Слепая зона

— Всё в порядке, Эдди? — спрашивает Майк. — Я… — Эдди колеблется, всё еще пялясь в экран монитора компьютера, на котором Майк включил некоторые свадебные видео Бена и Бев, которые они разослали. — Нет, да, я в порядке, просто… Ричи. В какой-то момент, нахмурив брови, Майк заявляет: — Чувак, ну, ты уж говори, раз начал. — Просто… м-м-м… то, как он выглядит… Взглянув на то место, что заставило Эдди волноваться, Майк начинает рассматривать кадр, а затем оглядывается на Эдди, спрашивая: — Смотрит на тебя? — Да, — выдыхает Эдди, взволнованно глядя на экран и отводит взгляд в сторону. — Хорошо, значит ты тоже это видишь, это не просто… так, ладно… хорошо… хм… он… он всегда… всегда, м-м-м… — Смотрит на тебя? — Да. — Да. — Что? — удивленно спрашивает Эдди, наконец отрывая взгляд от приостановленной видеозаписи. Майк улыбается ему, скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула. — Да, Эдди. Он всё время на тебя смотрит. С уверенной ухмылкой Майк ближе придвигается к экрану своего компьютера, сворачивает видео, в котором Ричи все еще застыл за почетным столом неудачников, глядя на Эдди так, как Эдди ранее считал возможным только благодаря анимации Диснея, и открывает новое окно файлов. Он заходит в свою папку с видео, и Эдди видит файлы с названиями 1990–1995, 1995–2000, 2000–2005 и так далее. Он открывает 1990–1995 годы и находит зернистое старое видео, снятое… это похоже на кухню Уриса. Видео начинается с неудачников, собравшихся в центре экрана, все в шляпах конусах (Ричи постоянно щёлкает Эдди по голове, они бьют и обзывают друг друга, пока Билл пытается выступить посредником) и голос Майка слышен за камерой: — Да, миссис Урис, просто… Да, вот так, и не двигайтесь, чтобы… Да, Вы можете перемещать её куда захотите. — Она включена? — Да, запись идёт, — заверяет её молодой Майк. Майк появляется в кадре, весело машет Миссис Урис через камеру, когда он движется к обеденному столу, на котором стоит праздничный торт, украшенный шестнадцатью свечами, и Стэн наклоняется над ним, выглядя раздраженным, но любящим. Мистер Урис встает позади Стэна, возвышаясь над большинством неудачников (на самом деле, над всеми, кроме Майка и Ричи), и это заставляет Ричи и Эдди снова дурачиться, хотя Эдди, все же, в последний раз хлопает Ричи по руке, прежде чем вновь стать пай-мальчиком. — Хорошо, раз, два, три, — проговаривает мистер Урис, а потом все хором начинают петь, «С днем рождения», и Эдди видит пятнадцатилетнего себя, справа от Стэна, поющего с широкой улыбкой, покачивающегося из стороны в сторону вместе с Урисом. А с другой стороны, ближе, чем следовало бы, стоит Ричи. И Ричи не смотрит на Стэна, как все остальные. Он смотрит прямо на Эдди, поет тихо, может быть, но в основном смотрит на профиль Эдди, и он выглядит… он выглядит… невыносимо влюблённым. Когда песня заканчивается, Стэн задувает свечи, раздаются аплодисменты, а затем Эдди поворачивается к Ричи, который явно в панике, наклоняется вперед и окунает Стэна лицом в торт. — С днём рождения, придурок! — кричит Ричи, обращая все внимание на Стэна, который поднимает голову и хмурится сквозь глазурь, в то время как даже его родители смеются над этим хаосом; Эдди вспоминает, что им всегда нравилось видеть в детях негодяев. — Я думал показать вам это видео в то время, знаешь, но… — Майк замолкает, пожимая плечами, когда они с Эдди смотрят, как шестнадцатилетний Стэн Урис гонится за Ричи по кухне с кулаком, полным торта, как будто это граната. — Не знаю. Никогда не было подходящего момента… обнародовать всё это. — Всё? А есть… еще что-нибудь? — О, Эдди, ты же помнишь, как только я получил ту гигантскую видеокамеру, я просто повсюду таскал ее. Я любил всё документировать. У меня есть куча таких видео. Подожди, взгляни на это, — говорит ему Майк, ища конкретное видео, пока не находит кадры с городской ярмарки в Дерри в 2000 году. Все они бегали вместе в разноцветных