крепкое плечо и решил: да к гуям все. И ладонью обхватил член Лань Чжаня, ставший от его прикосновений ещё тверже.       Кончили они одновременно. Кровать их оргию, и даже второй заход с двойной игрой на флейте (пропади пропадом поза шестьдесят девять) пережила. В отличие от голосовых связок Вэй Усяня, которые после ночи полной стонов, криков, просьб, влажных шлепков кожи о кожу и легких игр с дыханием напугали бы хоть императорского палача, хоть врача-фониатора из консерватории. Вэй Усянь решил, что вскоре опыт надо будет повторить, потому что от того, как Лань Чжань открывался и доверялся наслаждению, от его чувственности и мнимой покорности, от того, как он дрожал, крышу сносило не меньше, чем от властности и силы.       Утро началось с наползшего с озера тумана и Белого Величества, влезшего точно между ними и вытащившего из-под кровати не только тонну пыли, но и голубую выставочную розетку, которую и плюхнул Вэй Усяню на грудь. Мол, ты хозяин, взял первый приз. Рисуй себе звёздочку на фюзеляже. Или скорее задницу-персик.       Мозги Вэй Усяня медленно просыпались.       Подождите, эта белая сранина, что, всю ночь за ними пырила?       Вэй Усянь схватился за заклинательскую метелку:       — Убью!       Белое Величество устроило кошачье кунг-фу, прокусило ему руку и только что не показало язык. Прокляв кошачий род, Вэй Усянь отправился на кухню: обрабатывать рану и кормить своих троглодитов, которые уже четверть часа властно орали, требуя пожрать, любви и ласки.       Когда Вэй Усянь спускался по лестнице, у него завибрировал телефон. Семь неотвеченных вызовов и — от кого? От мамы Лань Чжаня!       — Мальчики, — раздался на другом конце трубки веселый голос, — почему, когда я задала вопрос Книге Перемен, у меня сгорели и монеты, и бумага?       — Что?!       Вэй Усянь проснулся окончательно.       — То. Мальчики, что вы откопали на этот раз? Вы что, читали контрафактную книгу мертвых под одеялом?       — Госпожа Лань, я не знаю древнеегипетского и тибетского!       Мама Лань Чжаня тяжело вздохнула. Она всегда так делала, когда имела дело с детьми, журналистами, дядей Лань Чжаня и заседанием генасамблеи ООН. В эту минуту Вэй Усянь остро сочувствовал почтенному Лань Цижэню.       — Понятно. Значит, придется везти огнемет и танк. Нет, это безобразие, чему нынче учат в университетах?!       И повесила трубку.       На кухне творилось гуй ведает что: Яо развлекался с новой интеллектуальной игрушкой, Призрачный Генерал пытался спрятать останки сожранной вороны и застенчиво семафорил ушами, а Бандитская Рожа….       Всю ночь этот гад охотился на мышей и крыс, и передавил их за ночь штук сорок, выложив ровными рядами перед холодильником. Но и этого ему показалось мало.       В полнейшем оторопении Вэй Усянь смотрел на почерневшую от разложения руку с обломанными ногтями.       Хорошую руку, жилистую такую, хоть сейчас в анатомический театр.       Бандитская Рожа мрачно ухмылялся и мыл морду. Не приходилось сомневаться, что эта срань наверняка попробовала ее сожрать. Не потому что был голоден, а ради фана.       От руки за пять метров тянуло темной энергией.       В критических ситуациях Вэй Усянь думал и соображал быстро. Очень быстро. Но кое-что не мешало проверить.       Он быстро набрал номер Цзян Чэна.       — Скажи, — начал он вместо приветствия, — что будет с котом, если он сожрет человечину?       — Будет кот-каннибал, — ответил Цзян Чэн сонно, но уже через секунду завопил, как система ПВО, — стой, когда сожрал, какую еще человечину?!       — Мертвую. Гуй побе…       В этот самый момент рука взмыла и попыталась придушить Вэй Усяня. Тот стукнул ее шваброй. Рука двинула ему в нос. Вэй Усянь с трудом увернулся.       — Стой, мать твою!       — Не трогай мою мать! Возраст трупа?       — А я знаю?!       — Ты судмедэксперт с дипломом!       Иногда Цзян Чэна вот за эти самые слова хотелось убить. Вэй Усянь напустил на руку талисманы, та порвала их, как тигр бумажные чучела. Цзян Чэн пообещал переломать ему ноги. Вэй Усянь мысленно показал брату фак.       — Много. Стой, психопат!       Рука подняла в воздух обеденный стол и собралась швырнуть им в окно. К счастью, Вэй Усянь вспомнил, как строится заклятье оцепенения. Стол упал. Рука тоже. Цзян Чэн гаркнул на взвывшую собаку.       — Собачьи яйца! Ничего не трогай, я еду!       — Сам справлюсь. Ты мне скажи, что делать?       — Дай этой сволочи слабительное! Хватаешь за шкирку, сажаешь в смирительную рубашку и привет! Без меня не начинайте!       В трубке раздались короткие гудки. С лестницы спустился уже полностью одетый Лань Чжань.       — Я звонил Вэнь Цин. Она сказала, что ты придурок и так повезти могло только тебе. Она едет.       Вэй Усянь всем собой осознавал три вещи.       Первая: его коты — негодяи, подлецы, мерзавцы и те еще фантастические твари. Они точно станут причиной если не его смерти, то конца света точно.       Вторая: у него лучшие в мире друзья и великая любовь.       Третья: спокойный отпуск только что, прямо сейчас, в режиме реального времени накрылся гробовой крышкой. Равно как и интернет, и мобильная связь.       Дать Бандитской Роже вазелинового масла оказалось той еще задачей: ночью коты куда-то заиграли аптечку со своими лекарствами. По счастью, на такой экстренный случай Вэй Усянь держал в бардачке упаковку микроклизм и смирительную рубашку для котов, но не тут-то было!       Сумку-фиксатор Бандитская Рожа порвал, а за попытку влезть себе под хвост дал Вэй Усяню когтистой лапой по лицу и по сонной артерии. Кровищи было до потолка. Бедному Лань Чжаню пришлось сначала штопать Вэй Усяня: когти у Бандитской Рожи были не из стали, из адамантия. Потом проводить разъяснительную беседу с котом, а после с Вэй Усянем отмывать пол. И усмирять разбуянившуюся конечность, чтоб ее!       — Чифэн-цзунь эту руку не ел.       — Откуда знаешь?       — Я смотрел ему в пасть. Никаких следов некроэнергии.       Вэй Усянь мысленно дал себе пинка: об этом он должен был подумать первым. Лань Чжань легонько толкнул его в плечо.       — Не вини себя. У меня практика.       — Гэгэ, что, кто-то из твоих клиентов жрал человечину?       — Мгм. Да.       И Лань Чжань рассказал потрясающую историю, от которой хоть стой, хоть падай. Пару лет назад в Сучжоу завелся маньяк-людоед, которого поймал бдительный стоматолог, когда у этого психопата заболели зубы. Это было одно из первых дел Лань Чжаня.       В паре мест Вэй Усянь ощутимо напрягся, но Лань Чжань был жив, здоров, разве что после вчерашнего ходил слегка замысловато, а маньяк-убийца должен был получить пулю до конца этого года.       Будь они в каком-нибудь триллере или нуарном детективе, Вэй Усянь бы сказал, что откопанная рука — это происки маньяка-убийцы, решившего сыграть со следователем в игру на выбывание. Увы, Вэй Усянь был дипломированным некромантом-судмедэкспертом, и знал, что маньяки-злые гении, как и маньяки-интеллектуалы — это порождение писательской фрустрации и желания выпендриться. В действительности эта публика сера, скучна и по большей части безмозгла. Например, самый страшный и обезображенный на его памяти труп принадлежал умершей от инфаркта бабушке, которую распилил во время прихода внук-наркоман. Так что дослушав слова своей великой любви, Вэй Усянь вытащил цянькун из морозилки и полез делать первичные исследования. Рука попыталась ожить, но поутихла под грозным «цыц».       