Сейчас. Потом. Всегда.

      Ночь была тёмная и холодная. Приближалась зима. Лес не издавал ни звука, тем самым говоря, что опасаться стоит лишь тем, кто потревожит этот почти звенящий покой. Ветра тоже не было, чтобы случайно растрепать темные волосы мужчины, который с закрытыми глазами сидел, опершись на широкий ствол дерева, в ночной тени которого его было совсем не видно. Особенно такой ночью.       Бледное лицо опытного синоби ничего не выражало. Даже усталость, которая обязана была скопиться за все эти месяцы, ни на грамм из него не сочилась. Привычная собранность и натренированная за годы концентрация сохраняли его внутренние ощущения в натянутом спокойствие. Он весь был как холодная гладь озера, которое не ошпарит тебя, пока сам в него не войдешь.       Однако то, что он готов был показывать окружающему миру, не соответствовало его внутренним переживаниям. Эмоции, что так удачно подавляются, когда кто-то рядом, что почти на уровне инстинктов исчезают, стоит услышать лишний шум или ощутить на себе чужой взгляд, сейчас боролись с ледяным разумом и воспитанием.       Он нарушил тишину быстрее, чем предполагал. Повел плечом и сухо скривился. Одними пальцами залез под ткани одеяние и прощупал границы кровоподтека и резаной раны. Нужно же было так глупо попасться.       Мужчина поправил сёдзоку* и поднялся на ноги. Через несколько минут он собрал хворост и разжег костёр, мысленно проклиная себя за то, что не нашёл поблизости хоть какой-то источник воды. Но яркий свет и жар огня, совсем немного, но успокоили внутреннего зверя.       Он нашёл в своей сумке иглу и клубок ниток. Разделся по пояс и опустил один из ножей в костёр. Смочил питьевой водой из бутыля отрез ткани, в которую были завернуты припасы еды, и протер рану от крови, а потом прикрыл глаза, опустил руки на колени и попытался расслабить тело.       Он вслушивался в тишину, прячущуюся за треском горящих веток, впитывал тепло и концентрировался на чем-то внутреннем, своём.       Когда он только начинал обучаться искусству ниндзя, его учитель ни раз повторял, что внутренняя гармония — это та единственная энергия, которая в них есть, которая и делает их сильными. Из неё идёт слабость и мощь духа, непоколебимое спокойствие и острая ярость, жгучее хладнокровие и необузданная страсть. К этой гармонии нужно придти разумом, сердцем и духом. Только после этого тренировать тело. Мышцы и кости — лишь оболочка, кокон для истинного состояния души.       Однако на удивление, собраться и сконцентрироваться на внутреннем покое он не мог. Мысли, что тревожили его, выводили из себя, заставляя океан чувств бурлить и кипеть. Остатки последнего самообладания постепенного покидали его. Многолетний опыт в качестве лучшего наемного убийцы разбился о неконтролируемое чувство трепета и волнения, о единственное задание, которое выполнить никогда не сможет.       Когда Такао рассказал о поручении, он даже не был удивлён. О таком просили редко, но платили много. Он никогда этого не понимал: высокопоставленные чиновники и трепетно уважаемые ими пассии, а также тайны, что им ведают. Такой до тошноты противный набор грехов в одном убийстве.       Он не любил такие задания: убивать слабых никогда не было его предпочтением, скорее негласным правилом, которое ещё не разу не было нарушено. Чаще остального он старался договариваться о том, чтобы лишь припугнуть жертву, чтобы не прерывать жизни нежных, хоть и хитрых, созданий.       Однако в этот раз все было иначе. Платили даже больше обычного, не шли на компромисс, а во время рассказа в глазах читалась усталость, тоска и искренняя забота. Страх. Казалось, будто просили не за себя, а за того, кого хотели убить.       — Не попадитесь на её фокусы, — под конец проговорил мужчина, — она другая.       Принимать во внимание чувства он не привык. Он видел много раз, как проливали слезы и как яростно молили избавить от того, кто был важнее собственной жизни. Однако, впервые он пожалел, что не принял чужие эмоции, как признак истинного страха за его собственную жизнь.       Следить за ней было на удивление сложно. Впервые он встретил гейшу, способную так сильно менять внешность обычным гримом. Он узнавал её по походке, по движению рук, потому, как светилась ее кожа и как по-особому лежит ткань самого обычного кимоно на её плечах. Казалось, иногда, что он мог достроить линию её тела по одному изгибу шеи и кончикам пальцев, или по тому, как ошеломительно знакомо спадают волосы вдоль тонкой спины.       