шортах, футболках с глупыми рисунками. Они были слишком высокими для их возраста, из-за чего им нигде не хватало места для локтей и ног, а их глупо-стриженные волосы переливались в лучах солнца. Эдди отказывается делиться сахарной ватой с кем-либо. — Нет! Вы все животные! Если вы так сильно хотите сахарную вату, надо было покупать её, когда мы были у продавца! Никто не должен трогать еду, которую я ем, это же отвратительно! Конечно, Ричи принимает это за вызов, быстро мчится мимо Билла и Стэна, протягивает длинную руку через плечо Эдди и хватает кусочек ваты прямо перед полными ужаса глазами Каспбрака. — Какой же ты мудак, Ричи! — Эдди-Спагетти! — Ричи смеется, его рот полон сахарной ваты, и, Боже, голос Ричи был таким хриплым? Это звучит так нелепо. — Ты не поверишь, где мои руки были, прежде чем я услышал, как сильно ты хочешь поделиться своей сладкой ватой! — Не смей, блять, даж… — Просто… Я не помыл руки после того, как потрахался с твоей мамой, но, типа, что я могу сказать? Мне нравится, когда я чувствую ее запах на своих пальцах! — Ричи, это мерзко, — пожаловался Стэн. — Ты, блять, прямо как ночной кошмар! — Эдди кричит на него, размахивая руками, выглядит диким, на его лице читается эмоция между отвращением и ужасом. — Ты хоть понимаешь, насколько это отвратительно?! Ты невъебически мерзок, Ричи! — Давайте, пойдем на Tilt-A-Whirl* — это может заставить его заткнуться, хотя бы на две секунды, — предлагает Стэн, указывая на карусель, неподалёку от них. — Ах, Tilt-a-Hurl, моя любимая поездка на станцию ​​регургитации!* Пошли! — Ричи меняет направление и идёт в сторону карусели. Он всё еще держится рядом с Эдди. — Нет! О Боже, неужели вы, ребята, не знаете, что можете навсегда повредить свои внутренние уши на этой штуке? — Восклицает Эдди и бьёт Ричи по руке, когда тот пытается выхватить побольше сахарной ваты. Из-за камеры слышен смех Майка, Билл смотрит на него, улыбаясь, а затем оборачивается и спрашивает Эдди: — Ч-что ты имеешь в в-виду? — Уши снаружи, Эдс, — вмешивается Ричи и опять отрывает кусочек сахарной ваты, — Или мы чего-то не знаем о тебе? — Боже мой, ты бесполезен, Ричи — просто возьми! Ты такой мерзкий! — Эдди сдается, пихая бумажный конус Ричи в грудь; Ричи забирает сладкую вату и продолжает смотреть на Эдди, который слишком активно жестикулирует, пытаясь объяснить Биллу то, о чем он спрашивал. — Твое внутреннее ухо, как балласт! Оно нужно для равновесия или типа того. Это не лишнее ухо! Там кристаллы, которые… — В моих ушах нет кристаллов, — мотает головой Стэн, а Эдди начинает говорить о том, что кристаллы в его внутреннем ухе действительно есть, что все они должны начать читать больше для своего же здоровья. Но ничего из этого не имеет значения, потому что Ричи смотрит на Эдди. Он медленно и лениво ковыряет сахарную вату липкими пальцами, глупо улыбаясь Эдди. Шаг в сторону и назад, и это… — Он всегда был таким? Майк создает резервную копию видео с днем ​​рождения, пока оно не приостанавливается во время песни, ставит на паузу видео с фестиваля, снова открывает свернутый файл с неудачниками за столом, на свадьбе Бена и Беверли, и, когда все три окна открыты, Эдди понимает, что практически ничего не изменилось. И это заставляет его волноваться ещё сильнее. В свадебном видео место встречи кремово-белое, цветовая гамма — золотой и синий, а их стол украшен гортензиями, стоявшими в центре, и все смотрят на Билла, произносящего свою речь шафера*, но Ричи — нет. Ричи хорошо одет, его волосы хорошо подстрижены, его длинные пальцы возятся с ножкой флейты с шампанским и он смотрит на Эдди, как на единственного человека в комнате — в мире. Одно и то же выражение во всех файлах — его глаза за стеклами очков, его лоб расслаблен, его улыбка напоминает улыбку кого-то, кто мечтает о чем-то приятном, и его взгляд настолько ощутим, что он выглядит, словно отдельное существо за столом. — Это… — Я знаю, — отвечает Майк, улыбаясь