Коты сели по старшинству и пырились на него, как нерадивые студенты на многоопытного профессора.       — Мужчина, двадцать пять – тридцать лет, монголоид, телосложение атлетическое. Лань Чжань, подержи кисть.       Великая Вэй Усянева любовь, надо отдать ему должное, сначала перехватила крепкое запястье, и лишь потом задала вопрос:       — Зачем?       — Хочу осмотреть пальцы и ногти. Смотри, какая несуразица получается: ногтевые пластины обломаны еще при жизни, а расчленяли его уже после смерти.       — С чего ты взял?       — Кровь свернулась. То есть, наш красавчик сначала, обрати внимание на гематомы, сопротивлялся убийце и сопротивлялся отчаянно, а затем… его убили и распилили. Судя по сечению кости, это очень грубое лезвие. Меч или топор. Примерный возраст я тебе так сразу не скажу, но не меньше сорока-пятидесяти лет… хотя…       Вэй Усянь притянул себе с мойки губку и оттер темное пятно на предплечье. Когда на коже проступили иероглифы и цифры, ему захотелось ругаться. Лань Чжань смотрел на него строго и требовательно.       Самого Вэй Усяня прошиб холодный пот посреди жаркого дня. Он очень не хотел верить своим глазам и интуиции. Та, сволочь такая, вопила противовоздушной тревогой что да, это то, о чем он думает.       — Что значит татуировка?       Боги, ну вот почему это дерьмо случилось с ним?       — Ничего хорошего, гэгэ. У нас большие неприятности.       С улицы послышался грохот: это Цзян Чэн слегка не рассчитал посадку и приземлился аккурат в вязанку с дровами, рядом с которой материализовалась Вэнь Цин. Эти двое отскочили друг от друга и принялись орать так, что задрожали стены.       — Тебя что, меч сажать не учили?!       — Меня-то учили, но женщина с талисманом мгновенного перемещения — все равно что пьяный Сунь Укун! Аууу!!!!       Разъяренная Вэнь Цин несколько раз ударила Цзян Чэна поленом.       — Завалил экзамен на лицензию, так молчи, Хэрриот недоделанный!       Лань Чжань прикрыл лицо рукой и наложил на обоих заклятие молчания. Этого хватило, чтобы Вэнь Цин с Цзян Чэном объединились и пошли скандалить уже с ними.       Коты бросились врассыпную и залезли на шкаф.       Успокоив всех, в том числе и начавшую буянить руку, Вэй Усянь начал с самой идиотской реплики из возможных:       — Я даже не знаю, с чего начать.       — Начни с главного, — Вэнь Цин налила им кофе из термоса, — кого ты откопал?       — Это не я, это Чифэн-цзунь. Лучше поставьте кофе.       — Да говори, уже, — нетерпеливо прикрикнул Цзян Чэн, — какого-нибудь деятеля времен Культурной Революции?       — Холодно. Члена отряда семьсот тридцать один.       В повисшей тишине было слышно, как Яо, гуева королева драмы, изобразил на шкафу обморок, но не удержался и шлепнулся сверху на керамическую плиту, по счастью, выключенную. Коротко взмякнув, он пришел жаловаться и полез к Вэнь Цин на ручки, чуть ли не показав Цзян Чэну язык. Тот даже внимания не обратил и смотрел на Вэй Усяня недоверчиво:       — Врёшь! Чем докажешь?       В их прекрасной и вечно юной стране у отряда семьсот тридцать один была очень плохая репутация. До и после Второй Мировой японцы не только проводили опыты на людях, но и якшались с Анэнербе, и лазили по Гималаям в поисках не то Страны Бессмертных, не то еще чего. Родители Вэй Усяня полегли на попытке упокоить крупного и ушедшего от виселицы иерарха. По большому счету, хоронить было нечего, Вэй Усянь помнил лишь два закрытых гроба и полтора года в приюте, из которого его забрал Цзян Фэнмянь.       Дядя Цзян сделал все, чтобы воспитанник забыл это время, но Вэй Усянь всегда лез в запретное. В старших классах, когда они с Цзян Чэном делали проект по военным преступлениям оккупационного режима, он хорошо зарылся в тему… и больше не был прежним.       Сегодня невольно начал сбываться один из самых страшных его кошмаров.       Пришлось идти за пинцетом из набора Лань Чжаня, кисточкой и бумагой. Нанеся на бумагу защитные символы, он перенес рисунок и шифр.       — Стрела божественного ветра. Наш красавчик был убийца-диверсант, точнее, прикидывался им. Татуировка перебита. Значит, он выполнял важную миссию и ему хотели сохранить жизнь.       — Ты имеешь ввиду…       Вэнь Цин, дедушка которой был японским коммунистом и политическим журналистом, бежавшим из страны из-за угрозы убийства, быстро поняла, что к чему. Ее дед был мировой человечище и охотник на нацистов со товарищи. Внукам он оставил богатейшую картотеку и каталог странных и нераскрытых дел, до которых Вэй Усяня неохотно, но допустили.       — Правильно. — Вэй Усянь слегка перекомбинировал рисунок. — Глаза тай-сегуна. У диверсанта шансы выжить еще были. У шпиона — нет.       — И что нам это дает? — Сердито спросил Цзян Чэн. — Я говорил тебе, оставь эту историю и живи своей жизнью!       Цзян Чэна можно было понять. Они тогда жили в одной комнате, и половина Вэй Усяня вся состояла из книг, планов, учебников по японскому и военных карт. А уж когда Вэй Усянь спросонья в утро государственного экзамена принялся отбиваться и орать, как злобное японское гестапо — тут и психотравму получить недолго.       — Статистически — это случайность.       — Расскажи это морфлоту. Ты вечно притягиваешь неприятности, ты…       — А ну, заткнись, — прикрикнула Вэнь Цин, и отвесила Цзян Чэну подзатыльник, — тебя позвали котов лечить, а не морали читать. Подумать головой, а не семейным дискурсом не судьба?!       — Извини, но это не твой брат откопал японского шпиона!       — Тихо. — Твердо и грозно сказал Лань Чжань. — Не мешайте следствию.       — Да. А с последствиями, властями и моей мамой кто разбираться бу…       Лань Чжань заткнул Цзян Чэну рот утиной ножкой. Тот с удовольствием сожрал, а потом выдал с неудовольствием:       — Перца много.       Хотя сам был тот еще огнеед. Вэй Усянь разложил на столе листы бумаги для принтера.       — Мы сами себе власть. Надо найти этого красавчика, пока он не устроил здесь вторую Фукисиму.       Все уныло кивнули, сознавая, как не повезло Вэй Усяню и Лань Чжаню. Лучше бы они действительно нашли неразорвавшийся снаряд времен Второй Мировой. Члены отряда семьсот тридцать один и при жизни не были ангелами, а уж после смерти… Вэнь Цин подняла руку:       — Если это глаз тай-сегуна… а глаз ли?       — Ты о чем?       Вэнь Цин наклонилась к столу и тщательно перерисовала символ:       — Огненные руки. Это палач.       — Чего?! — Заорали они с Цзян Чэном, разом сознавая масштаб задницы.       Японцы во время войны ушли в отрыв и часто посылали к высокопоставленным заклинателям, оппозиционерам и неугодным людей, умевших не только сжигать золотые ядра, но и доставлявших страшные мучения перед смертью.       — Что слышал. — Вэнь Цин смотрела на руку с брезгливой ненавистью. — Я знаю, кто это.       — Кто? — Профессионально и сухо спросил Лань Чжань.       — Вэнь Чжулю, убитый моим дедом в декабре тридцать седьмого года. Дедушка… — Вэнь Цин зло выдохнула и сжала кулаки. — Работал на три разведки разом и написал, что творится в Нанкине. Дома его приговорили заочно, а он выжил.       Ох. Твою мать.       — Каким образом?       — Сделал вид, что не узнал убийцу и заманил сюда, предложив выпить за императора Хирохито.       Что-то не укладывалось у Вэй Усяня в голове: грамотное расчленение занимает слишком много времени. Куда проще проломить череп и скормить рыбам, сделав опознание невозможным, чем оставлять бомбу на несколько десятков лет. Что-то здесь было не так.       Шаг за шагом он нарисовал восемь талисманов.       — Не буду предлагать нам разделиться.       — Угу. — Цзян Чэн прицепил себе амулет на часы и добавил солидно: — В хороррах после этого начинают убивать героев.       Вэй Усянь кашлянул. Он лучше других знал, что Цзян Чэн обожает изображать крутого и матерого волка, но терпеть не может боевики восьмидесятых за насилие, а после старого «Кладбища домашних животных» месяц боялся мёртвых котов и собак, и припирался спать к Вэй Усяню. Но так им и было по десять лет, а фильм смотрелся тайком от дяди Цзяна и госпожи Юй, переживавших за детскую психику.       Больше всего Цзян Чэн любил мультфильмы, где герои спасали галактику, а в детстве вообще фанател по «Сейлор Мун», а на финале третьего сезона вообще ревел и обзывал Икухару «Ядовитым гадом».       Вот и сейчас Цзян Чэн, почуяв внутреннее глумление Вэй Усяня, выдал:       — Ни слова, или я тебя убью! Что делать будем?!       — Как что? Разделимся, — Вэй Усянь подозвал к себе Призрачного Генерала, — но по уму. Кошки — стражи подземного мира.       — Спасибо, кэп, я в курсе, — выдал оскорбленно Цзян Чэн. — И я смотрел «Мумию». Вечно эти американцы издеваются над нашей историей!       Вэй Усянь чуть не разбил себе лоб. Иногда Цзян Чэн походил на госпожу Юй больше, чем был готов признать.       — Я замкну сеть. Мы связаны друг с другом и котами. Они хорошо чуют темную энергию. Гораздо точнее, чем компасы.       Которые, пропади все пропадом, сошли с ума.       — Цзэу-цзюнь, — подозвал он Белое Величество, — подойди сюда.       Белое Величество элегантно спрыгнул и, сияя белыми штанами, милостиво позволил прицепить к адреснику талисман.       — Пойдешь с Лань Чжанем. Ищи труп.       Белое Величество кивнул с видом служебно-розыскной овчарки. Вэй Усянь не сомневался, что эти двое чего-то откопают. Вэнь Цин он всучил Призрачного Генерала, который глядел печальными глазами и всеми силами не хотел идти в туман и мочить лапки и хвост, но Вэнь Цин всегда было проще уступить, чем объяснить, почему нет. Бандитскую Рожу он отдал Цзян Чэну, который не удержался от комментария:       — Чифэн-цзуня пора на диету.       За что чуть не получил по морде. Цзян Чэн выдал почти балетное фуэте, увернулся, схватил Бандитскую Рожу за шкирку, поднял, как гирю и несколько раз отшлепал его по заднице:       — Я тебе дам когти распускать. И ведь наверняка обжирает мелких!       Бандитская Рожа утробно зарычал, но поперся искать некомплектного японского шпиона. Вэй Усянь остался с Яо, который попытался изобразить сердечный приступ и страдание. Ровно до тех пор, пока не увидел любимую консерву с тунцом:       — Оуууумяуууумяуууу!       На человеческий язык тирада переводила примерно так: «Я столько страдал, столько пережил и перенес, меня всю жизнь били и не любили, а теперь еще и ты заставляешь работать, гнусный, низкий человечишка. Неужели тебе так жаль для меня тунца?!»       Вэй Усянь палочками взял кусочек. Пах тунец так, что было не стыдно людям предложить. Яо просительно на него посмотрел.       — Сначала деньги и расчлененка, а потом — тунец. А то я твою поганую натуру знаю, манипулятор хвостатый.       — Мяяяяя, — сказали его с откровенным презрением в голосе, — вя!       — Давай-давай, нечего мне тут изображать королеву-поруганную-невинность, ты, инфернальный шарфотрах!       Испустив печальный вздох, Яо пошёл работать, всем своим видом показывая, как он лишается и страдает.       Выйдя на улицу, Вэй Усянь проклял все на свете: с озера наползло прилично туману. Хоть убей, а не видно ничего в трех шагах. Пришлось включать фонарик, а после брать Яо на руки — дурное животное отказалось идти по траве, но истошно, по-тонкински, орало, стоило Вэй Усяню свернуть не туда.       Еще этот придурок решил, что ему холодно, он боится, а потому залез Вэй Усяню под толстовку, изображавшую покойного Питера Стила в образе вампира, и теперь высовывал из-за ворота круглую башку.       Вэй Усянь сосредоточился. Эти чары ему показал знакомый антрополог, работавший после геноцида в Камбодже. Конечно, работали они на черепах и костных останках, но Вэй Усянь был достаточно силен, чтобы на первом курсе вызвать дух Цюй Юаня, чтобы спросить: величайший поэт эпохи Цинь прыгнул в воду сам… или ему помогли? Цюй Юань пришел, но послал его к гуям.       Вот и сегодня заклятие сработало с приподвывертом: сила послушно потекла сквозь Вэй Усяня, образуя в воздухе стрелку, указывая, куда следует идти. Вэй Усянь послушно пошел, откопал под кустом голень и… не заметил, как Яо у него за пазухой громко зашипел.       — Тихо. — Он почесал кота под подбородочком. — Я не буду хватать мину руками.       Яо не унимался и шипел. Вэй Усянь, который как раз снимал с ноги не то палача, не то шпиона атакующее заклятье, помянул цитатник товарища Мао и обернулся.       Это было, как попасть в свой самый страшный кошмар.       По узким, похожим на кишки, улицам Илина бежала женщина в белом ханьфу монахини. У Вэй Усяня пересохло в горле.       Цансэ-саньжэнь надевала это облачение на самые опасные задания.       — Мама! — в ярости и бессилии закричал он.       Вэй Усянь знал, что сейчас увидит.       Мама была ранена, и прижимала руку к кровоточащему боку. Ей было очень плохо, сил почти не осталось, но она все равно бежала, оставляя за собой длинный след. Наконец, она зашла в подъезд дома, где они жили на первом этаже, дрожащими руками открыла дверь и заперлась.       — Мама, — он узнал собственный дрожащий голос, — что случилось? Почему нет папы?       Этого Вэй Усянь не помнил. Как и многого о родителях. На месте детства у него сияла черная дыра.       — Папа, — Цансэ тяжело дышала, — не придет. Дай мне аптечку.       Странно было смотреть на себя мелкого и испуганного со стороны, в пижаме с крылышками и ушастым кроликом в руках.       Мама залпом выпила два зелья, продышалась и принялась тискать его за щеки.       — А я тебя съем!       — Не съешь! — Маленький Вэй Усянь, тогда еще Вэй Ин счастливо верещал и вырывался из маминых рук. — Щекотно.       Мама, теперь он это ясно видел со стороны, глядела на него с болью.       — А давай поиграем в прятки, кролик!       — Ты же сразу найдешь. Так нечестно!       — А мы в особые, — мама нарисовала на его ладони два иероглифа, «невидимость» и «сон», — ты спрячешься получше, а я буду тебя искать и не найду. И так пока не придет папа! Считаю до семи. Раз…       Маленький Вэй Ин поверил в эту ложь. Взрослый со все возрастающим отчаянием смотрел, как его уменьшенная копия залезла в шкаф, как мать, в отчаянии и страшной решимости, закусила губу и накладывала на комнату чары иллюзии, отдавая последние силы для того, чтобы его спасти. Несмотря на подступающий кошмар, она улыбалась и вела себя, как человек, решивший стоять до конца.       А потом пришли они.       Окна в их квартире распахнулись и разлетелись на тысячу осколков, изрезав Цансэ лицо и руки. Послышалось рычание.       На пороге стояла высокая женщина в венке из алых роз, с черным полумесяцем на лбу и две псины с оскаленной пастью и ростом с телёнка. Фигуру женщины до пят укрывали черные волосы.       Маленький Вэй Усянь сидел, притихший, в шкафу, а взрослый… взрослый с трудом дышал и сознавал, что его прекрасная и бесстрашная мама нарвалась в тот раз на демона Чёрной Луны. Без шансов.       — Глупая девочка, тебе разве не говорили не соваться, куда не надо?       — Я не слушаю сплетен, — весело ответила мама, — и не кланяюсь нечисти.       Женщина потрепала собак по холке:       — Оставим это. Где мальчик?       Мамины глаза полыхнули белым. Она отчаянно тянула силу отовсюду, вываливаясь за Предел. Она не рассчитывала выйти из этой драки живой.       — Ты его не получишь.       Псы встали на задние ноги и оскалились, прожигая пол ядовитой слюной. Расчетливым движением женщина спустила их с поводков:       — Что же, ты сама выбрала свою судьбу. Фас!       Видеть, как на твоих глазах адские твари на части рвут твою мать, твою родную, веселую и предприимчивую маму оказалось невыносимо. Мама кричала, пока псы вырывали куски из ее тела и с рычанием вгрызались ей в живот и в лицо. Женщина подобрала одежды и перешагнула через лужу крови:       — Посмотрим, посмотрим, где же ты пряче…       Она не договорила. В последнем усилии мама отшвырнула от себя заскуливших псов и прочитала сутру священного огня.       — Сдохни.       Полыхнуло так, что без света остались три ближайших района. В центре комнаты открылся портал-водоворот, засосавший отчаянно кричащую женщину и ее изувеченных псов.       Там, где раньше лежала мама, осталась длинная кровавая тень и жирный черный след. Маленький Вэй Усянь попытался сбежать из шкафа, но не смог пошевелить ни рукой, ни ногой, и заснул, прижимая к себе длинноухого кролика — единственную вещь, кроме шкафа, которая пережила эту ночь. У взрослого… у взрослого Вэй Усяня погано и паскудно, как при сердечном приступе, закололо под лопаткой.       Пытаясь продышаться, он схватился за дерево, сложился пополам и замер, услышав хруст.       На него неслись псы. Те самые.       Вэй Усянь вспомнил, кого же именно он видел в путаных кошмарах.       Вот только он больше не был беспомощным мальчиком, да и дядя Цзян, узнав, что у воспитанника не только аллергия на собачью шерсть, но и дикий страх перед ними, три года водил его к психологу.       Со всей остротой и ясностью Вэй Усянь понял, что происходит, и что это с самого начала была западня для него одного. Понял… и сплел слегка усовершенствованную сутру священного огня, вложив в нее всю бушевавшую в крови ярость.       Псов распылило на атомы, а Вэй Усянь, прежде чем на него наползла тьма, понял, что кажется, допрыгался в этот раз до сердечного приступа.       Очнулся он от назойливого тиканья часов, вкуса мерзостного лекарства на языке и чувства вливаемой в него ци Лань Чжаня. Ощущал Вэй Усянь себя при этом так, будто по нему потопталась слоновья армия с колесничими.       — У нас неприятности, — деловито объявила Вэнь Цин, — мы только что включили конец света.       — Чегооо?!       Только и смог спросить Вэй Усянь и резко сел на диване, но гуя с два Лань Чжань и Цзян Чэн ему дали.       — Лежи, — хором велели они.       Вэнь Цин села рядом.       — Лет двадцать назад в Японии пытались вызвать дух одной большой шишки из отряда семьсот тридцать один. По счастью, неудачно. Медиумам и иерархам подсунули некачественный ритуал. Они этого не пережили, но провели работу над ошибками. И назвали ограничивающие условия: дефлорация девственницы, — Цзян Чэн удушливо покраснел, — групповой секс и принесение в жертву адских псов.       Вэй Усянь с трудом соображал.       Хорошо, с псами все понятно. Но девственница и групповуха?       — Нечего на меня так смотреть, — задиристо выдал Цзян Чэн, — пока кое-кто штурмовал Тибет и Гималаи, я, между прочим, учился и работал! Тут не до свиданий, у меня по вечерам еле-еле силы оставались посуду помыть.       Лань Чжань кашлянул. Вероятно, он считал девственницей себя, а групповухой — пристыженное Белое Величество, которое откачивало страдающего Яо. Видимо, пока он не пришёл в себя, все присутствующие срались, а теперь изображали трогательное единодушие перед лицом общего врага.       Кстати, о враге. Найденные части тела палача бдительно стерегли Призрачный Генерал и Бандитская рожа.       — Вэнь Цин, — тихо спросил Вэй Усянь, — только не говори, что ты…       — А что я могла с собой поделать. Мальчик красивый, задница — тоже, да еще так отчаянно гетеросексуальна….       — Я тебя убью, — Вэй Усяня пнули под ребра, — только попробуй сдать меня девчонкам!       Вэй Усянь все же расшиб лоб. Цзян Чэн точно думал не об этом.       — Кого они хоть вызывали?       — Тай-сёгуна, — мрачно ответила Вэнь Цин.       Вэй Усянь присвистнул. Самого Он Дзякана, чтоб его!       Покойный Он Дзякан — основатель отряда семьсот тридцать один — был личностью выдающейся, но со всех сторон неприятный. Своих политических противников Он Дзякан, например, скармливал свиньям. Его подчиненные проводили опыты, от которых господа национал-социалисты в аду нервно икали, а товарищ Мао завистливо вздыхал. В жизни, однако, это был очень красивый, утонченный мужчина с властным голосом и манерами, в чью постель считали за честь забраться и красивые женщины, и агенты пяти разведок. Любовников и любовниц Он Дзякан либо перевербовывал, либо отправлял, вполне в духе того времени, на абажуры и мыло. Автор каждых прочитанных Вэй Усянем мемуаров считал своим долгом, описывая победительную красоту тай-сегуна, запустить руку за пояс брюк или юбок, попутно отметив дивной красоты ало-лиловые глаза, обещавшие бездны сладкого ужаса, океаны боли и неземных наслаждений, порожденных чужой властностью и умелостью.       Что и говорить, в тридцатые-сороковые многие помешались в том числе и на плохом БДСМном этикете.       Однако хотя бы от формально возмездия не ушел никто. И Он Дзякан, и его дети кончили не просто плохо, а феерически плохо.       И вот теперь эта неупокоенная хтонь собрался вселиться в Вэй Усяня.       — А я сосуд, да?       — И как ты догадался? Он почти захватил тебя. Скажи спасибо своему коту и нашей прекрасной прокуратуре.       — Мгм. Вздор.       