Он ходил на все её выступления, изучал поведение и ритм жизни. Но с каждым разом его пугало то, будто она знает, что он здесь. Он никогда себя не раскрывал. Его не было заметно даже в самом пустом зале, но он ощущал всем телом, что она его видит. Не смотрит, не слышит, но видит. Чувствует.       «Возможно, она тоже синоби, » — предполагал мужчина, сидя ночами в предоставленной заказчиком комнате. — «Но слишком она плавная для таких, как мы».       В ней было что-то такое, что он мог вписать в чужое понятие «другая». И это напрягало сильнее, чем когда-либо. Он не боялся её, даже если она окажется лучшим убийцей, даже если будет преступником и соперником, коих он повидал в своей жизни ни раз. Он боялся лишь того, что переоценит противника и заберет жизнь у прекрасного создания искусства.       Он не мог себе изменять. Чувства достойно выполненного задания и долга перед собственной совестью боролись между собой, чтобы в конечном счёте одно переняло инициативу. Для этого он даже позволил себе пробраться в её комнату, изучить помещение и характер по личным вещам. Тем не менее, найти что-то он не сумел.       В ней не было ничего лишнего, лишь то, чем привыкли пользоваться опытные гейши, и запах жасмина, что приятно впитывался в легкие. И вроде должно было быть достаточно уже этого, но на самом деле казалось так мало. Он приходил почти каждый вечер, пытаясь вычислить хоть что-то, что может выдать в ней человека, которого нужно убить.       Но ничего. Только идеальная чистота и аромат цветов.       Когда подошёл к концу первый месяц, он вновь встретился с заказчиком. Синоби заранее предупреждал мужчину, что не убьёт человека, пока сам не удостоверится в его виновности или уверенной сопротивляемой силе, на что получил лишь лёгкую ответную улыбку.       Однако, и удивления не последовало, когда чиновник усмешливо спросил при встрече:       — Вы ведь ничего не нашли, не так ли?       — Эта гейша не способна вам навредить, — твёрдо говорил синоби, но сам себе не верил.       Мужчина грустно скривился и до хруста сжал собственные пальцы.       — Она не просто гейша. Ведьма.       Он впервые видел такую реакцию на собственные слова. В глазах была нежность, но язык плевался ядом. Казалось, будто он старается убедить самого себя, противореча собственным эмоциям и уже принятому решению.       Синоби не пугали эти слова. Его дом находится в окружении многих духов и под защитой сильного мага. Воспринимать девушку как ведьму ему не будет трудно. Но эта картинка, то, что он видел в ней и в этом мужчине, он не понимал её. Все как будто должно было быть иначе.       — Вы любите её? — почти серьезно спросил он, заранее зная ответ.       — В неё трудно не влюбиться, — тепло ответил мужчина.       — Тогда зачем вам её смерть? Не легче ли договориться? Гейши умные и сообразительные. Ваши чувства…       — Я умею ценить женскую красоту и разделять работу. Я знаю, кто она и какая, поверьте, больше, чем вы. Её статус и мои чувства не играют никакой роли. Я прошу вас об одном: убить её, — чиновник прервал резко и жёстко, как хлыстом, удаляя по лицу словами.       — Я не убиваю детей и тех, кто не способен навредить другим.       — Она ведьма, — серьезно говорит мужчина. — Вы убиваете ведьм?       Синоби скривился, пробуя на вкус собственную невозможность к сопротивлению.       — Только если они нападают.       В ту ночь он впервые не спал. Перебирал в голове все, что узнал, и пытался прийти к решению, которое бы его устроило. В конечном счёте он дал себе ещё месяц.       «Дай мне повод тебя убить. Дай мне шанс перестать бороться за твою жизнь. Либо докажи обратное».       Ветер поднялся неожиданно. Листья зашелестели, а тело пробила дрожь. Мужчина открыл глаза и взял в руки нож, что ранее опустил в костёр. Накаленное лезвие коснулось раны на плече, но по лицу наемного убийцы не было видно и капли испытываемой боли, он не издал ни звука. Потом сжал пальцами иглу и медленно, выверенными движениями стал зашивать полученное ранение.       Такая, почти привычная, работа позволила отвлечься от воспоминаний. Он не хотел думать о том, что произошло, не хотел позволять себе такой слабости, как тоска. Это не то, о чем ему следует волноваться.       Когда кривой шов появился на теле, синоби убрал вещи в сумку, оделся и достал кусок рисовой лепешки. Бутыль с водой лежал у его ног. Глаза его следили за окружающей темнотой. Он знал, что она здесь. Наблюдала за ним, пытаясь понять, почему так глупо ошибся, возможно, даже переживала.       