экрану. — Единственное, что смущает больше, чем то, насколько очевидно, что Ричи думает о тебе, — это то, как очевидно, что я все время направляю камеру на Билла. На лице Эдди появляется радостная улыбка, и он спрашивает: — Билл? Серьёзно? Майк отказывается смотреть в глаза, но пожимает плечами и предполагает: — Все, хоть однажды, были влюблены в Билла, разве нет? Эдди с трудом закрывает рот, криво улыбается и говорит: — Это справедливо. — Хватит этого глупого лица — возвращайся к глупому лицу Ричи. — Он всегда так выглядит? — Спрашивает Эдди, прочищая горло. — Я имею в виду, он смотрит прямо на меня так и я просто этого не вижу? — Нет, он загорается, когда ты смотришь на него. Он улыбается, даже когда не улыбается губами. По какой-то причине сердце Эдди странно сжимается, и он трет грудь, пытаясь подавить это ощущение. — Он, э… он знает, не так ли? Он улыбается, когда я смотрю на него. — Да, или он всё время делает вид, что ему насрать, самым очевидным образом, но… да. Я имею в виду, например, когда у нас появился китайский язык, и ты описал ему свою работу, он делал это. Он притворялся, что ему наплевать. Делал стервозное лицо, чтобы казаться более серьёзным. На самом деле, он просто яростно колеблется между тем, чтобы быть, э-э… немного диссоциированным*, маниакальным с тобой или сентиментальным по отношению к тебе. — Мы не… я… не становлюсь безумным рядом с Ричи. — Верно, — вздыхает Майк и возвращается к воспроизведению свадебных видео Бена и Беверли. Майк, кажется, улыбается всем этим кадрам, но Эдди не может сосредоточиться ни на чем, кроме Ричи. Каждый раз, когда оператор движется к ним или снимает их за столом, Эдди ищет Ричи, и иногда они разговаривают друг с другом, и… ну, может быть, кто-нибудь, наблюдая, скажет, что они выглядят безумными… но это… не то, что нужно. Просто… они оба были помолвлены. Вместо того, чтобы развестись из-за чувств, которые были у них обоих. Иногда, когда Эдди был маленьким и слишком увлеченным своими комиксами, в его вымышленном мире происходило что-то, что ему не нравилось. Это было похоже на конец гребаного мира. Однажды ночью, перед экскурсией, он собрал свою утреннюю одежду и лежал без сна в постели, слишком возбужденный, чтобы заснуть, потому что с утра настанут приключения, дикие, непредсказуемые и полные надежд… Кто-то споткнется о него в холле, напишет о нем что-то неприятное в туалетной кабинке, распространит о нем слух, пихнет его, посмеется над ним, и Эдди будет чувствовать, что никогда не найдет настоящей любви, он никогда не будет достаточно любимым, достаточно красивым, сильным или умным. Но, потом Билл говорит ему, что его идея звучит классно, Бев подмигивает ему, Майк предлагал разделить с ним обед, Бен говорит Эдди, что он единственный из Неудачников, кому он может рассказать какой-то секрет, Стэн «дает ему пять», Ричи смеётся над тем, что он сказал — он, Эдди, — это помогало ему подняться со дна. Это было утомительно, быть ребенком — все его эмоции были сложными, сильными, висели на волоске, который мог раскачиваться в любом направлении, но по крайней мере он чувствовал. Это то, по чему он больше всего скучает в зрелом возрасте. Он скучает по молодости, по тому, что мир такой маленький, а его чувства такие большие, и это заставляло их чувствовать себя такими невероятно важными. В кадрах с фестиваля создается впечатление, что самое важное в мире — это что-то простое — грубо объяснить, что такое внутреннее ухо, и заставить Ричи увидеть в нем хоть каплю авторитета (тщетная попытка). Он не знал, и не беспокоился о фондовом рынке, о налогах на недвижимость, о терроризме, о войне, о страшных страданиях всего мира, ничего такого тяжкого не висело у него на плечах. Мир был Дерри, и в нем было шесть человек, которые действительно, действительно имели для него значение, и он скучает по этой простоте. Ему не хватает того, чтобы мир был таким крошечным, зная только то, что было перед