Вэй Усянь еще раз посмотрел на разошедшихся по разным углам Цзян Чэна и Вэнь Цин. Он даже себе примерно представлял, как дело было: эти двое со скотами пошли искать останки, столкнулись на узкой дорожке, а поскольку и Цзян Чэн, и Вэнь Цин вспыхивали как порох, то разругались в дым, пообещали друг друга убить и потрахались в процессе под ближайшей сосной. Белое Величество сидело с самым скорбным видом. Эта белая срань крайне не одобряла вкус Вэнь Цин на мужчин. Да участие в темномагическом ритуале тоже.       Вэй Усяню стало достаточно хорошо, чтобы приподняться и начать думать. Он ведь знал ту женщину с псами. Незадолго до того, как его забрал дядя Цзян, она приходила в приют и почти получила опеку, предоставив документы об их якобы родстве. У нее почти прокатило, но директриса — святая женщина, параноик и бывшая военная корреспондентка — узнала ее в лицо и не постеснялась поднять скандал, написав ядовитую статью о недопосаженных военных преступниках, которые живут, стали уважаемыми членами общества и вообще не думают о тех, кого убили и замучили полвека назад. Директрису Ли чуть не затаскали по судам за клевету, но ей было плевать. Эта женщина умела дрючить всех: старших воспитанников, общественное мнение, опеку и министерство образования. Через неделю после этой статьи и приехал дядя Цзян.       Но как Вэй Усянь мог ее забыть? Почти против воли он мысленно наложил лицо хозяйки на женщину с псами и с трудом удержался от ругани. Это была одна и та же женщина, но сильно постаревшая. Сильно, выходит, потрепала ее мама, раз тетка лишилась главнейшего своего орудия — соблазнительности и вечной юности.       Вот же…. Права была «Жэминь Жибао», когда советовала скорпионам сидеть дома и не высовываться.       — У меня вопрос. — Вэй Усянь поднял руку. — Что видели вы?       — Почему спрашиваешь?       Тихо и мрачно ответил Лань Чжань, который почти весь разговор молчал, как в воду опущенный и смущенный.       Вэй Усянь давно знал, что его великая любовь, как всякий уважающий себя джентльмен, любит, когда дама сердца время от времени красиво лишается чувств и падает ему на руки. А если уж и разрешает носить на руках… покойся с миром, второй молодой господин Лань. Родина тебя не забудет.       Об этом Лань Чжань рассказал через месяц после того, как они переспали первый раз, а сам Вэй Усянь пришел домой и свалился в обморок после кошмарной смены.       Это называется, попадать в свои сложные чувства: когда тебе одновременно и дали почувствовать всю полноту эмоций, и даму сердца жалко. Да и границу между игрой и реальностью никто не отменял.       Бедный, бедный Лань Чжань. Вэй Усянь ужасно хотелось его поцеловать и пожалеть, но… но не сейчас. Сначала они разберутся с отрядом семьсот тридцать один.       Вэй Усянь со всем возможным удобством устроился на широком плече и заговорил как мог аргументированно и логично.       — Потому. Если это та, о ком я думаю, она бы постаралась показать самое плохое, что мы видели в жизни. Здесь на двоих заклинателей больше, чем она рассчитывала.       Вэнь Цин подняла руку.       — Я видела, как меня сжигают на костре. Не обращай внимания, воспоминание из прошлой жизни!       Торопливо закончила она и осушила чарку с обморочным сливовым вином, которое везде таскала с собой. На всякий случай.       Вэй Усянь мысленно посочувствовал подруге и бывшей начальнице. Вэнь Цин терпеть не могла открытый огонь.       Цзян Чэн скривился.       — Мне показали, как к нам в клинику привели лютую мертвую псину и она сожрала подброшенных котят! Со всеми отвратительными подробностями!       В эту минуту Вэй Усянь как никогда завидовал, что у его шиди душевная организация бронированного мишки.       — Ну… мне жаль.       Цзян Чэн зашипел и отвесил ему подзатыльник.       — Жаль ему! Рожу менее глумливую сделай! Жаль ему! Да это же сцена из второго «Кладбища домашних животных»!       А Цзян Чэн этот фильм терпеть не мог до омерзения. Но честное слово, лучше смотреть в кино на освежеванных кроликов и убитых котиков, чем видеть, как убивают твою мать… и ничем не помочь.       — А ты? — Он взял напрягшегося Лань Чжаня за руку. — Что видел ты?       — Твою смерть. Тебя разорвали на части.       Ой. Ой-йой. Нельзя же вот так с порога признаваться в вечной любви. Лань Чжань сидел серый.       — И свое наказание дисциплинарным кнутом.       Вэй Усянь, наплевав на то, что под лопаткой у него все еще болело и кололо, невзирая за то, что Цзян Чэн закатил глаза, полез к Лань Чжаню обниматься. Даже в виде галлюцинаций он никому не желал пережить настолько адскую боль. Почтенные предки умели наказывать и запугивать.       — Этого не было. Здесь и сейчас этого не было. Я жив, а ты здоров.       — Мгм. Достаточно того, что я видел.       И в этот момент отчаянно зазвонил телефон Цзян Чэна. Госпожа Юй обрывала линию, мобильник аж раскалился.       — А-Чэн, — начала она высоким и злым голосом, — ты ничего не хочешь мне сказать?       Госпожа Юй была так зла, что сносила глушилки к гуевой матери.       — Нет. Не хочу. Мам, я занят.       — Ах, занят?! Ничего, для меня пять минут найдешь. Нам с отцом звонили из деканата. Тебя собираются отчислить за прогулы.       — Я знаю. Мам, сейчас не до того.       — Не заговаривай мне зубы! Как, вот скажи, как можно было прогулять концепции современного заклинательства и историю политической философии? У тебя мать доктор наук! Ты в армию захотел выгребные ямы чистить или коровам хвосты крутить?! Почему, почему мой сын так меня позорит?! Почему я должна за тебя краснеть?! Мне не нужен сын-прогульщик!!!       Цзян Чэн сидел с видом, будто ему драли зуб мудрости без наркоза.       — Бесполезные предметы. Зачем они ветеринару?       Вэй Усянь придерживался того же мнения. Сам он такие предметы сдавал рефератом или проектом, предварительно с помощью младшенького Не договорившись с преподавателем. Но Цзян Чэн дао забивания на учебу еще не освоил. Неопытный.       — Ах, зачем?! — Госпожа Юй взвилась окончательно. — Я знаю, чье это поганое влияние и кто во всем виноват! Этот Вэй Усянь однажды втравит тебя с большие неприятности и станет причиной твоей сме…       С выражением тоски и муки на лице Цзян Чэн вылетел на улицу и заорал:       — Мам, хватит меня стыдить и использовать манипуляции, ты меня своими стонами не проймешь!!!!       Белое Величество прикрыло хвостом морду и залезло Вэй Усянь на коленки, выдав мелодичную трель: «Вррррыкмяк».       Вэй Усянь принялся рассеяно чесать надхвостье коту. Высказывание переводилось примерно так: «Будда Амида, ну вот почему некоторые люди — такие ужасные пидорасы, даже если они женского пола?»       — Потому, — покладисто ответил Лань Чжань, слегка краснея ушами, — что пидорас — это состояние души и морали, а гомосексуал…       — Выыыр! — Теперь величество полезло к нему бодаться. — Мыыр!       «Это был риторический вопрос. Но спасибо, что на него ответил. Мы уже поняли, что ты любишь других лысых котов. Пока мы смотрим — это не извращение».       