Она почти не изменилась за эти долгие четыре года, что они не виделись. Возможно, ему стоило хоть иногда принимать это во внимание и вспоминать о той, что когда-то спасла ему жизнь.       Но он не забывал её. И по её глазам в этот вечер он прочитал то же самое. Единственное, что он не учел, — такую незначительную деталь, которой убеждали его разные люди по разному. В его памяти она осталась нежной бабочкой, чьи крылья когда-то опалили. Он забыл о той её половине, которая ей самой никогда не нравилась.       «Неведьма», — пронеслось в голове слово, которым раньше её называл. Усмехнулся собственным мыслям о том, насколько податлив он был её чарам. В конечном счёте она убедила его в этом.       Ведь его предупреждали, говорили напрямую, и в любой другой раз он бы принял эти слова во внимание, но не в отношении неё. Она была нежным цветком, который нужно было оберегать. В его памяти она осталась красивой женщиной, слишком ранимой и чужой для этого мира. Она осталась той, для которой искусство танца и музыки было жизнью.       Он забыл напомнить себе, что она училась.       Училась быть хитрой, умной, сильной, до очарования привлекательной и… волшебной. Лиса, что жила в ней не останавливаясь на месте, а тренировалась обманывать, училась бить и защищаться. Училась выживать.       Даже сейчас она не торопилась выходить к нему, даже зная то, что он не причинит ей вреда. Скорее опасаясь обратного: что больно будет ему.       Он видел прекрасно её звериные глаза, светящиеся от костра. Она их и не скрывала, потому что не пыталась прятаться. От него она никогда не могла, да и не хотела, ничего утаить. Слишком закрытая в своих чувствах, ему она позволяла себя раскрывать. Как книгу, язык которой прочесть может не каждый.       Возможно, поэтому она магией скрывала свое лицо и не вносила изменений в собственной комнате. Бояться того, кто знает о тебе больше, чем ты сам, это естественно. Идеальное представление. Как для гейши, так и для лисицы.       Он надломил рисовую лепешку пополам и положил одну её часть на сумку рядом с собой. Приглашающим жестом он позвал её присоединиться к бедному ужину и чуть отвернулся в другую сторону. От неё, от костра. Позволяя тем самым либо уйти, либо принять предложение.       Видеть её после стольких лет ему было невыносимо тяжело. Особенно в тот момент, когда его руки отработанными движениями наносили удар ниндзятой. Одни её тепло-карие глаза, один взгляд из-под длинных ресниц заставил остановиться и испугаться, позволяя гейше ударить первой.       Это была её личная магия, не лисья, женская, самая обычная и человеческая, подкрепленная смертельным оружием в далеко не таких уж и опытных руках, но способная укротить его свободолюбивое сердце. Он усмехнулся, понимая, что за все это время ни разу в ней не сомневался.       Её шаги были непривычно тихими, но легкими, как у танцовщиц. От неё исходил все тот же аромат жасмина и теплом веяло посильнее, чем от огня. Он вновь не чувствовал лисьей натуры, только энергию, которой она окутывала все вокруг.       Она остановилась по другую сторону дерева, неслышно села, поджимая под себя колени, и взяла в руки половину лепешки. Она, конечно, могла от неё отказаться, но не стала. То, что она ела обычно, — было лучше, но от его предложений, которым она могла сказать «нет», она уже давно избавилась. Для него у неё не было рычага «стоп».       Потому что знала его характер: все, что было ей предложено им, с того самого момента принадлежало только ей.       Его дыхание было спокойным и находиться рядом с ней было на удивление обыденно, словно они не провели порознь несколько долгих лет. У него было много вопросов, но задавать их не хотелось. Было лишь желание молчать и слушать её тихие вздохи, боясь упустить хоть один.       Она была так близко и так далеко.       На уровне ощущений, в груди стало появляться знакомое чувство. Мужчина закрыл глаза и наконец принял в себя ту гармонию, которая как будто пришла вместе с девушкой, а не должна была хранится внутри синоби.       — Не думала, что мы встретимся с тобой таким образом, — её голос звучал на полутонах, будто боялась потревожит зарождающееся чувство идиллии внутри него.       — Я даже рад, что именно так.       Привычное удивление равное наивности ребёнка и лёгкий смешок опытного убийцы.       — Ты научилась защищаться. Теперь я могу отпустить тебя и быть спокойным.       Он спиной почувствовал движение её рук и пальцев, которые еле заметно коснулись спрятанного в тканях рукава кинжала, когда-то так заботливо отданного ей.       — Разве ты держал меня?       — Окончательно с тобой расстаться никогда не мог. Это как чувство благодарности или обязанность перед тем, кого приручил.       Она по-лисьи улыбнулась его словам.       — Я не чувствую себя прирученной.       — Иначе тебя бы здесь не было.       Её темные брови съехались в осознанном понимании правды его слов, и это её частично раздражало.       — Не злись, упрямая, — его голос так привычно перебирал всевозможные эпитеты. — Меня тоже привязали.       Она молчала, потому что говорить, отнекиваясь, было бессмысленно и излишне. Перед друг другом они всегда вели себя иначе. Не так как хотелось. Не так как надо. Неправильно.       Сейчас же, она была удивлена, что не почувствовала его энергии раньше. Знать, что за тобой следят не тоже самое, что следит именно Он. Это как два совершенно разных знания. У неё не было времени подготовиться к встрече.       — Не хочешь узнать, кому ты насолила?       — Нет, ты не первый, кто за мной приходит.       Синоби подкинул хворост в костёр и позволил себе наконец на неё посмотреть.       Магия, окружавшая её спала. Защищать себя рядом с ним ей казалось бесполезным и неверным. А ему теперь предстала вся её красота, которая ещё около года, после расставания приходила во сне. Он был уверен, после сегодняшней встречи сны вернутся.       Её бледная, сияющая кожа, он был готов поспорить, все так же оставалась гладкой и нежной. Алые губы, которые когда-то вернули ему их первый поцелуй, скорее всего были мягкими и горячими, и пряными на вкус. А длинные чёрные ресницы скрывали такие живые, любопытные тепло-карие глаза.       Она была такой же, как в тот день, когда отпустила его руку и ушла навстречу судьбе. Немного наивной, чуткой, нежной, красивой, но теперь гораздо более сильной и храбрый, с умением защитить себя даже от таких, как он.       Влюбиться в неё, действительно, было легко.       В конечном счёте, он позволил себе гораздо больше, чем предполагал. Непослушная рука сама потянулась к её лицу, которое находилось так по-издевательски близко, и пальцы убрали спадающие на лицо локоны волос за ухо.       Она дрогнула и посмотрела на него. Он вновь увидел в ней ту майко, что когда-то подала ему воды и спасла из железной клетки. Слабую, ранимую, умеющий лишь хорошо держаться в обществе и вести светские диалоги. Его убегающую «неведьму».       — Мэй, — почти бесследно прошептал он, касаясь кончиками пальцев её щеки, как и предполагалось ранее, нежной. Она подарила ему улыбку, не ту, которую дарят актрисы, благодарные гостям, а другую, свою, как признательность за воспоминания. Она прикрыла глаза и растворилась в шершавых прикосновениях мозолистых рук, которые ей только снились.       А он боялся, что она растает, исчезнет, как видение, рассыпится жемчужиной магией её внутренней лисы ему на колени и никогда больше не покажется в его судьбе. Он умел расставаться с людьми и вещами, особенно с теми, с кем уже прощался.       Но ей сказать «до встречи» было страшно и до тошноты опасно. Она могла навсегда уйти.       Однако сейчас не уходила, а скорее ждала его. Он знал, что она собирается просить прощение за то, что ранила его, как и то, что не услышит извинений, за такое долгое отсутствие и какой-либо с ней связи. Сейчас ему это было не нужно, бессмысленно и бесполезно.       Ему была нужна она. Сейчас. Потом. Всегда.       Он также знал, что она не проведёт с ним ночь. Возможно, исчезнет ещё до того, как он доест свою половину ужина. Ей нужно знать, что с ним все хорошо, что он в безопасности и не истекает кровью. А он, постарается проверить, чтобы она вернулась невредимой, и даже придумает миллион оправдание, почему не справился с заданием.       Такая взаимная защита, о которой никто не просил.       Они вновь расстанутся на неизвестный срок, не зная, встретятся ли когда-нибудь ещё. В конце концов, они ничего друг другу не обещали.       Лучший наемный убийца, с единственным провальным заданием, и прекрасная гейша, отдавшая сердце и душу на произвол судьбы.       Лиса и человек.       Воин и ведьма.       Между ними останутся лишь несколько часов на встречу, одно единственное прикосновение и разделенная пополам рисовая лепешка с терпким ароматом жасмина.