ним, и что по своей новизне было Самым Важным. Вот как Ричи на него смотрит. Как будто мир маленький, такой маленький, что в нем могут быть только они двое, и, может быть, именно поэтому Эдди становится таким, когда Ричи разговаривает с ним. Легко чувствовать себя молодым с Ричи, чувствовать, что их глупые подшучивания друг над другом — это все, что имеет значение, мир сужается до одного Ричи и того дерьма, которое Ричи говорит, а все остальное исчезает. — Я… я как-то смотрю на Ричи? Майк качает головой: — Я этого не заметил. Иногда с безумным взглядом, но он бесит тебя, поэтому получает в ответ такой взгляд, так что… — У меня никогда не было безумного взгляда! — Ты собираешься что-нибудь с этим делать? С Ричи? Они оба поворачиваются, смотрят друг на друга и после паузы Эдди выпрямляется на стуле с вызовом спрашивает: — Ты собираешься что-нибудь делать с Биллом? — Зачем мне…  — И зачем мне что-то делать с Ричи? Запись продолжается, но никто ее не смотрит. — Это… он старый, Эдди. Я стар, — сетует Майк, неопределенно жестикулируя, — И он женат. Это не… это никогда не сможет быть чем-то большим. — Хорошо, хорошо, ну, я тоже старый, все вокруг старое, мы все старые, а я все еще завершаю свой развод, так… чем еще это должно было быть? — спрашивает Эдди, возможно, слишком грустно. — Лучшим, — глубоко вздыхает Майк, глядя в сторону. — Это должно было быть чем-то лучшим, чувак. — Билл, он… знаешь, я думаю, он бросит Одру. — Я не стервятник, чувак. Я не собираюсь… идти на свалку за объедками. Это пиздец. И, я имею в виду, я никому ни в чем не завидую, правда, я просто немного расстроен, понимаешь? В логове Пеннивайза было понятно, что лодка Джорджи была символикой Билла. Просто удивительно, что Бев и Бен были друг другом, а Ричи — тобой. — Что? — спрашивает Эдди, чувствуя покалывание и дрожь в лёгких. — Ты… ты не заметил, что мы все ругались на Пеннивайза все это время, но план сработал только после того, как тебя ранили? Майк закатывает глаза, глядя на то, как Эдди нахмурился в жалком недоумении. — Чувак, вы, блять, вообще ничего не замечаете, — бормочет Майк, прежде чем заговорить и добавить. — Помнишь, когда ты получил рану в бок, защищая Ричи? Это был знак. Ритуал сработал, просто… он солгал. Ричи солгал о том, что для него было… самым важным. Так… Первый ритуал провалился, но принести себя в жертву — я имею в виду, он был прав насчет этого, в клубе. Не то чтобы мы должны были принести тебя в жертву, я имею в виду… я имею в виду, что, возможно, какая-то часть его знала, что единственное, на что ему было не наплевать в этом городе, это ты. Я имею в виду, он любил нас всех, мы все это знаем, но он… я думаю, он знал, Эдди. Он знал, что лжет про жетон. Как только ты был ранен — ​​я думаю, твоя кровь была на самом деле… я думаю, это единственная причина, по которой мы победили, честно. — Но если он знал, что я для него важнее всего, тогда почему… — Почему он на самом деле не хотел бы ритуально принести тебя в жертву? — договаривает Майк, недоверчиво глядя на Эдди. — Хорошо, хорошо, когда ты так говоришь… — Господи Боже… — усмехается Майк, — вы двое действительно два сапога пара. — Не оскорбляй меня так. Снова смеясь, Майк качает головой и отвечает: — Ну вот и все. Для парня, который ни разу в жизни не заткнулся, удивительно, как ему никогда не удавалось сказать самое важное дерьмо. — Не думаю, что он вообще говорит что-то важное, — отвечает Эдди, оглядываясь на запись свадьбы; он видит себя, танцующего с Майрой, как несчастно она смотрит через плечо, и как из-за стола Неудачников, Ричи следит за их движениями, но мысленно находится где-то далеко. — …Я думаю, что он сам — важная вещь. За него всё говорят смехотворно-выразительное лицо, длинное тело, широкие плечи, надутые губы — все это на виду, но в слепой зоне. Глядя на Ричи на экране, все, о чем Эдди может думать, это «Он говорит об этом так громко, что я никогда этого не слышал»