Вэй Усянь не удержался, и сложился пополам от хохота. Белое Величество иногда жгло так, как не всякому темному властелину могло присниться. Пока он смеялся, в животе все заледенело от внезапной тревоги, а под ложечкой засосало. Потом до него дошло, в чем дело.       — Лань Чжань, у нас же накрылись связь и интернет?!       Госпожа Юй просто не могла позвонить.       Не сговариваясь, они вместе с котами выскочили на улицу.       Цзян Чэна нигде не было, только его мобильник лежал, разбитый, на садовой дорожке у куста роз. Из трубки шли долгие гудки.       Осознав, что дело плохо, Бандитская Рожа изобразил сеттера в стойке, заворчал, вытянул струной хвост и поперся в кусты. Вернее, попытался.       С большой высоты перед Лань Чжанем упал теннисный мячик. Господи, госпожа Лань! Кто-то начитался «Гарри Поттера».       — Мальчики, — заговорил теннисный мячик человеческим голосом, — я все выяснила. Продержитесь до прихода кавалерии, мы скоро!       — Матушка, — раздался мягкий и безупречно вежливый голос старшего брата Лань Чжаня, — дайте сюда. Ванцзи, держитесь. Не говорите и не торгуйтесь с ними. Если что, я пойду скандалить. И пусть попробуют не послушать. Дядя, положите гуцинь, инструмент ни в чем не виноват. Конец связи.       За мячиком тут же принялся гоняться счастливый и довольный Призрачный Генерал. Лань Чжань стоял, прикрыв лицо рукой.       — Мама.       Да, вот так ты идешь, вопреки страданиям семейства, на юридический, совершаешь некоторое количество подвигов, добиваешься уважения коллег… а для мамы — ты все равно вечно сердитый Чжань-эр, которого не любят одноклассники, надо накормить и отвести в тир, а то он света белого не видит из-за нот, гамм и учебы.       Вэнь Цин оглядела место преступления и сказала грустное.       — Я тебе завидую, второй молодой господин Лань.       — Чему? — спросил ничего не понимающий Лань Чжань.       — Ты свою мать хотя бы обнять можешь.       Вэнь Цин осталась сиротой в четырнадцать. Официально ее родители погибли в автокатастрофе, и о двоих осиротевших детях заботился дед — тот самый журналист, шпион и коммунист. Неофициально…. После того, что Вэй Усянь увидел, он сомневался во всем.       Как знать, не была ли смерть родителей Вэнь Цин наказанием перебежчику. Отряд семьсот тридцать один толком не судили, так, выдали по голове самым одиозным руководителям. Магические и научные разработки вместе со специалистами растащили себе после войны американцы и советы, а наказание для виновных было во многом чистой формальностью.       — Ну хочешь, — начал Вэй Усянь, подкалывая и доводя Вэнь Цин до белых глаз, — я тебе, как вся эта дрянь закончится, подарю кумамона и он будет звать тебя доченькой?       — Помолчи, придурок. — Вэнь Цин жевала губу. — Что-то здесь не так. Хоть бы о брате подумал!       — А чего о нем думать! — вскинулся Вэй Усянь, — А-Чэн — приманка. Пока я не приду и не сдамся — ему ничего не сделают. Зачем портить запасной сосуд?!       Он уже примерно знал, зачем и для чего провернули всю эту интригу. Убили его родителей, дали ему вырасти и получить образование, и даже не вмешалась, когда Вэй Усянь пошёл в некроманты, а не в силовики. Вот только чужой план начал сыпаться и трещать по всем швам.       Все просто: в семнадцать лет Вэй Усянь еще полагал себя гетеросексуальным на все двести процентов, думал, что через несколько лет, после отдачи долга мирозданию, женится и обзаведется детьми. Он хотел возвращаться домой вовремя и чтобы его ребёнку, не важно, сыну или дочери, не пришлось стоять у закрытого гроба.       Семьи и детей у него не было. Зато были Лань Чжань и коты. И этого всего его собирались лишить!       Вэй Усянь не понимал одного: почему из полутора миллиарда жителей Поднебесной выбрали именно его?       В реальность его вернул тихий взмяк Призрачного Генерала, который дергал Вэй Усяня за штанину. Вэй Усянь заглянул за розовый куст, куда его настойчиво тянули и увидел замаскированный цветами и газоном люк.       — Ну вот и ответ, куда пропал шиди. Что будем делать?       На месте похитителей бы уже начал пытать Цзян Чэна, чтобы вынудить Вэй Усяня действовать и совершить неизбежную на нервах ошибку. Еще бы он никого не оставил в живых. Даже котов. И спалил бы здесь все к гуям.       Вэй Усянь силой поднял тяжеленный люк, который вел в подвал.       Лань Чжань положил руку ему на плечо.       — Это ловушка.       — Я знаю. Этот дом — ловушка сам по себе. Мы умрем в любой случае.       Вэнь Цин достала из кармана своей куртки сигареты. В пачке оставалось ровно три штуки.       — Закурим?       Коты скорчили брезгливые рожи, а Вэй Усянь взял сигарету, чувствуя себя героем дурацкого военного кино. Несмотря на то, что Вэнь Цин курила исключительно дамские сигареты, горло все равно пробрало с непривычки, аж слезы из глаз брызнули. Зато Лань Чжань затянулся с привычным и решительным видом.       Да что там, чертовски сексуальным видом. Так, что у Вэй Усяня мозги сразу утекли строго на юг.       Ужасное, безнравственное безобразие, которое надо запретить и зацензурить. Ну хорошо, в спальне можно, а не совращать коллег, подследственных и доблестную судмедэкспертизу!       — Не знал, что ты куришь, гэгэ.       Лань Чжань посмотрел на него со смесью снисходительности и превосходства.       — Пробовал в старшей школе.       На свою беду Вэй Усянь живо представил, как Лань Чжань обхватывает вишнево-алыми губами фильтр… и пожалел процентов восемьдесят девчонок и пятнадцать парней. Какая учеба после такого, какая дерзость, независимость и побивание стекол в отчем доме, вы о чем?       А уж если знаешь, какими мягкими могут быть эти губы, как они касаются самых нежных мест, как Лань Чжань чуть надавливает, присоединяя к делу язык, как целует и помогает себе руко… Так, стоп машина! Иногда сигарета — это просто сигарета!       — И как?       — Дядя узнал. Надрал мне уши и поставил в угол. — Лань Чжань стряхнул пепел. — Мама подарила хороший табак и сказала, чтобы я не смел курить всякую гадость. Целоваться неприятно.       В этом была вся госпожа Лань.       Вэнь Цин еще раз затянулась:       — Третий курс, морг, практика по неопознанным и пропавшим без вести. Тот запах не перебивало вообще ничто! Странно, что твой братец не курит. С его-то жизнью.       Вэй Усянь промолчал. Он не стал выдавать Цзян Чэна, которому сдать невинность в архив мешала вспыльчивость, зажатость и острые, как у тигра, уши госпожи Юй. Которая за единственным сыном бдила так, как никогда за Вэй Усянем и Яньли. А вдруг ее бестолкового ребёнка соблазнят и совратят?! Вэй Усянь доподлинно знал, что от парочки таких попыток совратить Цзян Чэн ничего не имел против, но что ты будешь делать со строгим воспитанием и принципиальной позицией: «Я не такой, я рыбу здесь ловлю»?       Наконец собравшись с мыслями, он тихим высвистом принялся подзывать котов.       Говоря по-хорошему, лезть в странный демонический подвал без меча или хотя бы Чэньцин было тем еще самоубийством. Но времени не было, а четыре любопытных котовьих рожи вполне могли заменить небольшую армию.       Он сделал первый шаг вниз.       — Идем.       Вэй Усянь собирался спасти брата и разгромить здесь все к гулям свинячим. А еще потребовать себе компенсацию испорченный отпуск.       Лань Чжань шел рядом с ним, Вэнь Цин с котами чуть поодаль.       Они оказались посреди просторного, большого, отделанного камнем коридора. Вокруг не было ни души, только ветер и сквозняки гоняли друг друга, да раздавался звук падающих капель.       Темной, как и любой другой энергии Вэй Усянь не чувствовал, но чем дальше, тем больше нарастало предощущение подставы. Шли они долго, держа под наблюдением ходы, выходы, пол и потолок.       Коты не отставали: Бандитская Рожа проталкивал путь вперед атомным ледоколом, Белое Величество впал в детство и с восторгом ловил мимо пролетающих стрекоз, Яо отошел в угол, должно быть, мстительно наложить кому-то в метафорические тапки. Вэй Усянь отвернулся.       Его тонкинская сранина отличалась трепетностью чувств и деликатностью, где не надо. Вон, принялась закапываться и шуршать в листве и ветках, разбрасывая вокруг камешки.       — Мы четверть часа идем, — сказала малость задолбавшаяся Вэнь Цин, — а нас даже не попытались напу…       И в этот миг… Яо на что-то нажал.       Призрачный Генерал, сидевший на руках у Вэнь Цин, пронзительно закричал и прыгнул вперед, будто желая защитить, но не успел.       Пол под их ногами проломился, а сверху упало что-то похожее на большущую зеркальную клетку. Вэй Усянь попытался схватить Лань Чжаня за рукав кителя, но…       Но поймал лишь пустоту.       Он долго падал с лестницы, пересчитав, наверное, все ступеньки спиной. Лишиться бы чувств, но Лань Чжаня, любящего такие штуки, готового оценить, лечить и утешать рядом не было.       Зато был обиженный на весь мир и недовольный Яо с мокрым шоколадным носом. Вид он при этом имел самый виноватый.       «Я не нарочно, — говорили прекрасные аквамариновые глаза, — просто эта листва так прикольно шуршала. Ох, я бедный и несчастный, никто меня не любит».       Вэй Усянь стукнул кота по заднице. Когда случались неприятности, да еще по его вине, Яо не только изображал королеву драмы, но и начинал страдать выученной беспомощностью. Да черт возьми, Бандитская Рожа год с лишним учил этого красавца драться!       — Знаешь что, — строго сказал Вэй Усянь, — нытьем ничего не исправишь.       «Ну да! Конечно!»       — Яо, ты кот или уточка-мандаринка с лотосовой лапкой! Пошли спасать наших!       Яо сидел с самым оскорбленным видом. Оставлять кота гуй ведает где было неправильно, у тому же — кошки все еще стражи подземного мира. Хрен тебе японский, товарищ некромант, а не полноценный экзорцизм без них.       — А за тунец?       Эта скотина громко фыркнула, показывая, что ради тунца не сдвинет жопу с места.       — Разрешу неделю пырить за нами с Лань Чжанем.       Яо задрал вверх лапу и распустил четыре когтя веером.       — Месяц? Да ты обнаглел. Две недели и ни днём больше!       Очень нехотя, с обреченным видом Яо поднялся и залез ему на плечо, как пиратский попугай. Чувствуя себя полным придурком, Вэй Усянь пошел вперед.       Вэй Усянь долго плутал по коридорам кишкам, пока не увидел свет несущегося поезда. То есть, конечно, ни гуя не свет, а отблески зажженного огня. Если здесь и жили монстры, то при виде него они разбежались и попрятались по углам. Перед тем, как толкнуть дверь, будто сбежавшую из какого-нибудь «Железного неба», он снял Яо с плеча.       Петли со скрипом открылись.       Картина, представшая перед глазами Вэй Усяня, походила не на мрачный ритуал, а на бред шизофренического больного.       Цзян Чэн лежал, привязанный к алтарю-гладильной доске и с кляпом-носками во рту. Вэнь Цин и Лань Чжань сидели мрачные в наручниках. Белое Величество, Бандитская Рожа и Призрачный Генерал висели в клетке над кипящим котлом, всеми лапами пытались удержаться и страдали. Бедняга Яо, увидев товарищей, впал в отчаяние и попытался сбежать. Вэй Усянь не дал, крепко взяв кота под передние лапы.       Во главе стола сидела их хозяйка. Нет.       Та самая тетка-демоница. Со все тем же розовым венком в седых патлах.       — Пришел, — она радостно осклабилась, — кота на стол. Или я убью остальных. И шею ему сверни, чтобы мне руки марать не пришлось.       Вэй Усянь все никак не мог вспомнить ее имени. Зато ясно услышал внутренний вопль Цзян Чэна: «Уединенный дом у озера, проблемы со связью, участок, которого нет на планах строительного министерства, милая хозяйка — да это самое то, чтобы тебя мучить!»       Яо, трусливая душа, вцепился в него всеми лапами.       Вэй Усянь погладил кота за ушами и возмутился: когда это он сдавал тех, кого защищал?!       — Встречное предложение: мадам сдаётся, а я не вышибаю ей мозги.       — У меня твой брат, любовник и бывшая.       — А у меня навыки форс-гриппа. И печеньки.       Самое сложное было, конечно, удержать серьезную рожу, изображая Дарта Вейдера. Хозяйка закашлялась.       — Сынок, ты что, шуток не понимаешь? Я старая больная женщина. По милости твоей мамаши, между прочим! Неплохо было бы мне компенсировать неудобства!       Вэй Усянь таки разбил себе лицо. Мадам хоть кто-нибудь говорил, что сволочью быть не надо?       Зато Цзян Чэн наконец не выдержал, и выплюнув кляп, заорал с такой силой, что осыпалась штукатурка:       — Ты что, до старческой деменции дожила? Война семьдесят пять лет как кончилась, а она до сих пор минирует пути и взрывает дипломатов! Дура старая, тебе зачем Он Дзякан? Третью Мировую захотелось?!       На «старую дуру» тетка обиделась и нажала на красную кнопку, гнездящуюся в подлокотнике кресла. Цзян Чэна тут же ударило током.       — Да нужен мне этот Он Дзякан! — Ее лицо скривилось, как печеное яблочко. — И вся остальная свора. Я тело хочу. Новое.       Вэй Усяня будто со всего маху ударили сковородой по башке:       — Что?!       Подобное просто не укладывалось в голове. Вся эта сложносочиненная интрига, что, была не хитрым планом, а мышиной возней?!       Давно он чувствовал такого разочарования. Лет десять, наверное.       Зато он вспомнил, как звали эту самую демоницу.       Ван Линцзяо. Надзирательница над тюремным блоком. Одна из тех, кто руководил опытами над женщинами и детьми. Певичка из кабаре. Отчисленный с последнего курса врач.       Жестокая тетка с очень примитивным мышлением. Как и большинство преступников и психопатов. Это на экране и в книжках на них пускают слюни все, от авторов и до осветителей. В реальности… в реальности после них психиатру самому нужен очень хороший психиатр.       И супервизор.       Ван Линцзяо вздёрнула острый подбородок, поддала тока и начала пытать еще и Лань Чжаня с Вэнь Цин.       — То. Твоя мамаша мне крупно задолжала. Она сдохла, ты ее наследник. Возмещай. Что до тебя, — она когтями впилась в шею зло молчащей Вэнь Цин, — твой дед убил моего напарника. Можно было бы забрать твои мослы, но сиськи как у коровы. Да и слабее ты, чем эти, — она указала на Вэй Усяня с Лань Чжанем, — двое.       — Я вырву тебе сердце и заставлю его сожрать. — Нежно пообещала Вэнь Цин. — Только дай повод…       Путы держали крепко.       — Скорее это я развлекусь за твой счет милочка. Ты спросишь, — вдохновенно болтала она, будто забыв о том, что ганибало заткнуть злодею рано или поздно приходится, — зачем мне мужское тело? Мне до смерти надоело, что трахают меня. Да и такие способности на дороге не валяются…. Я позволила тебе вырасти, — говорила она со все возрастающей одержимостью, — я затащила тебя сюда, все эти годы я следила за тобой. Ну, — она со всей силы вдавила по красной кнопке, — кого ты спасёшь? Брата? Свою подстилку… двух подстилок? Своих блохастых? Я ведь могу дать и двести двадцать!       По клетке с котами тоже ударило током.       Вэнь Цин закричала. С губ Лань Чжаня не сорвалочь ни звука, но в глазах горело предупреждение: «Никаких переговоров с терористами».       Вэй Усянь это знал. Он давно принял решение и мысленно попросил у Яо прощения. Эта срань скорчила рожу, но грустно кивнула: стреляй, оккупант проклятый, в девичью грудь.       — А кто сказал, что я буду выбирать?!       И швырнул прямо в лицо Ван Линцзяо отчаянно вопящего Яо, а сам сотворил проламывающие путы заклятье. Взрывной волной от него и атаки Ван Линцзяо кота со всей силы приложило о стену, но главное, Вэй Усянь успел освободить всех и поймать Ван Линцзяо в сеть божественного плетения из дохлых USB-проводов, сорвать ее головы венок из роз и кроссовком растереть его пыль.       Что и говорить, терять в один день и последний источник сил, и свою жизнь крайне неприятно.       Послышался топот, дверь вышибли со всего размаха. На пороге стояли здоровенные «мальчики по вызову», одетые в форму бойцов быстрого реагирования, и мама Лань Чжаня.       — Что здесь происходит?       — Игра в японскую оккупацию. — буркнула Вэнь Цин. — Если что, мы за партизан.       Вэй Усянь бросился к беспамятному Цзян Чэну, которого приложило куском штукатурки. Он открыл залитые кровью глаза.       — Какую дрянь заставляла смотреть эта психопатка…. Сколько… сколько времени прошло?       — Около полутора часов.       — Ты черепаха. Мог бы шевелиться быстрее!       — Ну извини! — Бросил задетый Вэй Усянь. — В следующий раз я приду через сутки.       — Иди ты!       Цзян Чэн двигался странно, будто разом ослеп и оглох. Ван Линцзяо скрутили, клетку с котами сняли. Госпожа Лань обнимала сына:       — Не пугайте меня так больше.       — Не обещаю.       Вэй Усянь нёс еле живого Яо, который смотрел расфокусированными глазами и почти не дышал.       — Сынок, — деланно беззаботно спросила госпожа Лань у Вэй Усяня, — а где здесь ближайшая крупная стройка? А то нам же еще от тела избавляться, так хоть не просто небо прокоптит, а дело пойдет!       Ван Линцзяо замычала, но быстро получила по лицу.       — Ни одна тварь не смеет обижать моих детей! — Сказала госпожа Лань с холодной яростью. — Даже если они не мои.       "Мальчики по вызову" уехали, затолкав Ван Линцзяо в фургон, а Вэй Усянь отправился домой. Страдающий Цзян Чэн пытался помочь умирающему, но никак не могущему покинуть этот бренный мир Яо.       — Жаль дурня, — с печалью сказала Вэнь Цин, — он ведь всех нас спас. И Он Дзякана отогнал.       — Его же не было, — возразил ей Вэй Усянь, — тетка совсем выжила из ума.       Вэнь Цин покачала головой.       — Нет. Был. Я такие вещи чувствую. Кроме того… даже сумасшедшая не будет откапывать расчлененный труп палача и раскидывать его где попало. Вэй Усянь, что-то здесь не так.       И погладила совсем сдавшего Яо по шоколадной шерстке. Жить ему оставалось недолго.       Вэй Усянь сел рядом с ней:       — Ну ты же понимаешь, что это уже органика и распад нейронных связей в мозгу?       — У демона? Судя по твоим словам, она вела себя адекватно и не проявляла ни капли асоциальности. Но ты прав. Никаких работ по нейрофизиологии демонов у нас нет.       Лань Чжань подошел к кухонным шкафам.       — Мгм. Тунец?       И открыл свежую банку консервов. Учуяв любимую рыбу, Яо на месте сделал сальто мортале, издал боевой клич и подволакивая лапу, под удивленные взгляды побежал к своей миске.       Цзян Чэн скривился.       — Вот же паразит. Его бы в президенты! Или хотя бы в генсеки. Ну и аппетит, ты же лопнешь, придурок!       — Мяу, — высокомерно выдал Яо.       «А ты накорми и отойди».       Кот уплетал тунец так, что свист стоял. Остальная банда глядели и на людей, и на этого притворщика со смесью презрения и снисходительности. Вэй Усянь подошел к весьма гордому собой Лань Чжаню.       У него разом вылетели все умные слова и заготовленная с помощью дяди Цзяна и Яньли речь. Она, конечно, поражала красотой, но… Вэй Усянь посмотрел на своего драгоценного и понял, что аналог «Песнь Песней» он напишет в другой раз. После трех кувшинов «Улыбки императора».       В горле пересохло. Вэй Усянь отчаянно трусил и боялся ошибиться. Все же, несмотря на прошедшие века, заклинатели старались жениться и выходить замуж один раз. Поэтому дядя Цзян до сих пор и не развёлся с госпожой Юй.       Которая, к слову, позвонила на телефон Вэй Усяню и громко заявила, что Цзян Чэн ей не сын, пока не закроет долги по учебе.       — Да. — Внезапно покладисто согласился Цзян Чэн. — Я сирота. Всего хорошего.       Вэй Усянь взял Лань Чжаня за рукав.       — Слушай, — ему разом отказало и чувство юмора, и красноречие, — а пошли вместе по тропе совершенствования? Все равно, ни ты, ни я таких психов больше не найдем!       Лань Чжань опустил длинные ресницы и сказал одно единственное слово:       — Давай.       Раздалось шмыганье носом: это Вэнь Цин пыталась найти бумажный платок. Призрачный Генерал вытирал ей щеку лапкой.       — Мальчики, — наконец не выдержала она, — какие же вы придурки!       — Не придурки, — припечатал Цзян Чэн, — психи! Нельзя было выбрать другой момент?       Вэй Усянь швырнул в Цзян Чэна подушкой. Он до сих пор не мог поверить своему счастью, а потому с радостью простил брату козление. Все равно Цзян Чэн иначе не мог.       — Мы знаем.       Скромно и с достоинством ответил Лань Чжань, в глазах которого танцевала у шеста целая армия демонов.       На их свадьбе мама Лань Чжаня не выдержала и превратила Лань Цижэня и госпожу Юй в переливающийся всеми цветами радуги и сцепившийся друг с другом клубок пернатых змей. На возмущенный взгляд старшего сына — Сичэня как раз назначили консулом в Дублин — эта прекрасная женщина пожала плечами и сказала, изобразив Джека-Воробья:       — Я не удержалась.       И немного погодя добавила, глядя на то, как госпожа Юй, шипя, гоняется за распушившимся Лань Цижэнем:       — Безумно надоели эти пидорасы. Как же порой приятно показать истинную сущность окружающих! Есть еще порох в пороховницах!       Ни поцелуи, ни угрозы вызвать госпожу Лань на ковер, ни шипение, ни попытки укусить не возымели действие. Чешуя, клыки, перья и розовые стразы держались, как прибитые.       Заклятье спало само. После этого госпожа Юй и почтенный Лань Цижэнь вели себя тихо и прилично ровно полгода.       Никто так и не заметил, что у Цзян Чэна в минуты злости полыхали алым когда-то лиловые глаза. Совсем как у тай-сегуна Он Дзякана.